Былинки. Истории из жизни священника

– На Быково? – спросил я, задохнувшись от бега.

– Ага, – кондуктор дожевала пирожок.

– А почему не едете? – поинтересовался я, усаживая дочь на свободное кресло. – Ведь уже десять минут седьмого!

Водитель посмотрел на часы.

– И, правда, чего это я не еду?

Он снова бросил взгляд на часы, затем на кондуктора, включил передачу и дал полный газ. Мы были спасены.

С тех пор, вспоминая этот случай, я всегда думаю о том, что, когда о чем-то просишь у Бога, то на Него надейся, а сам не плошай. Не сиди сиднем и, что можешь сделать сам, сделай! Смело и решительно, до конца. А Бог не оставит.

Часть 2. Рядом с владыкой

14. Кто не волнуется

Сегодня день моей хиротонии, и уже совершается литургия, за которой я стану священником. Владыка Хрисанф служит не спеша, важно и чинно, внимательно прислушиваясь к каждому слову и звуку. «По старинному», как говорят отцы. И от того сердце еще больше трепещет – а вдруг я ошибусь и подведу, не оправдаю его доверия?

Хотя все, что мне нужно – произнести одну малюсенькую ектенью, начинающуюся словами «Паки и паки», то есть «снова и снова» Господу помолимся. Всего три прошения, которые я уже не раз произносил. К тому же по книжке – «Служебнику», который я держу в руке. Вот и вся задача. Неужели не справлюсь?

Выхожу на ектенью. Встаю перед Царскими вратами. Хор заканчивает очередное песнопение, и в огромном Успенском соборе, вмещающем до тысячи человек, воцаряется тишина. Я открываю «Служебник», возвышаю руку с орарем и читаю глазами «Паки и паки», а вслух на весь собор громогласно возглашаю: «Миром Господу помолимся!»

Хор тут же, ничтоже сумняшеся, подхватывает: «Господи, помилуй!» А у меня мурашки по телу. Но не от пения хора, а от того, что ошибся. Надо же было так опростоволоситься! Вот, уж, поистине, «смотрит в книгу, а видит фигу»!

Однако деваться некуда. Возглашаю до конца ектенью, захожу в алтарь и сразу к архиепископу Хрисанфу: «Владыка, простите!»

Владыка смотрит на меня с высоты своего богатырского роста своими большими, немного на выкате глазами, и какое-то время молчит, а затем говорит:

– Не ошибается только тот, кто не волнуется, а не волнуется тот, кому все равно. Раз ты ошибся, значит, тебе не все равно, и это хорошо.

Владыка улыбается, а я стою и пытаюсь прийти в себя. Вот это поворот! Я шел за разносом, а он меня… похвалил. Я ошеломленно протягиваю руки. Владыка меня благословляет, но руку поцеловать не дает – он этого не любил, а лишь касается моей головы, как бы дает легкий подзатыльник, и на этот раз абсолютно серьезно говорит:

– Запомни и в следующий раз не ошибайся!

Помню, владыка. Помню. Спасибо за урок.

15. Девятый час

Как нельзя осудить первоклассника за то, что он учится писать по прописям, так нельзя осудить молодого настоятеля за то, что он старается служить по уставу и всё делать правильно.

Приближался праздник Святой Троицы. Первый после моего назначения настоятелем Предтеченского храма. Прежние годы его всегда служили без девятого часа, и за литургией сразу следовала вечерня, во время которой по полу церкви разбрасывали скошенную траву. Правильно ли это, если по уставу положен девятый час? Между нами, служащими в храме священниками, вышли прения, и я решил спросить об этом владыку Хрисанфа.

Вхожу в кабинет и задаю свой вопрос:

– Как благословите, служить или не служить?

Владыка смотрит на меня, а затем неожиданно спрашивает:

– А что об этом думают твои бабушки?

– Какие бабушки?

– Те, что стоят на службе.

Вот это поворот! Я думал, владыка спросит о священниках, а он – о бабушках.

Тут надо сказать, что служба на Троицу длинная. Пожалуй, самая продолжительная из дневных служб во всем церковном году. За литургией всегда следует вечерня с чтением коленопреклоненных молитв, которые настолько торжественны и обширны, что у священника не всегда хватает дыхания и терпения их прочитать. Добавьте к этому июнь, жаркий солнечный день и запах прелой травы, щедро разбросанной по всему храму, и тогда заданный мне вопрос станет более понятен.

Владыка Хрисанф какое-то время молчит, ждёт ответа, а затем, совершенно серьезно, восклицает:

– Отец! У тебя бабушки в обморок падают, а ты спрашиваешь, надо ли читать девятый час?

Я ошарашенно мямлю:

– Только ради «сугубой молитвы»…

Но владыку уже не остановить.

– Так ты молиться хочешь? Тогда иди к отцу Иову в Трифонов монастырь. У него там, как раз, монахов не хватает.

Спасибо, владыка, за науку. Так я навсегда запомнил, что, хотя уставы и важны, но они пишутся для людей, а не наоборот.

16. Праздник или похороны

– Сколько живу, а все никак не могу привыкнуть, – вздыхает митрополит Хрисанф.

– К чему, владыка?

– Понимаешь, там, где я родился (Ровенская область Украины), всегда было принято в церковь одевать самую красивую и праздничную одежду, а здесь, на Вятке, наоборот, старую и невзрачную. Как будто больше нечего надеть.

Я улыбаюсь. В самом деле, и себя не раз ловил на этом. Но признаваться не хочется, и я спрашиваю:

– Может из скромности?

– Да, причём тут скромность! – удивляется владыка. – Ведь в гости или в кино те же люди оденутся иначе. Так почему в храм надо одеваться хуже?

Владыка досадно машет рукой.

– Не знаю, как сейчас, – говорит он, – но в моей молодости, в родном селе, церковь была не только местом для молитвы, но центром всей жизни. Особенно в праздники, на которые съезжались со всей округи. Бывало, мама говорит сыну: «Обрати внимание на такую-то девушку. Посмотри, как она молится в храме, как красиво и аккуратно одета, скромно себя ведет, разговаривает с родителями и подружками. Вот была бы хорошая жена!» А какие у храма бывали ярмарки, широкие и веселые!

Владыка замолкает, как будто его с головой накрыла волна воспоминаний. Какое-то время мы оба сидим и молчим, а я думаю:

«Как, оказывается, легко определить, зачем люди ходят в церковь! Если она в радость – оденешься, как на праздник. Если в тягость – как на похороны. Может, потому многие так и одеваются, что для них знакомство с церковью началось с похорон? Да так на всю жизнь и осталось. И как счастливы те, для кого ещё в детстве церковь стала праздником и не перестала им быть».

17. Спасение парня

Однажды, жарким летом 2010 года, митрополит Хрисанф приехал в епархиальное управление необычайно взволнованный. Пригласил меня в кабинет, жестом указал на стул – садись! – и рассказал примерно следующее: