Я написал книгу

Удивительно, но у меня начала получаться совсем другая книга, совсем другие герои и совсем другое время. А в 2005 году у меня появился судовой друг – лэптоп Самсунг 28 модели. К тому времени судьба позволила мне уже изрядно подработать на судах под разными флагами. И не сказать, что я был этому чрезвычайно рад. Наоборот, я безумно тосковал по дому. Терпел и крепился, но работал. В качку мне было очень нехорошо, блевать тянуло, и невозможно было противиться этому чувству. Со штурманами отношения складывались не всегда ровно, особенно со старшими штурманами. Я рос в должностях, и случалось это не по тому, что меня кто-то продвигал, а потому, что я был настроен именно так: если уж работать в море, то зачем терять время на карьеру третьего механика, в то время как больше всех иностранных денег получает старший механик? Им я и стал в 2007 году, хотя радости от морской практики все так же продолжал не испытывать.

Но в начале 2006 года я все же создал первую свою книгу под названием «Прощание с Днем сурка». С викингами сюжет не перекликался никак. Он перекликался со мной и малайскими пиратами. Вот тогда я и осознал, что, для того, чтобы писать книги, нужно владеть информацией. И не только это, конечно, я понял, но именно оное знание пришло ко мне в самую первую очередь. А про неприятности от встречи с подлыми морскими разбойниками мне было, что рассказать. Только зачем же рассказывать, если все это дело можно написать?

Весь год я писал. Точнее, трудился над своей книгой. Владимир Дмитриевич Михайлов, мой любимый писатель-фантаст, делился как-то своим опытом: забабахал текст – релакс, пусть месяц-другой полежит сам по себе. Потом прочитал его, ужаснулся, подумал, что не нравится – переделал, потом снова перечитал. Самого заинтересовало – хорошо. Значит, вполне возможно, что найдется еще кто-нибудь на этом свете, кого это дело заинтересует.

Мне, в конце концов, понравилось, это меня отчасти обнадежило. Сразу же расхотелось ездить на работу в море, сразу же захотелось ездить на работу в какой-нибудь издательский дом, или же, что было лучше всего, никуда на работу не ездить. Достроить дом и бродить возле него осенней порой в поисках грибов и дичи, летней порой лежать под звездами, обложенный со всех сторон фумигаторами, зимней порой гонять на лыжах по десятку километров в день, а весенней порой праздновать Вербное воскресенье, Пасху и 9 мая. Все довольны, всем радостно, жизнь идет. «Все хорошо, да что-то не хорошо», – сказал Аркадий Гайдар через своего Мальчиша Кибальчиша.

Я отослал рукопись в издательство «Эксмо» и принялся ждать. Ждать я умел, но так ждать, как это может быть при связи с издательством, ждать не может никто, разве что покойники, для которых временных рамок попросту не существует. Но тогда об этом я не задумывался.

Мою книгу в интернет-проекте Мошкова читали, интерес к ней оставался стабильным, так что я не удручался. По всей видимости, кто-то удручался за меня. Таковая мысль закралась мне после первого покушения.

Для того чтобы писать книги нужно еще то, чтобы никто не решил, что это не нужно.

В моем роду много алкоголиков, как с материнской, так и с отцовской сторон. Вообще-то, не то, чтобы много, но, все-таки, встречались. Некоторые двоюродные братья даже по этому поводу поумирать успели, другие, чрезмерно пьющие, к этому еще только готовились. Для коренных национальностей, по какому-то случаю оставшихся не согнанными с родной территории, пьянство – проблема. Даже не проблема, а зло.

Мы – ливвики, потомки ливов, наследники Ливонского ордена, но это тайна. Странная тайна, на самом деле. Кому от этого хуже будет, коль это перестанет быть тайной? Тоже тайна.

Мой двоюродный брат Женька, уверенно загоняющий себя в глубочайший алкогольный омут, в минуты просветления сказал мне, боязливо оборачиваясь через плечо:

– Бахабарлак! Кудык!

– Бамбарбия! – ответил я. – Кергуду.

Женька, конечно, был большим алкогольным негодяем. Он ни с кем не считался, разве что со своим запоем. Мучил свою семью, мучил свою мать, да всех он мучил. И это его качество странным образом сочеталось с широкой душой. Он был готов отдать последнюю рубашку, чтобы прийти на помощь, расшибиться в лепешку, чтобы оказать содействие. Вот бы только не пил! Но эта задача оказалась ему не по плечу. Пил и безобразничал, подлец!

Услыхав от меня правильную гайдаевскую фразу, Женька еще раз огляделся через плечо и вздохнул:

– Думаешь, они не слышат?

Я для порядка пожал плечами: пес его знает, кто – они, и что – слышат?

– Каждый! – он погрозил мне указательным пальцем. – Каждый прослушивается Ими!

Мы помолчали немного, я искал способ удрать.

– Когда я работал, то первым делом выключал радио из розетки, – продолжил он. – Телевизор – тоже прослушка.

– И телефон, – подсказал я.

Женька вздохнул и громоподобно высморкался в носовой платок. Он был профессиональным строителем, потом стал, не пойми кто. В момент нашей беседы его только что турнули с какой-то должности сторожа, и теперь он был целеустремленно настроен не работать.

– Телефон – адская вещь, – сказал он. – Не составляет труда в любой электромагнитный прибор, испускающий и принимающий радиоволны, установить добавочный передатчик, работающий в элементарном двоичном коде.

– Ну? – я насторожился. Мой двоюродный брат при мне еще никогда не говорил столь художественно технически. Только сопли пускал и жизнь проклинал.

– Глеб Бокий, существо со змеиными глазами, предвидел всеобщую прослушку. Он и внедрил ее в карельские деревни.

Про изверга Бокия я знал мало. Терся у нас такой после революции, на Соловках СЛОН (Соловецкий Лагерь Особого Назначения) организовал, за Рерихом шпионил. Ну, и, конечно, убивал всех, пытал и всячески издевался. Якобы он ходил в затемненных очках, потому что зрачки у него были не совсем человеческие. Точнее, совсем нечеловеческие, змеиные.

– Ты не выделяйся из толпы, – несколько сострадательно сказал мне Женька. – Лучше – пей, тогда спасешься.

– Как ты? – спросил я.

– Как я, – согласился он, вздохнул и снова высморкался в платок. – Как все – не как я.

Я передумал удирать. Но прошлая моя мысль была выловлена из воздуха моим двоюродным братом.

– Ты что-то знаешь? – попытался удержать его я.

– Знаю, – ответил он и наметил движение в сторону магазина. За «портянкой», как они, алкоголики, это дело называли, за портвейном 777.

Не успел я задать еще один вопрос, как Женька заметил:

– Ничего не знаю и знать не хочу. Слушают нас всегда. А я пойду в запой схожу.

Он ушел в свой запой и больше из него не показывался. Вот уже почти десять лет. Как и живет, право слово?

Я никогда не стремился выделяться из толпы, я всегда хотел быть вне этой самой толпы. То, что некоторые группы людей, которым, в принципе, есть, что рассказать о своем прошлом, старательно этого прошлого лишаются, я подозревал всегда. Алкоголь, на самом деле, это не проблема. Проблема – запрет этого самого алкоголя. Кто теперь скажет: что было первично – пьющие эрзац-спирт деревни, что привело к потере работы, либо потеря работы, приведшая к спаиванию деревень? На древнейшей земле Карелии спеклись древнейшие поселения, которые просуществовали не одну сотню лет, выдержав и голод, и войны, и болезни. Ладно, Горбачев – скорее всего предатель, Ельцин – скорее всего ограниченный и самодурный безумец, их последователи – те еще «дэмократы», но каким боком им вышло за четверть века сделать то, чего веками не удавалось никому и ничему?

Левый спирт стирает память, а сопутствующие ему радио, телевизор, газеты, журналы и интернет подменяет ее новой, кленовой, узорчатой. Вот тебе и на! Столетняя ливонская война, разожженная Ваней по совместительству Грозным, не дала того, что дал нам наш просвещенный век. И не стало деревень. Какая досада!

Мне не хотелось лакать левый задурманенный спирт, но также не хотелось жить государственной жизнью со всей ее про-па-ган-дой. Хотелось просто жить, да, видать, уже не судьба. Не внял я совету братца своего двоюродного. Хорош бы я был, если б послушался негодяя, да при том прожженного алкоголика. Не последовал я его наставлениям, впрочем, об этом не пожалел ни разу.

Мою книгу читали, даже комментировали. Не ругал никто. На тот момент я еще не заслуживал ругани. А старый военно-морской химик Александр Михайлович Покровский, открывший себя на закате милитаристской карьеры великолепнейшим писателем, сочувственно написал: «Можно книгу печатать, только сначала надо найти беднягу спонсора, который безвозвратно отдаст на меценатство свои кровные деньги».

Зачем спонсор? Зачем меценатство? Зачем кровные деньги? Глубоким, как «72 метра» (фильм по мотивам рассказов А. М. Покровского) молчанием ответило мне издательство «Эксмо».

Были, конечно, и другие издательства, но все они, как одно, как, например, «АСТ», ушли от авторов в глухую оборону: не принимало ничего к рассмотрению, довольствуясь своими какими-то резервами, чрезвычайно дрянными, порой. Вообще, тогда весь книжный рынок был забит похабщиной и чернухой, исторгнутой халтурщиками лихих девяностых. Тополь еще не отцвел своей антироссиянской ненавистью, какие-то писательницы с женскими фамилиями плагиатировали друг дружку, фантаст Никитин тянул псевдофэнтэзийные сопли, кто-то подражал Бушкову, кто-то Кивинову и Константинову. Емец не нашел ничего лучше, чем идти по следу Гарри Портера пера Роулинг. Зачем же в этих условиях был нужен я со своими байками о современных пиратах?

Я решил сформулировать вопрос иначе: не зачем, а – кому?

И ответил без особых мозговых усилий: я нужен самому себе.

Идей у меня было преизрядно. Печатать на клавиатуре получалось все быстрее и быстрее. Поэтому пусть все будет, как будет.

Мое решение продолжить писать совпало с поездкой на личном автомобиле в российскую глубинку. Когда-то в Тверской губернии процветали всякие Бежецки, Весьегонски, Красные Холмы и Кесовы Горы. Все эти города входили в Новгородскую вольницу, которую целенаправленно разрушали всякие князья, типа Александра Невского, и цари, типа все того же Ивана Четвертого. Что можно сказать – разрушили, обложили со всех углов церквями, а в советское время – коровниками с различным крупным рогатым скотом. К началу второго тысячелетия от коровников и церквей остались руины, народ одичал и смотрел друг на друга волком.

Здесь, в Кесовой Горе, и жил брат моей мамы дядя Степа. Сюда я и приехал на почти новом автомобиле Форд с родственным визитом. Здесь в кругу близких мне людей, выпив самогону и закусив карасями из пруда, я и поделился своими планами. Выпивка была самодельной, дяди Степиной выделки, караси были жаренными, а мы все – родней.

– И долго ты собираешься еще по морям ходить? – спросил меня дядя Степа.

– Как получится, – ответил я. – Буду книги писать, а если их издадут, то с морем сразу же завяжу. Сделаюсь писателем.

– В каком жанре? – поинтересовалась тетя Рита. – В морском?

– Ментовские детективы – вот в каком, – уверенно сказал мой двоюродный брат Вовка, мент в чине майора.

Я со скоростью увлеченного потрошителя освободил очередного карася от миллиона его составных костей и, смахнув с бровей капельки пота, заверил: