Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра

Белинский шел и не переставал удивляться разнообразию и богатству архитектурных стилей города.

Рядом со средневековым готическим собором можно было увидеть здание в стиле классицизма. Костел эпохи Возрождения в композиции ренессанса или барокко соседствовал с дворцовыми постройками в стиле модерн или эклектики. Найти два одинаковых дома было невозможно. Один выделялся ломаными контурами мансардной крыши, другой – фигурами святых и живописной лепниной на фронтоне, третий удивлял встроенными в стену ниспадающими с верхних этажей колонами или изысканными железными решетками на окнах. В этом соревновании вкуса и богатства особое место занимали входные двери, или, как их тут называли, брамы – тяжелые, низкие и присадистые, с оригинальными декоративными деталями и богатым орнаментом.

На Краковской капитан решил заглянуть в большую униатскую церковь. Во внешнем облике храма и его внутреннем устройстве он не заметил никаких отличий от православной церкви. Тот же алтарь с иконостасом и амвоном, фрески на стенах, купол со сценами Ветхого и Нового Завета, пророки, апостолы, Богоматерь в окружении херувимов…

Шла утренняя служба, и в церкви был народ. Некоторые прихожане были с корзинами и узлами, очевидно, зашли сюда по дороге на рынок или на работу. Они запросто клали вещи на пол и становились на колени. В России это выглядело бы как неуважение к церкви. Странно также было видеть молодого священника, стриженного под гребенку и с бритой бородой, хотя его фелонь ничем не отличалась от православной. Молились прихожане тоже несколько необычно, быстро и как бы проводя круг перед собой, правда не преклоняя, как католики, одно колено.

Выйдя из церкви, Белинский продолжил путь через оживленный рынок на Краковской площади и далее по Казимировской[34 - Теперь часть улицы Городоцкой до пересечения с улицей Шевченко.] с ее многочисленными магазинчиками, лавками и мастерскими.

Глава 13

В цирюльне

В древнем Львове, который в разные времена носил еще название Лемберг, Леополис, Левенсбрук и Львус, трудно выделить самые важные исторические места. Все здесь связано и переплетено прошлым. Особым свидетелем прошлого города является развилка уходящих на запад улиц – Городоцкой, Клепаровской и Яновской[35 - Теперь улица Т. Шевченко.]. Когда-то на этом месте стояла рогатка, мимо которой в разные времена шли воины Казимира Великого и армии венгерских королей, орды монголо-татар и отряды казаков Хмельницкого, полки Карла Первого, Бонапарта и экспедиционные корпуса России. По этой развилке постоянно двигались караваны купцов и мигрирующий люд, бежали, спасаясь от вражеских осад и эпидемий, горожане…

Цирюльня Шимона Цвибельфиша под вывеской Fryzuer[36 - Парикмахерская (пол.).] стояла как раз в этом историческом месте, и из ее окна можно было наблюдать все трагические страницы уже нынешней истории города: потоки горожан на вокзал и транспорты эвакуируемых учреждений, отступление австрийских и наступление российских войск, сопровождаемые многочисленными повозками с ранеными, убитыми и толпами пленных.

Цирюльник был очень доволен расположением своего заведения, за что в душе неустанно благодарил своего отца. Старый Цвибельфиш купил цирюльню у родственников покойного Иосифа Марфельда и считал эту сделку достойным результатом своих нечеловеческих усилий выбиться из беспросветной нужды, промышляя лобаком[37 - Лобак – добытчик нефти ручным примитивным способом в первой половине XIX века.] на Бориславских нефтепромыслах. Вначале, правда, ему больше нравилась идея приобретения кнайпы[38 - Кнайиа – просторечное название питейного заведения (нем.).] на Шпитальной, которая, по заверениям ее хозяина Айзика Феля, приносила несравненно больший гешефт. Но в этом случае потребовалось бы отдать весь заработанный капитал, не оставив ничего на черный день. В итоге он прислушался к мнению жены, которая, как все женщины, не любила рисковать и которой сильно не понравился этот Фель. К тому же она смертельно боялась полиции, уделявшей Львовским кнайпам особое внимание.

Сын Шимона упрочил репутацию заведения, основными клиентами которого были местные мещане, торговцы с соседнего Краковского рынка, гимназисты и военные из казарм Фердинанда.

Цирюльник искренне любил свою работу и был абсолютно счастлив. Он понимал, что источником этого счастья являлось не столько его надежное, востребованное во все времена ремесло, да еще в таком бойком месте, а возможность постоянно общаться с людьми – по его глубокому убеждению, самое главное наслаждение в жизни человека.

Обладая большим мастерством незаметно увлечь клиента искусно подобранной темой, он превращал процесс бритья или стрижки в сеанс увлеченного общения двух интересных друг другу людей.

Слегка наклонив большую, абсолютно лысую голову, Цвибельфиш с добродушно-участливым выражением ненавязчиво, как бы сам с собой, заговаривал с очередным клиентом. Легкими штрихами он затрагивал то одну, то другую тему, нащупывая слабые места в укреплении, возводимом людьми вокруг себя из сдержанности, недоверчивости, высокомерия или просто стеснительности. При этом он никогда не допускал категорических высказываний, не оспаривал мнения собеседника и не касался политических и интимных вопросов первым.

Зазвенел дверной колокольчик, и в цирюльню вошел фабричный инспектор Казимир Михальский, он же тайный агент Особого отделения штаба генерал-губернатора по кличке Равский. Подобно Цвибельфишу, он тоже был страстным поклонником человеческого общения, правда, с чисто корыстными целями. Ни для кого не являлось секретом, что Михальский до войны состоял в особых отношениях с комиссаром второго класса Львовской дирекции полиции Щепаном Пивинским. В самом начале войны комиссар вместе с дирекцией полиции благополучно эвакуировался в Бьялу, а Михальский, следуя своему призванию и таланту, продолжил работу с секретными российскими службами, теперь уже как Равский. Жил он на соседней улице Шопена и часто, по привычке, захаживал в парикмахерскую перекинуться словом и обменяться новостями с такими же, как он, неравнодушными к происходящему завсегдатаями или просто почитать свежие газеты.

Бросив оценивающий взгляд на единственного клиента – пожилого толстяка с намыленными щеками, агент опустился в видавшее виды кресло у столика, заваленного газетами и старыми журналами.

– Русские никогда не возьмут Перемышльскую крепость, – изрек полный господин, очевидно продолжая уже начатую беседу с цирюльником. – Мой брат, полковник, был там полгода назад. Крепостные укрепления на самом современном уровне и абсолютно неприступны. К тому же там сильный гарнизон, а продовольственных запасов предостаточно на целый год обороны. А без этой крепости вся русская наступательная кампания ни черта не стоит.

Цвибельфиш бросил тревожный взгляд на Михальского, который уже оторвался от «Дзенника польски» и напряженно смотрел на белую горку пены на его указательном пальце.

– А вы слышали, господа, что турки без объявления войны обстреляли Одессу и Севастополь? – попытался сменить опасную тему Цвибельфиш и тем самым оградить клиента от больших неприятностей.

Но тот самоуверенным тоном продолжал:

– В крепости неплохо налажено воздушное сообщение. Они постоянно летают аэропланами на доклады в Вену. К тому же я думаю, они сами скоро начнут атаковать русских.

Цвибельфиш сделал еще одну попытку спасти слишком беспечного клиента, обратив внимание своих посетителей к похоронной процессии, которая в этот момент следовала мимо костела в сторону Яновского кладбища, но и это не помогло. Михальский продолжал не сводить сосредоточенного взгляда с пальца цирюльника, на который была снята с бритвы очередная порция пены.

Тогда Цвибельфиш крепко взял толстяка за нос и стал усиленно скрести бритвой его пухлые щеки.

– Прошу прощения, – осторожно начал агент, – если информация пана верна, а это наверняка так, это может существенно повлиять на настроение наших упавших духом сограждан здесь, в тылу противника?

– Именно, – выдавил сквозь зажатый нос толстяк, – мы должны быть готовы к решительным переменам на фронте.

– Как приятно встретить в наше непростое время единомышленника со стойкой верой в скорую победу над азиатскими ордами, – не скрывая удовольствия, изрек Михальский.

– Никто из нас не должен сомневаться в победе, – мычал толстяк уже сквозь пропаренное полотенце, которое поспешно было наброшено на его лицо.

Но Михальский не слушал, он узнал в этом самодовольном типе управляющего кинотеатром «Лев».

Накануне агент уже принес ротмистру Сушкову пару ценных сообщений. Первое – о двух поляках: кассире и мастере цементного завода акционерного общества «Волынь» вблизи станции Здолбуново, которые выражали откровенные симпатии к немецким и австрийским войскам и наверняка занимались шпионажем. Второе – о сбежавшем из плена лейтенанте австрийской армии Франце Роговском, жившем на третьем этаже дома двадцать четыре по улице Потоцкого[39 - Теперь улица Загородная (на Левандовке).], выдававшего себя за трамвайного кондуктора.

А сегодня рано утром на рынке он услышал о вагоне со ста восемьюдесятью кругами колючей проволоки, брошенном австрийцами в одном из тупиков станции Клепарово[40 - Теперь в черте города, станция не существует, осталась улица Клепаровская.].

И вот сейчас – этот жирный тупица из кинотеатра «Лев»…

«Совсем неплохо». Михальский размышлял о размере вознаграждения за свое усердие, когда в цирюльню вошел очередной клиент.

– Пан желает стричься? – неуверенно спросил Цвибельфиш, скользнув взглядом по аккуратной стрижке молодого интеллигентного человека в приличном костюме.

– Я хотел бы сбрить усы и бороду, – ответил тот, присаживаясь рядом с агентом.

«Ну и денек!» – мысленно сокрушался цирюльник, невольно взглянув на Михальского.

А тот уже тщательно изучал нового подозрительного субъекта, который намеревался так кардинально изменить свою внешность.

Не обращая внимания на управляющего кинотеатром, который уже рассчитался и собирался уходить, Михальский мучительно подыскивал тему для начала разговора с незнакомцем.

Наконец, откашлявшись и придав лицу слащаво-заговорщическое выражение, он вымолвил:

– Некоторые пани наверняка будут огорчены исчезновением таких соблазнительных усов?

– О нет, наоборот, некоторые пани будут счастливы, что их прихоти беспрекословно выполняются, – с легкой улыбкой ответил молодой человек.

Цирюльник весело рассмеялся. Михальский же с глупой миной продолжал вопросительно смотреть на незнакомца, надеясь, что тот пустится в объяснения причин своего странного поступка. Но тот остался сидеть молча, покачивая ногой в такт простецкой мелодии польки, доносившейся из шинка через дорогу.

Между тем Цвибельфиш закончил раскладывать по карманам сполоснутые и протертые расчески и ножницы, поправлять на тумбе многочисленные парфумы[41 - Парфум – одеколон, туалетная вода и т. д.] и мыла и пригласил пациента в кресло.

Неудачная попытка разговорить незнакомца разожгла профессиональный азарт тайного агента Равского, и он решил действовать дальше более простым и проверенным способом. Выйдя из цирюльни и убедившись, что подозрительного господина не ожидает экипаж, он стал искать удобную позицию для начала предстоящей слежки.

Белинский не слушал занятную историю Цвибельфиша о пожаре в хлебопекарне в соседних казармах Фердинанда[42 - Здание на улице Городоцкой, 40.], где сгорели бочки с остатками керосина и колесной мазью, а один из солдат обжег лицо. Он упрекал себя за легкомысленное решение зайти в первую попавшуюся цирюльню и так неосторожно обозначиться[43 - Обозначиться – на профессиональном жаргоне означает «привлечь к себе внимание».] в оживленном районе города. Ведь можно было спокойно сбрить бороду в офицерской гостинице «Сити» или, на худой конец, в казарме.

Поблагодарив мастера за аккуратную работу и расплатившись, капитан вышел на улицу. Свернув на Красицких[44 - Теперь улица Огиенко.], он быстрым шагом направился в сторону Иезуитского парка[45 - Теперь парк имени Ивана Франко.], рядом с которым находилась адвокатская контора Коркеса.

В витрине цирюльни виднелась застывшая фигура Шимона Цвибельфиша. С озабоченным и растерянным видом он наблюдал, как из толпы на трамвайной остановке отделилась фигура тайного агента и последовала за его недавним клиентом.

Глава 14

Адвокат Коркес

Адвокатская контора доктора Натана Коркеса с табличкой Obronca w sprawach karnych[46 - Адвокат по уголовным делам (пол.).] располагалась на улице Костюшко, три, рядом с «Народной гостиницей».

Коркес принадлежал к так называемым polacy wyznania mojzeszowego[47 - Поляки Моисеева вероисповедания (пол.).] – как почти официально называли в Галиции ассимилированных евреев.