Когда запоют снегири

– А, что, может быть, ты еще и добровольцем на войну записался? – съехидничал Василий, – с такого бравого вояки, станется.

– Нет, был призван, по повестке военкомата, как и большинство.

– Понятно, – лениво, протянул белобрысый, уперев нетрезвый взгляд в потрепанную обувь арестанта. При каких обстоятельствах сдался в плен немецким войскам? – продолжал он, подкрепляя свой вопрос, соответствующим выражением глаз.

– Ты, что, сволочь, полковой комиссар? – напрашивался, встречный вопрос. – Это комиссаров да чекистов должно интересовать; как, я, красноармеец, к врагу в плен угодил. А тебе, шестерке германской, на кой черт, это все нужно, чтобы в дерьмо меня окунуть? Так ты сам, в нем по уши барахтаешься, тварь продажная, – все больше и больше распаляясь, думал Петр.

– Ну, так как, в плен-то сдался, – ехидно прервал, нелегкие размышления, очень мерзкий голос главного допрашивающего.

– Да не сдавался я, а был взят в беспомощном состоянии и без оружия, – выпалил Петр, так четко, как если бы его на самом деле, сейчас допрашивал, к примеру, батальонный политрук.

– Смотри, Василий, какой правильный воин к нам заглянул, – констатировал факт немецкий подручный. – Не хочет, наверное, признавать, крах красной армии, не верит в полную победу Германии. Думает, – не признаю нового порядка, не буду служить ему, вот какой я герой. Так, что ли? Да, вот черта лысого, будешь, как миленький. Конечно, будешь, даже не сомневайся, либо со стволом, либо под стволом, как раб на плантации, вместо лошади пахать, это в лучшем случае, если Бауэру, какому-нибудь понадобишься. Ну, а уж если совсем герой, то, как говорится, герой с дырой. Тут мы не возражаем. Ну, что, где у нас эта категория, «несгибаемых», в четвертом секторе. Пусть Чирок на беззубость и заразу глянет, да отведет к другим туристам. С виду, вроде бы, без каких-нибудь особых серьезных болячек.

Четвертый сектор ничем особенным не отличался, на первый, взгляд от всех остальных. Та же колючая проволока вокруг, та же изрытая норами земля, и одно единственное сооружение на всей территории, деревянный, просвечивающийся насквозь сортир. Петр понимал, что вся разница кроется только в том, кто помещен в эти разные сектора. Про себя и своих соседей, он все понимал, объяснили при «теплой» встречи. Значит, есть сектор, в который помещены какие-то «сгибаемые», это понятно. Но есть еще, как минимум, две категории этих самых секторов. Почему лагерь был разделен на сектора, становилось понятным, если слегка присмотреться к его планировке. Вся территория объекта огорожена двумя рядами колючей проволоки, включая и административно хозяйственные постройки, и канцелярию. Эта площадь, примерно в десять соток, отделена от арестантской зоны дугой, чуть ли ни правильной формы по окружности, из колючки. На пару с внешней дугой, параллельной первой, они образовывали коридор, из которого, через охраняемые ворота, можно было попасть; за территорию лагеря, в администрацию, и в арестантские сектора. Сектора, в дополнение ко всему, к тому же были разделены меж собой, все той же, замысловато заплетенной в несколько рядов колючей проволокой.

– Не поскупился немец на забор, целый город из улиц и переулков, для нас выстроил, – размышлял Петр, бредя по территории своего нового, возможно не очень долгого, кто ж его знает, места пребывания, стремясь отыскать закуток, где можно было хоть к чему-нибудь прислониться. Он надеялся, либо встретить знакомого, либо, что кто-то пригласит его в компанию. Но этого не происходило, и он, со щемящей душу грустью, подумал, – нет тебя Коля, отмучился, брат. Прости, меня. В отчаянии, присел прямо на землю, опустив ноги в небольшое углубление. Неподалеку, метрах в десяти, кто-то, весьма выразительно, что-то рассказывал, а скорее всего, читал какой-то текст. Он прислушался. Получалось так, что пленные читают, ни что иное, а какую-то, знакомую ему, из прошлой жизни, советскую газету.

– По сообщениям из города Ленина, – читал зычным голосом, человек, явно привычный это делать, – рабочие заводов «Большевик», «Электросила» имени Кирова, решили отчислять в фонд обороны, однодневный заработок, ежемесячно. Почин ленинградцев, с большим воодушевлением поддержали все рабочие московского завода «Динамо» и некоторых других предприятий.

– Ну, это понятное дело, это мы умеем, это мы завсегда готовы, ты читай, что там, на фронтах происходит. За какое число газета-то? – вмешался самый, по-видимому, нетерпеливый слушатель.

– Так, о-го-го, за семнадцатое августа, двухмесячной давности, – недовольно процедил, только, что бодро читавший товарищ. – А где вы ее взяли, вроде бы не очень-то затертая, почти как новенькая, как из почтового ящика, не фрицы ли сами изладили.

– Да брось ты, на кой им это сдалось, нет, вроде настоящая, я эту газетку до войны частенько просматривал, – высказался веснушчатый великан, повертев газету в руках, – но выглядит и вправду как вчерашняя, да ты давай, не томи, читай дальше, про фронт.

Между тем, аудитория слушателей постепенно увеличивалась. Петр слушал Геннадия, так его назвал кто-то из его компании. Он стоял среди полукруга расположившихся, жаждущих информации, о жизни в тылу, и особенно с фронтов, пленных.

– А, ну вот, – продолжал Геннадий, – про войну, так про войну, – по сообщениям военных корреспондентов с мест событий, войска Северо-Западного фронта тринадцатого и четырнадцатого августа, нанесли сокрушительный контрудар по немецкой группировке, из района северо-восточнее Старой Руссы, в северо-западном направлении. К вечеру четырнадцатого, советские войска продвинулись на этом направлении на шестьдесят километров, глубоко охватили правый фланг старорусской группировки противника, и создали угрозу удара группировке, вышедшей в район Новгорода, – почти, что торжественно завершил Геннадий, чтение, столь оптимистичной статьи, двухмесячной давности. Много ли человеку надо, – подумал Петр, – хрен знает, когда все это было, уж давно все поменялось, а бальзам на душу капнул.

– Когда, фрицу-то двинули, а? – Прозвучал воодушевленный голос, из толпы, сзади него стоящих слушателей, по-видимому, только что подошедших, захвативших только последние фразы, и по этой причине создававших почти, что праздничный гул.

– В, августе, землячок, в августе, – ответил кто-то, из более осведомленных собеседников, вызвав этим ответом, дружный вздох разочарования.

– Но, кажется, немчура не так уж лихо шагает по нашим просторам, получает иногда по зубам, может и по правде все путем будет. Ну, что еще там пишут? Все мгновенно затихли и устремили свои взоры на Геннадия, как будто приготовились услышать, совершенно свежую, и судьбоносную, новость. Тот, уставившись в газету, почему-то, медлил. Хотя, по его виду, было понятно, что он внимательно изучал содержание какой-то, интересной заметки, и та его взволновала.

– Слушай, Ваня, ты же эту херню притащил, – внимательно рассмотрев со всех сторон газетку, гневно обратился он к своему ближайшему соседу, до этого почти незаметному парню. – Где взял-то.

– Утром же, у котла с баландой, какой-то серо-черный ряженый всучил, поведал Ваня. – Я еще подумал, – ты посмотри, и среди их брата люди с понятием тоже видно иногда встречаются.

– Держи карман шире, ну теперь понятно, – заключил, весьма самоуверенно Геннадий, – это их разлюбезные хозяева заставляют, подкидывать нам такую вот информацию к размышлению, а они посмотрят, как мы будем гнуться и ломаться. Последние слова показались Петру излишне смелыми. Уж не провокатор ли сам этот Геннадий. Но его размышления прервал голос, стоящего чуть впереди него, чуть наискосок:

– Что ты мертвого за хвост тянешь, давай, читай дальше. – Мужики, тут такая хреновина, получается, что мы с вами, все, суки продажные, и проклятые изменники Родины, – давясь подступившим к горлу комом, с трудом выдавил из себя Геннадий.

– Читай ты уже, твою мать, – среди общего крайнего возмущения выкрикнуло сразу несколько человек, – что нюни-то, так уж распускать прежде срока, добавил, по-видимому, самый здравомыслящий.

– Ну, хорошо, читаю, – уступая общему напору, согласился тот. – Шестнадцатого августа 1941 года ставкой ГКО издан приказ номер 270 о борьбе с трусами, дезертирами и паникерами. В приказе говорится о том, что, наряду, с высокой стойкостью советских войск, имеют место позорные факты сдачи в плен, не только красноармейцев, но и среди командующего состава. ГКО требует; всем военнослужащим, драться до последней возможности, а сдающихся в плен, уничтожать всеми средствами. Семьи, сдавшихся в плен красноармейцев, лишать государственного пособия и помощи. – Вот, так, – свернув газету в трубку и шлепнув ею по колену, закончил чтение Геннадий. Толпа хранила молчание. Некоторые, понуро поплелись к своим местам, иные, ошарашено всматривались в лица рядом стоящих товарищей. Они, будто пытались отыскать в выражениях этих лиц, ответ на единственный, не совсем четко сформулированный каждым из присутствующих, вопрос, – как поступать в дальнейшем, если, вдруг, появится выбор? Так думал Петр, глядя на бровастого парня, лицо и осанка которого, показались ему знакомыми. Он вспомнил. Этот парень служил на соседние батареи, и они пересекались пару раз, а еще раньше, вместе были на двухнедельной подготовке, в учебной, если можно так сказать, артиллерийской части. Горбатко, – почему-то, очень легко вспомнилась ему фамилия, и кажется Сергей.

– Привет землячок, не ожидал тебя тут встретить, после того как вашу батарею, дней десять тому, целиком, говорят, накрыло, – с некоторой миной удивления, после того, как Петр коснулся его плеча, поздоровался однополчанин, – ты сам как, давненько тут обитаешь, что-то я раньше тебя ни разу не встречал?

– Здорово, коли не шутишь. Если не ошибаюсь, Сергей?

– Точно, а тебя-то как, что-то не могу припомнить имени?

– Меня Петр зовут, мы ж с тобой гаубицу, к бою вместе развертывать учились, забыл, что ли. Я сюда сегодня только прибыл, а вообще-то у немцев, на пропитании около недели. А ты, видать, старожил местный, или как? – осведомился Петр.

– Пятый день, – коротко ответил Сергей, – я так понял, что ты еще квартирку здесь не отыскал, так пойдем со мной, там еще двое из нашего дивизиона, вот те, точно старожилы, больше месяца в лагере, совсем доходяги. Они меня и приютили, как однополчанина.

– Это, мне очень даже сгодится, а то я уж и не знал, куда приткнуться, – ни секунды не раздумывая, согласился Петр.

– Говоришь, неделю в плену, а где до сих пор скитался, – спросил Сергей, шагая ведущим по территории четвертого сектора.

– Вспоминать не хочется, – в растяжку ответил шагающий следом, Петр. – Сначала, в другом лагере был, оттуда деру дали, с одним хорошим парнем. Но, вот так получилось, что, свои же иуды, его застрелили, а меня, сюда определили. Благо еще, спьяну видно, не доложили фрицам, что беглец. А, напарника жаль, очень душевный был человек с понятием, Коля его звали.

– Отсюда не сбежишь, – пробурчал себе под нос Горбатко, – разве, только, вперед ногами.

Двое обитателей подобия жилища, действительно выглядели изрядно потрепанными лагерной жизнью, но не настолько, как представил себе Петр, после описания Сергея. Жилище представляло, из себя, яму, напоминающую могильную, с подкопами, на две стороны, выполненными на высоте примерно в полметра от дна ямы. Небольшой лист ржавого железа, не перекрывавший и половины, площади ямы, да кусок рваной рогожины, служили кровлей этой норе. Вниз можно было спуститься по трем аккуратно сформированным ступеням, подкрепленным, для прочности, чем придется, от кусочков шифера и деревянных колышков, до достаточно толстых стеблей лопуха. Вокруг этого, незамысловатого, сооружения, как и вокруг множества других, подобных ему, была голая, будто бы выжженная земля. Вероятно, трава, давно была вырвана под корень, дабы, она могла послужить обитателям подобием постели. Хозяев, Петр застал сидящими на поверхности, и опустившими ноги на верхнюю ступень.

– Что Серега, грелку себе привел, – несколько странно, пошутил один из радушных хозяев, ответив на приветствие нового жильца, – ты земляк извини, у нас юмор такой, специфический, обхохочешься. У Сереги, сосед по лежанке, не выдержал местного комфорта, два дня как унесли, вот он и заскучал в одиночестве. А, если серьезно, в тесноте, не только не в обиде, но, кажется немного теплее, да ты устраивайся. Ну, что, вы там новенького выведали? – завершил он, без всякого перехода, свой краткий, но, весьма познавательный вводный инструктаж.

– Да пока, что, ничего хорошего, – недовольно пробурчал, Сергей, – если честно, я там вообще почти ничего не понял, может Петр расскажет, он вроде бы с самого начала слушал. – Такая вот ерунда, получается, – вступил в разговор Петр, – газетку, похоже на то, что советскую, читали мужики, да будто бы сами немцы ее и подкинули, только вот вопрос, на кой черт, им это.

– Да видно, для чего-то нужно, эти, просто так ничего делать не будут, – в задумчивости кивнув, высказался тот, что постарше, Андрей Максимыч. – Как думаешь, Евгений, – поднял он взгляд на второго старожила, интеллигентного вида парня, – ты грамотнее нас всех будешь, целый учитель, как ни как.

– Вот, я тебе сейчас, все распишу, тут стратег многоопытный, думаю, не разберется. А что в ней, в газетке этой, такого уж очень интересного написано? – адресовал он этот вопрос Петру.

– Старенькая она, еще августовская, а с виду, как вчера из-под печатного станка, не зачитанная. В ней, приказ ГКО опубликован, называется, кажется, – о борьбе с трусами, паникерами и дезертирами. В приказе том, это мне запомнилось, сказано; – сдающихся в плен трусов, каждый обязан уничтожать, любыми средствами.

– И за это еще и награду, возможно, обещают? – вспылил Андрей Максимыч, так это получается, что мы все тут вне закона, в плен попал – к стенке, и все дела.

– Пока, еще фрицы, нас с тобой в обиду не дадут. Не ровен час, сами за милую душу, шлепнут и не поморщатся, – успокаивал, старшего товарища, Сергей. – Нам тут неизвестно; кто, когда, и, за что, отвечать будет. Немец, он дядька аккуратный и настырный через край бывает, говорят, – будто под Москвой уже стоит.

– Может быть, и стоит, но судя по тому, что не слышно, пока, что бы праздновал победу, получается, что ни беса у него не получается. Как в июле, да в августе, нахрапом, – рассуждал Евгений, и чувствовалось, что он и вправду, учитель. – А, по времени, если учесть, какими темпами немец продвигался в начале, уже давным-давно, должно было бы все их победой закончиться.

– Так оно и есть, – поддержал, сказанное учителем, Петр, – в этой же газетке, забыл сразу сказать, пишут о мощном контрударе Красной армии. – Кажется под Старой Русой, там, вроде бы, немцы даже в окружение могли попасть, а это в августе было.

– Так-то, оно так, но, что-то армии нашей, вместе с Буденным, да Ворошиловым, здесь пока не наблюдается, – не менял, своего настроения Андрей Максимыч. – Пока, что, германец гуляет по нашей земле, а где же это самое; – воевать будем на чужой территории, причем, малой кровью, да могучим ударом. А как же иначе, стратеги херовы, ядрена вошь, в вашу душу мать.

– Умеешь, все-таки, ты Максимыч, красноречием своим, дух собеседников, на должную высоту приподнять, – явно, иронизировал Евгений. – Где это видано, чтобы нападающий, внезапно, словно из-за угла, сразу же и проиграл. Даже дурачку, должно быть понятно, что любой напавший исподтишка, всегда, на первых порах, имеет преимущество. Особенно, если нападает на доверчивого партнера. А, коль скоро, до сих пор, не может справиться с Красной армией, стало быть, вот-вот по физиономии получит, обязательно должен получить так мне кажется.

– Выходит, как не крути, один хрен, тупик, здесь не передохнем, так свои, дорогие товарищи с превеликим удовольствием расстреляют, – заключил Сергей. – У них, это, за милую душу, раз плюнуть.

– Да, шлепнут кого-то, – согласился Евгений. – А как же, но думается мне, не всех и не каждого. Наверняка разбираться будут. Ведь согласитесь, все мы в плен попали при различных обстоятельствах; кто-то, быстрей фрицев, бежал, с поднятыми руками, к ним навстречу. А другой боец, дрался до последнего, специалисты дознаются, кого-то, возможно, даже наградят.

– Ну, ты Женя, хватанул. – Наградят, конечно, наградят, а потом догонят, да и еще наградят, так, что мало не покажется, – взволнованно зачастил Андрей Максимыч, – кому, мы на хрен, сдались? Смотри, вон какая лавина, каждый со своей торбой поступков, да думок, потаенных, об этих самых поступках, и все, без исключения, с надеждой выжить любой ценой, а как выжить, вот это и есть, мне так кажется, главная думка каждого из нас. И какой специалист, скажи мне на милость, сможет разгрести все это говнище. Если даже по своей доброте, и захочет это сделать, в чем, исходя из опыта предвоенных лет, приходится основательно сомневаться? Что-то не верится мне, что кто-нибудь из нас, сможет выйти сухим из воды, какую-то кару придется терпеть, каждому. Если уж очень повезет, каким-то единицам, то возможно отделаются небольшим сроком, но думаю это лучшая из возможных перспектив.

Разговор затягивался. Но, чем дальше, собеседники углублялись в эту не простую тему, тем более очевидным было, что, прийти к общему мнению, им вряд ли удастся, и что на любой, казалось бы, неоспоримый довод одного, у кого-то, обязательно найдется, свой, не менее весомый аргумент. Становилось понятным, что легче, от копания в том, о чем очень мало знаешь, не становится, и что, каждый, останется при своих, не легких мыслях.

– Ладно, что мы переливаем, из пустого в порожнее, будет время, будет и пища. Нам, пока что, ночь коротать предстоит, значит, опустимся на грешную землю, и даже ниже, – остроумно подвел черту Евгений. – Кажется мне, ночка выдастся холодноватая, и то ли еще будет, вот о чем пока что, думать надо. А мы в непролазные дебри лезем, нельзя сделать даже второй шаг, не сделав первый, так ведь, новосел? – обратился он к Петру, таким тоном, что было понятно, – ответ не предполагается.