Новое назначение

Когда пришли чехи, к конторе привели захваченных ревкомовцев. Преданный Кратову Садов, строитель Кольчуги некоего рудника и кемеровских коксовых печей, ударял тычком в губы и в носы связанных шахтеров. Его большой костистый кулак оброс коркой почерневшей крови. Кратов, уже вернувшийся из Москвы в известном нам вагоне, сидел в директорском кабинете. Он подошел к открытому окну, посмотрел на расправу, поморщился, захлопнул прозрачные створки и наглухо задернул шторы.

И вот мечется он, как слепой, кровь мерещится ему. Он видит: чернеет в темноте чья-то оседланная лошадь. У него колотится сердце, он вскакивает в седло и мчится. В ушах свист – так свистит ветер и пуля. За ночь Кратов проскакал до станции Юрга. Он пишет телеграмму в Томск о восстании и вдруг чувствует острую боль в ногах. Со стоном снимает сапоги. К пяткам нельзя прикоснуться – кожа сошла. Второпях он забыл высыпать горчицу из носков. На коне он не почувствовал боли.

II

Через три дня Кратов, как обычно, сидит в своем кабинете в Томске. Он одновременно директор-распорядитель и председатель временного правления Копикуза. Все общества Международного банка, имевшие дела в Сибири, создали временные правления и поддерживали друг друга. Кратов изворачивался, перехватывая ссуды, выпуская «копикузовки», распределяя за половину номинала новый выпуск акций среди сибирского купечества.

Собранные крохи Кратов бросал на заводскую площадку и на южную группу рудников. Проектное бюро металлургического завода было переведено ближе к площадке – в город Кузнецк. Туда выехал со своим штабом сумрачный и неутомимый Садов, назначенный главным строителем завода. Центральное правление Копикуза оставалось в Томске.

Рядом с кабинетом приемная. Там ковры и картины. На столах образцы тельбесских руд и кузнецких углей. Без доклада в кабинет не входят. Докладывает о посетителях швейцар Константин. Обычно он спрашивает: «Как прикажете доложить?», уходит, возвращается и сообщает: «Просили немного обождать».

Сегодня все проходят мимо Константина без доклада.

Входит человек в адмиральской форме. Это брат Кратова – Михаил Петрович, адмирал Черноморского флота, друг Колчака, ныне начальник Томского гарнизона и вооруженных сил Томской губернии.

Он здоровается с Константином за руку. В 1918 году при советской власти адмирал служил в Копикузе экспедитором – заклеивал пакеты, перевязывал бечевкой посылки и носил их на почту. С тех пор он сохранил дружеские отношения с некоторыми низшими служащими Копикуза.

– Что слышно на фронте, Михаил Петрович?

– Плоховато, Костя, отдали Уфу.

– Что же так, Михаил Петрович?

Адмирал вертит пальцами в воздухе. Он считает, что Колчак много лучше понимает в морских делах, чем в сухопутных. Не отвечая, адмирал проходит в кабинет.

– Ну как? – спрашивает Кратов брата. – Что слышно из Кемерова, с Гурьевска?..

– Кажется, спокойно… Карательную экспедицию отправляем в Кольчугино завтра.

Дверь распахивается. Быстро входит Елена Евгеньевна – жена Кратова. Она любит благотворительность и верховую езду.

– Иоська! Я открываю сбор. Ты должен подписаться первый.

– Какой? Куда?

– В Кольчугине перебьют рабочих. Надо помочь сиротам?

– Но ведь их еще не убили, Елена Евгеньевна, – говорит адмирал.

– Давай лист, Леля…

Кратов целует у жены руку и смотрит на нее влюбленными глазами.

Он пишет крупными буквами:

«В пользу вдов и сирот рабочих Копикуза, погибших при подавлении кольчугинского мятежа,

И. П. Кратов – 1000 рублей».

– Теперь вы, Михаил Петрович.

– Мне неудобно, душенька…

– Ну как хотите… Потом вот что, Иоська: я хочу сегодня на доклад Грум-Гржимайло. Возьмешь меня?

– Тебе будет неинтересно…

– Нет, нет… Офицеры собираются… Я обязательно поеду.

Братья договариваются о субординации между начальником отряда и прикомандированным к карательной экспедиции представителем правления Копикуза. Адмирал шутит, поминутно отвлекается, любезничает с Еленой Евгеньевной. Кажется, что речь идет о деловой поездке, а не об убийстве сотен людей. На листе бумаги Кратов аккуратно и быстро, без единой помарки, перечисляет необходимые меры содействия военных властей быстрейшему восстановлению добычи. Эту памятку он вручает адмиралу. Поболтав еще несколько минут, адмирал прощается и покидает правление.

В кабинет входит Курако в азяме – светло-коричневом костюме из грубой верблюжьей шерсти. Он посещает Кратова редко и всегда приходит запросто.

– Осип Петрович! Я перебрасываю свой штат из Кузнецка на Гурьевский завод.

– Почему?

– На фронте отступление. Будут мобилизовывать всех, кто не на заводах…

– Пожалуй, вы правы.

– Я беру с собой всех, кроме Близунова. С ним можете делать что хотите.

– Почему?

– Из него не выйдет доменщика. Он слишком любит свою жинку…

– Фу, какой вы… – говорит Елена Евгеньевна.

– У вас странные взгляды, Михаил Константинович, – поддерживает ее Кратов.

– Доменщик должен любить только одну женщину – домну.

В кабинет входит Константин. Он наконец дождался посетителей, о которых следовало доложить…

– Приехали с коксом из Кемерова… Прикажете обождать?

– Давай их сюда сейчас же…

Кемеровцы привезли новости. В Кемерове не было никаких попыток к восстанию – испытание осиновских углей прошло спокойно в назначенный срок. Приезжие развернули упакованные в бумагу конусообразные серебристые куски. Кокс был превосходен. При ударе друг о друга куски издавали металлический звук.

– Прекрасно, – говорит Кратов. – Могу вас поздравить, Михаил Константинович. Вы будете иметь уголь для коксовых печей в трех километрах от завода.

– Разрешите, Осип Петрович, взять один кусок…

– Пожалуйста. Вы будете на докладе Грума?

– Приду…