Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра

– Господа, а вам известно, кто из наших направляется в Россию «оживлять там культурную жизнь»? – повернулся с иронической улыбкой к своей компании Сташевский и лишь после того, как нарочито медленно прикурил потухший окурок сигары, удовлетворил любопытство присутствующих: – В городской комендатуре готовят к отправке в отдаленные губернии России директора Черновицкого театра Кошрика и профессора Шиндру. И заслужили они это тем, что для поднятия духа сограждан организовали патриотический концерт в ознаменование неудачного наступления русских в Буковине.

Последняя новость вызвала у всех нервный смех.

– Кстати, кто читал статью в последнем номере газеты «Русское военное слово» в разделе «Театр и музыка»? – вспомнил Дындра.

Что касается Сташевского, то он эту газету не читал, но с ее главным редактором капитаном Наркевичем имел честь быть знакомым. Ведь именно его, Сташевского, среди всех выделил Наркевич на встрече новой администрации с представителями культуры в магистрате, пригласил в редакцию, а затем представил офицеру жандармского управления Сушкову. Именно после этого знакомства Сташевский, без особой душевной ломки, стал русским агентом с псевдонимом Солист. Выполнение несложных поручений, в основном информационного характера, поправило материальное положение певца и позволило отказаться от унизительных выступлений в ресторанах.

– Я читал, – сразу откликнулся Легинский, поправляя пенсне на крючковатом носу, – и считаю их убежденность в родстве наших культур вполне искренней. Я давно заметил, что польское искусство входит в моду в русском обществе. Посудите сами: Балакирев увлекся Шопеном, Репин ездил к Матейко, правда, застал его уже в гробу… А в Варшавской филармонии я был свидетелем успеха Сергея Рахманинова. Его фортепьянный d-moll был самым интересным в программе.

– Чепуха! Это все фрагменты, – махнул рукой Дындра. – Прошлым летом я был в Санкт-Петербурге и убедился, что в России поляки не очень популярны. Русские националисты нас открыто ненавидят, особенно нас, галицийских, которые, по их убеждению, угнетают русское население.

Более или менее прогрессивные политики и неослависты там полностью оттеснены и избегают наших тем. Вообще, наш польский вопрос затрагивают, только когда говорят об общем политическом положении, не имея в виду каких-либо изменений в будущем.

Неожиданно он замолк и со всеми остальными с любопытством, с которым всегда встречают незнакомых в компаниях, где все прекрасно знают друг друга, посмотрел на вошедшего в кафе господина.

Это был Белинский. Он уже бывал здесь, и ему понравилась атмосфера этого уютного, спокойного заведения с запахом душистого кофе, хорошего табака и приглушенных разговоров учтивых, интеллигентных господ.

Капитан снял шляпу и приветливо кивнул стоящему за стойкой Езефу Фельцеру, с которым уже был немного знаком и от которого даже получил ряд ценных советов, как выгодно конвертировать российскую и австрийскую валюту по неофициальному курсу.

Заказав кофе и взяв со стойки номер «Курьера львовски», он направился к свободному столику, как раз по соседству с компанией Сташевского.

Вскоре интерес к нему угас, и все вернулись к своим разговорам.

Газета оказалась старой, еще с обращением главнокомандующего российской армией великого князя Николая Николаевича к полякам на первой странице. Газеты с этим обращением градоначальник велел держать во всех присутственных местах города. Белинский раскрыл последнюю страницу, где содержалась скудная городская реклама.

«Какое же место «волк» предпочтет для их встречи? – читал объявления капитан. – Аптеку «Под Золотой Звездой», пассаж Миколяша, кофейный магазин Эдмунда Ридля на Театральной напротив кафедрального собора, книжную лавку на Академической, два…»

Неожиданно он услышал слова, с которыми к нему обращался господин за соседним столиком: «Od роwietrza, ognia, wojny I od wskrzesicieli, zachowaj nas Panie!»[56 - «От воздуха, огня, войны и Воскресителя спаси нас, Боже!» (пол.)]

Сидящие с ним господа тоже повернулись в его сторону, надеясь удовлетворить свое любопытство его ответом.

В произнесенных словах прозвучало что-то знакомое, но что именно, Белинский не мог вспомнить. Во всяком случае, судя по тому, что глаза незнакомца скользнули по газете, они относились к передовице – этому бестолковому обращению к полякам российского главнокомандующего, представлявшему собой нелепую смесь заверений в великодушии, откровенных угроз, неуместных оправданий и неуклюжих увещеваний без каких-либо твердых обещаний в будущем свободы и независимости польскому народу. Ничего, кроме неприятного чувство стыда и неловкости, у капитана оно не вызывало.

– Да, судьба снова ставит нас перед серьезным выбором, – ответил капитан, решив отделаться ничего не значащей фразой.

Незнакомец больше развернулся к Белинскому и доверительным тоном произнес:

– А мне кажется, нам не надо выбирать. Мы уже раз выбрали и поверили обещаниям русского царя, и в результате вновь надели на себя ошейник неволи.

Внешность незнакомца, искусственные паузы в движениях и речи, мягкий, хорошо поставленный голос выдавали в нем артиста.

Белинский наконец вспомнил, откуда он знает только что услышанную фразу. Она принадлежала Мицкевичу и была сказана в адрес императора Александра Первого при создании Польского королевства.

Артист между тем продолжал:

– Разве мы не помним, как в свое время император уверял Костюшко, что поляки получат свою родину? Нам была дана конституция, сейм, у нас даже были свои министры. Мы думали, что получили свободу. И чем все кончилось? Россия нас снова использовала в своих целях, превратив в оборонительную стену от Австрии и Германии, в свой плацдарм для похода в Европу.

– А пан, очевидно, искренне надеется получить свободу и независимость под знаменами Германии и Австрии? – непринужденно спросил Белинский.

Незнакомец некоторое время осмысливал ответ на этот неожиданно каверзный вопрос и, возможно не найдя ничего лучшего, расхохотался все тем же профессиональным смехом, затем встал и с театральной улыбкой протянул руку капитану:

– Альфред Сташевский, ведущий солист Львовского театра. Вы позволите? – указал он на свободный стул возле его столика.

«Насколько колоритна эта львовская публика, – удивлялся Белинский, возвращаясь домой после горячих споров о прошлом и будущем польского общества в непривычной для него компании, – сколько, однако, у этих господ искреннего любопытства ко всем проявлениям жизни, неизменного чувства юмора и откровенной любви ко всему яркому и необычному!» Знакомство в кнайпе «Вулий» нисколько не вызвало у него подозрения, наоборот, оно приятно разнообразило его вечернее одиночество.

Глава 17

В отделении

Наступила холодная зима 1914 года. Война приобрела черты затяжного позиционного характера. На Западном фронте российские войска готовились к вторжению в пределы Германии, а в Галиции у них стояла задача одержать решительную победу над австрийцами и тем самым обеспечить левый фланг главной операции.

Гарнизон Львова был переподчинен командованию Одиннадцатой армии, но контрразведывательное отделение армии Брусилова по-прежнему оставалось в городе, чтобы выполнять важную задачу по вербовке агентуры для заброски в тыл врага. Из штабов корпусов и бригад армии, воевавших в Карпатах, непрерывно поступали телеграммы с просьбами забросить разведчиков в тыл противника для сбора сведений о его обороне и состоянии перевальных дорог.

Эти разведчики подбирались из самых разных городских слоев: интеллигентов, фабричных рабочих, контрабандистов, проституток и даже подростков. После короткой подготовки лазутчиков снабжали нехитрыми легендами и в сопровождении унтер-офицеров доставляли на линию фронта к командирам сторожевых охранений. Во время перехода многие из них гибли под обстрелом, подрывались на минах, попадали в руки военной жандармерии противника, сдавались, терялись на местности или просто скрывались. С ценной информацией возвращались немногие.

Почерк работы австрийской фронтовой разведки мало отличался от русской, разве что вознаграждения агентам не были такими щедрыми. Желающих же рискнуть жизнью ради нескольких сотен рублей или крон у обеих сторон было предостаточно.

Почтовый ящик на калитке ограды Матаховской пустовал.

Девятнадцатого декабря[57 - По новому стилю.], в день именин государя, Белинский решил навестить товарищей. Попетляв по узким улицам города и пройдя через пару проходных дворов, он зашел в отделение через черный вход со стороны Сикстусской.

Несмотря на государственный праздник, контрразведчики были на своих рабочих местах.

Дашевский выполнял важное задание штаба фронта: делал выборку агентов с оперативными возможностями в Румынии. Внезапная смерть румынского короля сделала обстановку в республике нестабильной, и было не ясно, на чьей стороне теперь выступят румыны. Для русской разведки Бухарест являлся важным промежуточным пунктом для связи с агентурой в Австрии и Венгрии.

На столе уже лежали готовые материалы на двух кандидатов. Сотрудник львовской газеты «Новый край», ратник ополчения Фишю при условии не быть призванным в армию и оплате в четыреста рублей проявил инициативу выехать и контролировать «важный» пункт в Румынии.

Весьма обнадеживающей была характеристика и на другого кандидата – коммивояжера Моисея Секлера: «интеллигентный, вполне приличный с виду, хотя еврей, но еврейского мало».

Ротмистр Корецкий был поглощен работой над рапортом, в котором предстояло опровергнуть безосновательные обвинения и гнусные намеки начальника транспортной роты полковника Крыленко, который, проходя по улице Кароля Людвига[58 - Теперь проспект Свободы.], заметил, как в автомобиле, находящемся в распоряжении отделения, несколько раз проехала дама с большой собакой.

В указанный день этот автомобиль был выделен ротмистру Корецкому для поездки в Здолбунов, где ему надлежало разобраться с весьма серьезным сообщением местного коменданта этапного пункта о том, что немцы – хозяева местных колбасных лавок в городке – вкладывают шпионскую информацию в колбасы и пересылают ее противнику через кондукторов-евреев.

Перед докладом начальству об этом вопиющем факте использования армейского транспорта для перевозки гражданских лиц Крыленко потребовал объяснение у Ширмо-Щербинского, и тот был в ярости.

– Опять дама! Ротмистр! – обрушился он на Корецкого. – Это непростительный поступок для офицера штаба армии!

История с автомобилем и в самом деле вышла скверная. В канцелярию управления снабжения фронта поступило уже немало сигналов о том, что шоферы за деньги возят частных лиц, и там, безусловно, ждали подходящего случая наказать виновных. Кроме этого, Крыленко неоднократно направлял рапорты начальству, в которых оспаривал право отделения иметь в своем распоряжении автомобиль, который, по его мнению, должен быть приписан к его роте.

Корецкому в конце концов все же удалось охладить пыл начальника, представив весьма вескую причину своего поступка: автомобиль, по его словам, оказывается, перевозил близкую родственницу одного из эндековских руководителей, что являлось важной частью работы отделения по укреплению позиций среди польских партийцев.

В конце концов Ширмо-Щербинский махнул рукой и велел ротмистру изложить как можно убедительнее все в рапорте.

Белинского угостили именинным пирогом, специально доставленным в отделение из штаба армии, и он невольно был вовлечен в спор между офицерами по поводу целесообразности наступления в сторону Венгрии.

– Павел Андреевич, – спрашивал у него Новосад, – скажите, пожалуйста, зачем мы лезем в эту карпатскую мясорубку? Неужели у нас нет других способов покончить с австрийцами?

– Наверное, у командования есть для этого основания, – ответил капитан.