Демократия, не оправдавшая надежд

– Мы совершаем очередной виток по этой бесконечной спирали непонимания, – негромко произнес составлявший протокол встречи третий секретарь посольства граф де Робиен.

– Я полагаю, что правильнее было бы всё-таки опираться на правительство, – раздумывая, заявил Нуланс, – это выбор народа, и этот выбор сделан. Необходимо, чтобы население поняло, Чайковский представляет власть, какую бы ни было, но она лучше, чем власть Кедрова, и подчинилось ему.

– Я дополню, господин посол, – граф де Робиен встал из-за стола, – важно, чтобы произошло гражданское примирение и сословия вернулись к своим исконным занятиям.

– Боюсь, сделать это теперь будет очень сложно, – заявил Доноп, – ежедневно в некоторых газетах проводится социалистическая агитация, печатаются лозунги, ненавистные для большинства населения области.

Зачем здесь нам читать о том, что пролетарии всех стран должны соединится в борьбе с капиталом и в ней обрести свое право? Неужели нам не хватило прошлого года с аналогичными лозунгами? Статьи социалистической направленности подписывает сам председатель правительства. Их читает весь город, и такому правительству, извините, плюют в след.

– Эта неразбериха льет воду на мельницу правых, – сказал Нуланс, – господин Чаплин и те, кто его поддерживает, также использует прессу в своих целях, и эти газеты пользуются поддержкой британского командования.

– Как результат, после ничтожно малого промежутка времени мы здесь в Архангельске имеем ситуацию Петрограда лета прошлого года. Остается ждать местного Корнилова, – усмехнулся де Робиен.

– Я понимаю, о ком Вы думаете, господин граф, – криво усмехнулся Доноп.

– Попробуйте отвлечь население от политики, – сказал Нуланс, – показывайте людям полезные фильмы о промышленности развитых стран, о новейших достижениях сельского хозяйства, пусть они думают об этом.

– Фильмы привезли, но на первом же показе вышел казус, – сказал Доноп, – на экране почти полминуты маячила немецкая сеялка с надписью: сделано в Ландау. Публика фильм освистала, и её понять можно, нельзя понять французскую цензуру, которая пропустила фильм с рекламой немецкой промышленности.

– Безобразие!

– Я уже не говорю о том, что в деревнях ведется социалистическая пропаганда против мобилизации и союзников. Об этом есть надежные данные.

– Неужели это тоже Чайковский?

– Разумеется нет, он даже не знает об этом, он не вмешивается в военные дела. Но там есть Лихач, который имеет большой опыт подрывной работы в войсках. С другой стороны, распоряжения гражданского правительства союзные офицеры выполнять не спешат. В лучшем случае советуются с Чаплиным.

– Опять этот Чаплин! Не слишком ли много разговоров о человеке, за которым не стоит никаких политических сил? Монархическая идея мертва, царь расстрелян большевиками.

– Только что мы получили ужасное известие из Екатеринбурга, что его семья скорее всего разделила участь императора. Большевики скрывают это, но найдены доказательства. На пепелище обнаружены личные вещи царицы и детей. Эти язычники сожгли их тела.

– Какой кошмар! – Воскликнул граф де Робиен. – Население еще не знает об этом факте свирепого вандализма. А когда узнает, ужаснется! Царя и семью обязательно объявят святыми невинно убиенными мучениками. Забудется, кем он был на самом деле, останется только символ невинной жертвы… Символы, как известно, идеальны, у них нет пороков, и вот тогда у таких лидеров, как Чаплин, появится шанс реставрировать монархию.

– Не думаю, – покачал головой Доноп, – самодержавие в России изжило себя, и делать ставку на людей, подобных капитану Чаплину, при всем моем к нему уважении как к боевому офицеру – совершеннейшее безумие.

– Франция – страна с устоявшимися либеральными традициями, – рассуждал Нуланс, – к тому же у нас Третья республика, и ей без малого полвека. Мы должны и будем поддерживать либеральную республиканскую власть, какой бы слабой на первых порах она не казалась. Полагаю, что американцы думают то же самое. Что касается англичан, то, как известно, они у нас лучшие в мире политики. Надеюсь, у господина Линдлея хватит сил обуздать собственных военных, которые, как мы знаем, друзья Чаплина.

– Получается, что наших больше, – сказал Доноп.

– Семеро одного не боятся, как говорят русские, – съязвил де Робиен.

– Демократия сильна множеством мнений, в борьбе которых и рождается истина. Будущее покажет, кто был прав в нашем споре, – закончил беседу Нуланс.

Глава 3

Главнокомандующий русскими вооруженными силами Северной России капитан второго ранга Георгий Ермолаевич Чаплин в очередной раз прибыл в расположение британского штаба к генералу Пулю. Британский военачальник приветствовал его широкой дружелюбной улыбкой.

На улице, несмотря на август, в тот день было холодно, с моря дул ветер, и листья берез сигнализировали желтизной о скором приходе осени.

– Странные люди вы, русские, – сказал Чаплину генерал Пуль, – у вас все в полной гармонии с северной природой.

– Поясните, господин генерал.

– Очень просто. Дует северный ветер, всё живое мёрзнет и прячется по углам. Ветер меняется, выглядывает солнце, и сразу же природа преображается и расцветает. Так же и люди.

– Вы правы, генерал, но только отчасти, – ответил Чаплин, – в июле стояла жара, но город был подобен домашней мыши: преобладал ночной образ жизни, главный цвет серый. А теперь – повсюду буйство красок, и это несмотря на то, что погода портится и теплые дни вряд ли вернутся до следующего года.

– Над городом реют союзные флаги, именно они создают атмосферу праздника! – С достоинством сказал Пуль.

– Разумеется, и они тоже. Кстати, надо что-то делать с красными флагами. Чайковский подписал распоряжение, в котором говориться, что красный флаг является национальным символом революции. Как же теперь на фронте различить, кто где, если обе стороны идут с красными флагами?

– Я этого так не оставлю! – Недовольно заметил Пуль. – Красные флаги теперь только символ большевизма и на этом основании должны быть изъяты.

– Так дайте распоряжение коменданту города полковнику Донопу, пусть уберет отовсюду красную заразу, чтобы ничто больше не напоминало о большевиках.

– Это своевременный ход. К сожалению, красный флаг до сих пор воспринимается некоторыми людьми как символ революции, хотя от той революции, я имею в виду февраль 1917 года, уже ничего не осталось.

Чаплин в задумчивости посмотрел в окно.

– Что касается меня, то я как монархист, против любого красного флага. Но предупреждаю, в городе очень много сторонников Учредительного собрания, для которых красное полотнище – символ искупительной жертвы революции, и они будут недовольны исчезновением его с улиц города.

– Архангельск находится под управлением британской армии и ничем не отличается от любого другого города на оккупированной территории, – недовольно фыркнул Пуль, повторяя в который раз своей излюбленный тезис.

– Это опасные мысли, господин генерал, тем более, что британские силы прибыли сюда по приглашению Верховного управления Северной области.

– Господин капитан, о чем Вы говорите? Без нас этот переворот был бы обречен на провал, без союзников Северная область будет раздавлена большевиками в считанные дни, и Вы как главнокомандующий русскими войсками, имеющий в подчинении меньше тысячи не совсем надежных солдат, должны это понимать, как никто.

– Я всё понимаю, и в самое ближайшее время приложу максимальные усилия для того, чтобы союзники убедились в растущей мощи белой армии. Она будет крепнуть по мере наших успехов и освобождения новых территорий. Я ли не говорил Вам, господин генерал, что на штыках объединенной армии мы принесем освобождение сначала городам севера вплоть до Вологды, а потом, глядишь, двинемся и далее, на Москву и Петроград.

– Хорошо мечтать за чашкой чая. Ни у Вас, ни у меня нет войск. Всё, что можно было сделать в этой ситуации, мы сделали, большевики отошли от Архангельска на приличное расстояние. Образовано какое-то подобие фронта, если, конечно, войсковые части уровня взвода и роты, удерживающие целые направления, можно назвать фронтом.

– Когда прибудет обещанное пополнение, мы двинемся дальше. Я очень надеюсь на американские полки. Это серьезное подспорье. К сожалению, лето на Севере короткое, и наверняка грядущее наступление придется отложить до зимней кампании.

Господа офицеры еще долго обсуждали перспективы военного сотрудничества. В ходе разговора они в который раз пришли к единодушному мнению, что командование Северной областью должно быть сосредоточено в руках военных. Гражданское правительство не понимает специфики военного времени и будет только мешать.

С этой мыслью Чаплин отправился на заседание правительства, где планировал выступить с речью в пользу ограничений, которые накладывает военное время на гражданские власти в любой стране мире. Об этом его просил генерал Пуль. Британец испытывал большие неудобства в отношениях с гражданскими властями.

– Я отвечаю за все, что происходит вокруг, – говорил он Чаплину, – и не потерплю, если какое-то неизвестно откуда взявшееся правительство во главе с куртуазным старикашкой будет стоять на пути.

Чаплин был согласен, но что толку, если дипломатический корпус в полном составе поддерживает это правительство!

На успех демарша во время заседания надежды тоже не было. Поддержать Георгия Ермолаевича мог столько кадет Старцев, всецело обязанный Чаплину тем, что оказался членом кабинета министров.

Конфликт с Чайковским у Чаплина и Старцева произошел еще в начале месяца на первом же заседании правительства.

– Господа, – начал тогда свою программную речь Чайковский, – прежде всего, надлежит определиться, кто по праву может входить в демократическое правительство, а кто – нет. В конституции, которую я имею честь готовить для утверждения, сказано, что членами любого белого правительства могут быть только депутаты Всероссийского Учредительного собрания.

– Позвольте, – возразил Старцев, – по какому праву? Я не знаю никакой конституции с этим положением.