Брежнев: «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга первая

– Я, вон, читал недавно, что есть яды, которые дают картину смерти от естественных причин: острая сердечная недостаточность, ишемическая болезнь, инсульт и тому подобное. Не надо прибегать к кинжалу. Не надо устраивать автомобильную катастрофу или несчастный случай на охоте: всего лишь «приправь» блюдо – и можешь спокойно готовиться к траурным мероприятиям.

– …

На более «развёрнутый ответ» Семичастный оказался неспособен: хоть и немолод – а «молодо-зелено». Но Леонид Ильич, словно не замечая потрясения соратника, продолжал утаптывать его сомнения.

– Есть ведь и средства, и умельцы. Да, что далеко ходить: наш Майрановский, Григорий Моисеевич, начальник токсикологической лаборатории при Берии. Наверняка остались и препараты, и инструкции…

Даже сейчас, тёмным, поздним вечером, было заметно, как по бледному лицу Семичастного, одна за другой, побежали крупные капли пота: генерал выдавал мужество. Вернее, мужество выдавало генерала. С головой.

Владимир Ефимович понял всё: только что, буквально сейчас, он получил инструкцию к действию! Самую подробную – хоть и закамуфлированную «под мысли вслух»!

– Нет, Леонид Ильич, это невозможно… Я не смогу организовать это… это дело… К нему не подступиться… Он очень недоверчив…

– Недоверчив, – согласился Леонид Ильич, но опять с подтекстом. Так, словно доводил «объект» до готовности. – Но ведь не ко всем. Ты, например, вхож к нему в дом в любое время…

– Нет, Леонид Ильич!

Разбрасывая в стороны капли пота, Семичастный энергично замотал головой.

– Я не могу! И потом: мы ведь – коммунисты! Это же не наш метод!

Неожиданно Леонид Ильич расхохотался. Семичастный растерянно смотрел на него, на себя и даже на свою ширинку, не понимая, чем он вызвал такой приступ безудержного веселья. Нахохотавшись вдоволь, Брежнев вытёр ладонью выступившие слёзы.

– Ну, уморил! Заладил, как попугай: «Я не могу!», «Я не могу!» Как будто я тебя и в самом деле уговариваю проникнуть со склянкой на кухню Хрущёва, отвлечь повариху и «сдобрить» любимый борщ «дорогого Никиты Сергеевича»!

– Нет? – растерянно улыбнулся Семичастный. Надежда в его голосе делила место с неуверенностью – и в равных пропорциях.

– Нет, конечно!

Леонид Ильич дополнительно обезоружил собеседника открытой улыбкой «из набора».

– Но – так, чисто теоретически – это было бы лучшим выходом для всех. Вождя, почившего «на боевом посту», проводили бы со всеми почестями. В стенку – а то и за Мавзолей. Никакого Пленума. Никакого позора. Никакой отставки. Никакой пенсии. Знаешь ведь: отставные вожди на пенсии хиреют очень быстро. Что это за жизнь: тление и копчение!

Леонид Ильич мечтательно закатил глаза к небу.

– А всем остальным – какая польза! Конец экспериментам… над людьми! Конец бардаку… в смысле: «великому десятилетию»! Хлеб – народу, земля – колхозу! И-э-э-х!

Леонид Ильич огорчённо махнул рукой.

– Но это – так: мысли вслух. Ты меня понимаешь, Володя?

Володя, разумеется, «понял» – и облегчённо перевёл дух. Потому, что понял всё. И ещё потому, что проникать со склянкой к Хрущёву ему действительно не хотелось – а ведь едва не нагрузили!

– Твоя же задача, Володя…

Брежнев был уже строг и деловит – словно и не было только что «мыслей слух» под мечтательный взгляд в иссиня-чёрное небо с рассыпанными на нём пригоршнями далёких звёзд.

– … тщательно оберегать Никиту Сергеевича от любой информации, которая может травмировать его ранимую душу.

Семичастный не выдержал и хохотнул: ай, да, Леонид Ильич! Вот это – человек! Настоящий лидер – и при этом «свой в доску» мужик!

Домой охотники возвращались, оба в целом довольные собой. Леонид Ильич был вполне удовлетворён тем, что отработал ещё один вариант, и тем самым укрепился в мысли о единственно возможном решении вопроса – в Президиуме и на пленуме. А Владимир Ефимович был откровенно рад тому, что удалось избежать «высокого доверия» Леонида Ильича, чуть было не ступившего на сомнительную дорожку семейства Борджиа. Вопреки инструкции, он полагал, что прямая – не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками. Иногда чем дальше – тем ближе. «Нормальные герои всегда идут в обход». Но «в другом формате» он был готов и день и ночь работать для достижения цели: где-то – и не так уже далеко – забрезжил свет блистательной политической карьеры…

Глапва восьмая

В кабинете раздался тихий шуршащий звонок: так мог звонить лишь телефон прямой связи с «Первым». Леонид Ильич не спеша поднял трубку. Без подобострастия – но и без неумного героизма. Хотя, разве бывает умный героизм?

– Как поохотился, Леонид Ильич?

Спокойный голос Хрущёва вроде не предвещал ничего плохого. Обычно по одним только интонациям его голоса можно было «с гарантией в девяносто девять процентов» предсказать, какой характер примет разговор: Никита Сергеевич был человеком импульсивным и непосредственным. Скрывать эмоции он так не научился. Хотя, откровенного говоря, и не учился. Не хотел: ни учиться, ни скрывать. Философы – и марксисты согласны с ними – утверждают, что бытие определяет сознание. Но если при Сталине Хрущёв и «определился» до вышитых «петушками» рубах и «гопака», то теперь, на десятом году единовластия, зачем ему нужно было «драпировать» себя?!

– А у нас плохо не бывает, Никита Сергеевич! – качественно отработал беззаботность Леонид Ильич. Даже развернул улыбку – так, на всякий случай: «не увидит – так услышит».

– Один охотился?

Это уже походило на допрос. Но ничего сверхъестественного: Хрущёв не умел заходить издалека. Не умел и не считал нужным: ни уметь, ни «заходить». Леонид Ильич мгновенно прокрутил в голове, как варианты ответа, так и возможные последствия. Сказать, что был один, он не мог: дуэт видела обслуга. Среди этих людей наверняка были не только люди Семичастного, но и службисты ЦК. Наверняка кто-то из них уже информировал Никиту. Да и Володины «стукачи» вполне могли «служить двум господам» – и даже большему их количеству. И всем – одновременно.

– Нет: с Семичастным.

Брежнев выдержал непродолжительную паузу, и многозначительным голосом добавил:

– И не столько на охоту, сколько для «крупного разговора».

– А что такое? – заинтересовался и даже встревожился Хрущёв.

Леонид Ильич постарался максимально протяжно вздохнуть в трубку. Получилось неплохо: кажется, не переиграл. С эмоцией, А, вот, Никиту уже начал переигрывать.

– Ну, Вы же знаете, Никита Сергеевич, о последних «успехах» нашей агентуры в Европе…

– Знаю, – отозвался за Хрущёва его мрачный голос. Никита Сергеевич «был в курсе». И «пребывание в нём» не доставляло ему ни малейшего удовольствия: провалы «впечатляли».

– Ну, вот, – продолжил «сокрушаться» Леонид Ильич. – Нужно было решить вопрос обмена: Семичастный доложил, что его люди тут кое-кого «зацепили» и через посредников договорились об обмене… Хотел согласовать…

– Ну, хоть что-то! – частично подобрел Хрущёв.

– Ещё нужно было обсудить практические вопросы организации резидентуры. Я, конечно, мог пригласить его к себе… Но Вы же знаете, Никита Сергеевич, какой это ранимый человек…

– И правильно поступил, Леонид Ильич, что вытащил его на природу! А то сразу бы начал дуться: «ущемляют!»

Ни намёка на тревогу уже не содержалось в голосе Хрущёва. Брежнев рассчитал всё точно: хоть Семичастный и был одним из любимчиков Хрущёва – и даже «другом семьи» – Никита Сергеевич требовал работы от всех. Даже от любимчиков и «друзей».

И то, что Брежнев выбрал в компаньоны Председателя КГБ, не могло насторожить Никиту Сергеевича априори. В круг вопросов, которыми занимался Леонид Ильич в качестве «Второго» секретаря ЦК, входили и вопросы обороны и обеспечения государственной безопасности. Брежнев был главным куратором МО, ВПК и КГБ по линии партии. Поэтому кому, как не ему, и заниматься «успехами» резидентуры – вместе с Председателем КГБ!

– Я, вот, о чём хочу тебя попросить, Леонид Ильич…

Хрущёв уже не только утратил интерес к «охотничьему вопросу», но и забыл о нём. Как минимум – на время телефонного разговора.

– …Я, конечно, мог бы сделать это и сам. Но пойдут разговоры… пересуды…