В конце апреля 1918 года окружение американского посла, страдавшего тяжелой болезнью, тщательно берегло его от негативной информации. Но как только ему стало лучше, Френсис потребовал докладывать обо всем происходящем.
О скандальном интервью Главы Американского Красного Креста, где тот именовал себя консулом Соединенных Штатов, он узнал из письма Мэддина Саммерса, генерального консула в Москве, чьи должностные обязанности были бесцеремонно попраны Роббинсом:
«Я постоянно сталкиваюсь с вопросом: Вы или полковник Робинс являетесь официальным представителем нашей страны. Я ни на минуту не могу согласиться, чтобы совершенно неофициальное лицо приняло на себя функции, которые Правительство считает принадлежащими моему учреждению».
– Каков фрукт! – сокрушался посол, – Конечно, Чичерину выгодно считать Роббинса официальным представителем Соединенных Штатов и постараться во всех делах игнорировать посольство, как будто его нет в России. Но это недальновидный ход.
Френсис хоть и сидел в провинции, но отлично контролировал ситуацию. В Вологду в особняк на улице Дворянской разными способами стекались потоки всевозможной информации. Наиболее важные сообщения привозили курьеры и специальные агенты. Для них в посольстве на втором этаже была выделена комната. Там курьер отдыхал, потом через черный ход выходил в сад, тропами пробирался на Желвунцовскую улицу и прямой дорогой направлялся к вокзалу, чтобы ближайшим поездом отбыть в направлении Москвы или Петрограда.
Сотрудники посольства трудились над шифровкой и дешифровкой почти сутками, информация день ото дня становилась все более важной. По всему было видно, в стране начинается гражданское противостояние. Масла в огонь подливал и Чехословацкий корпус, соединения которого, растянутые по пути в Сибирь, стали проявлять свои политические симпатии к антибольшевистским элементам и поддерживать их.
Френсис искренне не понимал, зачем Роббинс лезет не в свое дело, ведь это наверняка кончится для него плохо. Зачем называть себя консулом? В Москве есть генеральный консул, и это его прерогатива, – давать подобные комментарии прессе.
Полковнику сообщили, что в посольстве им недовольны и тогда он решил расставить все точки над «i».
30 апреля Френсису пришло письмо, отправленное три дня назад из Москвы. Роббинс, как ни в чем не бывало справлялся, есть ли необходимость для посольства в его услугах в Москве в связи с тем, что он планирует уезжать в Америку. Разумеется, он никуда не собирался, просто полковнику хотелось узнать реакцию первых лиц на его последние демарши.
Ответ посла не заставил себя ждать. «В Ваших услугах в Москве надобности нет» – писал Френсис.
Роббинс понял, что блеф не удался.
– Они хотят разбираться с большевиками без меня, не выйдет! – кричал он Локкарту, – Я напишу ему обо всём.
Полковник присел за стол, и вскоре на листе бумаги появились неприятные для Френсиса строчки: «Британцы с каждым днем все теснее сотрудничают с большевистским правительством, и благодаря этому становятся на первое место в их благосклонности».
– Я пошлю это телеграммой, – интригующе сказал Роббинс Локкарту, – пусть думают, что инициатива ускользает у них из рук.
– Мне лестно, что Вы так высоко оцениваете мои скромные усилия, – улыбнулся англичанин, – Кстати, полковник, по-моему, Вы должны извиниться перед господином Саммерсом по поводу того, что выполнили за него важную часть работы. Я слышал, что он очень обижен.
– Разумеется, – мрачно ответил Роббинс и в знак примирения я пошлю ему бутылочку великолепного «Кентукки Бурбона».
– Смотрите, полковник, напиток должен быть превосходного качества. Вот господин Френсис по нашим данным съел что-то не то и до того захворал, что чуть не отдал богу душу. – подмигнул Роббинсу Локкарт.
– Я лично прослежу, чтобы продукт был самой лучшей пробы, – ухмыльнулся Роббинс.
В этот момент Локкарт в отражении лампы увидел горбатый «индейский нос» полковника, и ему показалось, что «великий вождь» готовит для врагов отравленные ядом кураре стрелы.
– Кстати, как там наш дристун в Вологде, говорят, он почти поправился?
– Я должен послать ему телеграмму с сообщением, что мой отъезд из Москвы по ряду соображений откладывается, и я смогу навестить его в Вологде – подмигнул Локкарту Роббинс.
Друзья пожали руки и отправились по своим делам.
В канун русской Пасхи Генеральный консул Соединенных Штатов в Москве Мэддин Саммерс получил от полковника Роббинса в знак примирения бутылку превосходного американского виски. Подарок был передан с посыльным, и отказаться от него консулу не представилось возможным.
В тот же вечер после употребления виски Саммерсу стало плохо. Он промучился около суток и умер.
Врачи констатировали апоплексический удар. Молодой, ему не было еще пятидесяти лет, американский консул в одночасье ушел из жизни. Его организм отказался бороться с болезнью, как будто оцепенел.
Френсису принесли телеграмму о неожиданной кончине генерального консула уже 5, мая и он, несмотря на праздник и выходные дни, немедленно выехал в Москву.
Похороны были пышными, пришло множество народа. Оказалось, что скромный в общении консул, женатый на русской аристократке, был любим и уважаем в московском обществе.
Френсис на похоронах выступил с речью, где отметил большой вклад покойного в развитие русско-американских отношений и высоко отозвался о его личных качествах.
Роббинса на похоронах не было. В этот день он уехал в Вологду и был крайне удивлен тем, что не застал посла на месте.
– Как, разве Вы не знаете о безвременной кончине Саммерса? – спросил полковника Норман Армор.
– Впервые слышу, – соврал Роббинс, – жаль. Очень жаль, мне было приятно с ним работать. Такая быстрая и нелепая смерть. Доктора определили причину?
– По сведениям из медицинских кругов у него был инсульт, но причина его неизвестна.
– Все это нервные болезни, переутомление, нельзя было так много работать и принимать близко к сердцу события последнего времени.
Роббинс раскланялся с секретарем посольства и, приказав прицепить вагон к ближайшему составу на Москву, вскоре отбыл назад.
В тот же день после похорон посол Френсис собрал совещание из числа иностранных граждан, представителей стран Антанты. Пришли все. От французов присутствовали генерал Лавернь и капитан Садуль, от итальянцев генерал Ромеи, от англичан прибыл Локкарт. Он впервые увидел дуайена дипломатического корпуса, которого представлял только по рассказам Роббинса.
– В этот тяжелый час, господа, – сказал Френсис, – мы должны ответить себе на вопрос, существует ли в России сила, способная противостоять большевизму.
– В Вологде такой силы точно нет, – съязвил итальянский генерал, он открыто критиковал Френсиса за отъезд из столицы.
– Я говорю о больших городах, – невозмутимо продолжил американский посол.
– Недовольных новой властью много, – осторожно заметил Локкарт, – но какой толк? Эти люди не пользуются доверием в обществе, за ними никто не стоит.
– Откуда Вы знаете? – возразил Френсис, – По моим данным в городе действует несколько законспирированных организаций: «Союз защиты Родины и свободы», «Союз Возрождения России» и другие.
– Это монархисты и эсеры. О первых не стоит и говорить, это кучка людей, сохранивших вопреки реальности верность ушедшему самодержавию. Вторые, несмотря на массовость организации, разделены. Левые эсеры – союзники большевиков, правые – противники, но у них сейчас нет должной поддержки даже в деревне. Большевики перехватили инициативу по аграрному вопросу, – снова заметил Локкарт, – Сегодня важнее не поиски недовольных, а налаживание контакта с правительством большевиков.
– Я тоже так считаю, – поддержал коллегу Садуль.
Генералы дипломатично промолчали.
– Мне ясна ваша позиция, господа, – подвел итог совещанию Френсис. Я обдумаю ваше предложение.
– Какого черта! – возмущенно сказал он личному секретарю Джонсону, когда гости ушли, – Неужели в этом городе не осталось настоящих русских патриотов.
– Они есть, губернатор, – тихо сказал Джонсон, – но они не хотят приходить в консульство из соображений безопасности и просят Вас встретиться с ними где-то в другом месте.
– Пожалуй, в этом есть свой резон, – заметил Френсис, – я готов к этим встречам.
Весь следующий день американский посол провел на частной квартире княгини Горчаковой, где принимал множество гостей. Все они клялись в верности идеалам Антанты и были готовы бороться с Советами.
Чем больше Френсис разговаривал с представителями оппозиции, тем больше осознавал, что между этими людьми, дружно ненавидевшими большевизм, кроме общей ненависти ничего общего больше нет.
Одни из гостей были монархистами, другие отстаивали идеалы Февральской революции, были приверженцами Керенского, мечтавшими о его триумфальном возвращении, а третьи мечтали вернуть власть Учредительному собранию. Найти общий язык друг с другом эти люди не могли ни при каких обстоятельствах.