Падение Кремля. Воспоминания о будущем

Не представлял трудностей и охват рабочего класса. Здесь, как говорится, «сам Бог велел» – на пару с Марксом – записываться коллективами. Поголовно, то есть. В отделе кадров брали списки – и заводчане в один день становились не только тружениками одного коллектива, но и членами одной партии. Непонятливые – сиречь, принципиальные – потом долго стучали в запертые ворота некогда «родного дома». Со стороны улицы. По причине избытка трудовых ресурсов государство не могло гарантировать таким рабочим трудоустройства хотя бы дворником. То есть – чистая экономика: никакой политики.

В итоге ВЕПРь активно… имитировал власть. Почему так скромно? Потому, что реальная власть в России принадлежала… Нет, не Президенту. И даже не его всесильной Администрации. Реальная власть принадлежала чиновникам на местах. «Крепостным партии». Никакого парадокса: никто лучше них не усваивал народные мудрости. Например, такую: «До Бога – высоко, а до царя – далеко». По причине этой «усвояемости» можно было орудовать в своих губерниях, как в улусах. Главное – не забывать о четырёх «не»: «не зарываться»; не лезть в политику; не забывать вовремя посылать «дань»; не экономить на славословиях в адрес Всенародноизбранного.

Но, как бы там ни было, ВЕПРь имитировал не абы, что, а власть. Всем же остальным партиям настоятельно «предлагалось» либо участвовать в хоровом исполнении «Славься!», либо исповедовать завет Александра Сергеича. Той самый: «во глубине сибирских руд храните гордое терпенье». В качестве «жеста доброй воли» – и даже «спонсорской помощи» – предлагался кляп. И не только для экономии нервов и сил, но и для «сбережения народа»!

Партия умеренных коммунистов – ПУК – «в свете беспросветности положения» не являлась исключением. Нет, она не была малочисленным «кружком любителей русской словесности». В рядах ПУКа всё ещё насчитывалось до трёхсот тысяч «романтиков (или „рабов“? ) идеи».

По нынешним скудным временам – нехилый показатель. По численности партия занимала «почётное» второе место в России, оставив далеко позади «тоже партии», вроде «трудовиков» и МЗР – «Мы – за русских!» Главного Клоуна российской политики.

Партия также являлась и второй по численности думских мандатов. Правда, разрыв с ВЕПРем был откровенно неприличным: на триста пятьдесят мест ВЕПРя – пятьдесят мест ПУКа. Остальные пятьдесят власть пожертвовала «клонам» ВЕПРя, не слишком искусно маскирующимся под оппозицию.

Вследствие этого, влияние умеривших себя – и умеренных властью – коммунистов на политическую жизни страны было ничтожным. Точнее: было бы – если бы политическая жизнь имела место. Хотя и её отсутствие не мешало этому влиянию не быть. По существу, ПУК «обслуживала» «имидж» режима, утверждая «пипл» во мнении. Во мнении о том, что, если даже коммунисты представлены в Думе, то обвинять власть в зажиме демократии как-то неприлично.

Не сегодня – и даже не вчера – ПУК оказалась в «кармане» Администрации. Незаметно для себя: вожди постарались. Их словесные «залпы» не только не пугали Кремль – напротив: даже приветствовались. Кремль был жизненно заинтересован в сохранении ТАКОЙ «оппозиции»: законопослушной, парламентской, исповедующей «эволюционные взгляды на пришествие во власть». Той, которая по поводу «отъёма» голосов на выборах протестует исключительно «плачем Ярославны». Той, которая «оппонирует» только в суде, где ей вручают бумажки о том, что объегорили её в соответствии с законом.

Поэтому Администрация никогда не обходила вниманием «последовательных оппозиционеров». «Третировала» она их нещадно: то – повышением оклада, то – квартирой в Москве, то – приватизацией служебного лимузина за гроши, то устройством депутатских чад в престижные вузы. Словом, «преследовала», «оскорбляла» и «где-то даже» «совершала надругательство». Создавала «невыносимые условия» работы.

После таких «оскорблений» удержаться от критики антинародного режима было уже невозможно. И депутаты не «удерживались»: «крыли» власть «во всю ивановскую». В стенах «независимой» Думы. «Крыли», выпуская не только пар из себя, но и дух из партийцев, не удостоенных «надругательств» режима. За паром и духом выходили и «экстремистские призывы» к массе. Выходили из моды, из лексикона, и, как апофеоз – из оборота.

Да масса и не стремилась уже «работать массой». Все переключились на индивидуальные методы. В крайнем случае, групповые. К числу первых относилось «Я вам всем покажу!» при помощи револьвера, верёвочной петли и горюче-смазочных материалов. К числу вторых: объявление в телевизор о решительном переходе на сухую диету. И те, и другие методы оказывали исключительное воздействие. На исполнителей. А власть к «фильмам ужасов» уже как-то попривыкла. Она и не такое видела. Первого Всненародноизбранного, например…

…Председатель ЦК ПУК был хмур. Хмур даже больше, чем этого требовал имидж. Как «заслуженный критик режима», он ясно видел, что горизонт не становится ближе. Тот самый, на котором должна замаячить власть. Та самая, ради которой он пожертвовал всем. В том числе – и идеями Маркса и Ленина. По этой причине не радовали даже показатели роста: не перевелись «богатыри на Руси» – или дураки. Да, что, там, показатели роста: не радовали даже показатели личных доходов! А уж кому и было радовать, как не им! Потому, что было чему. И от чего. От бескомпромиссной борьбы с властью. Посредством решительных компромиссов.

Нет, Председателя совсем не огорчало то обстоятельство, что его партия, как выражались на политическом жаргоне, окончательно «структурировалась в режим». Потому что – в его понимании – только это и могло обеспечить ПУКу «место под солнцем» политической жизни: насмотрелся он уже на «подвалы». Хорошо ещё, что на примере других.

Конечно, noblesse oblige – и, как лидер «оппозиционной партии», он обязан был громить режим. И он «громил» его: на ток-шоу, на званых обедах в Кремле и в прочих местах скопления значительных масс трудящихся. Иногда даже позволял себе «рвать тельняшку» на трибуне в Госдуме. Потом ему в Администрации выдавали новую.

Но Председатель не был наивным романтиком. Ни «от жизни», ни «от революции». И, «клеймя», он никогда не переходил на лица. Разве, что на «мурло капитализма». Потому, что «капитализм» не мог отвести его в суд и лишить заслуженных «надругательств» режима. О социалистической революции он давно уже говорил исключительно в контексте её неизбежности. Той, что сродни смене ночи днём. А так как последнее не нуждается в посредничестве человека, то Председатель уже не призывал к торопливости: сама придёт. В свой час. Когда появятся – опять же сами! – предпосылки. А пока их нет, пока только «призрак бродит по Европе», надо беречь партию. Для будущих решительных боёв. В стенах Думы…

– Как идёт подготовка к выборам?

Задавая вопрос, Председатель не глядел на Зама: тот мог выдать бестактность даже глазами. Зам был немолод, но, на взгляд Председателя, ещё политически незрел. Он ещё не проникся идеями «эволюционной революции», которые их автор так старательно внедрял в мозги соратников… в Кремле.

Избирательность – по части глаз – подвела всё же Председателя. Надо было озаботиться и ушами: Зам не изменил ни себе, ни репертуару.

– Нормально, – ухмыльнулся он. – Бежим по кругу… Как лошади в цирке… Под щёлканье кнута дрессировщика…

Только что бледный, Председатель отработал иллюстрацией к песне «Окрасился месяц багрянцем». «Вот и образовывай таких! Сколько их не корми эволюцией, а они всё в революцию смотрят!». Но «лезть в бутылку» Председатель не стал: можно ведь и «не вылезти». Без продолжения. И оно последует тут же: в этом он нисколько не сомневался. И, что самое неприятное: Зам обращаться за словом в карман не станет. По этой причине рассчитывать на куртуазность не приходилось.

– Думаешь, приращения не будет?

Зам покривил губами и неопределённо двинул плечом.

– Ну, ты же знаешь: и роли, и места уже распределены.

И на эту бестактность Председатель отреагировал «политически выдержанным» молчанием. Хотя Зама – этого «Каллисфена от ПУКа» такое обстоятельство, похоже, ничуть не смутило.

– Мы сохраняем «статус кво»… Точнее, нам его сохраняют… Ах, да: один приятный момент всё же имеется. «Там»…

Он пометил взглядом потолок.

– … решено «кончать» Главного Клоуна. И на это раз – не «в него», а «его».

Председатель моментально оживился. Да и как было не оживиться, если идейные разногласия с упомянутым персонажем касались самого святого: кремлёвской пайки Председателя. Клоун откровенно «разевал роток на чужой вершок». А это уже – не какая-то, там, абстракция «о путях России»: это – реальная политика.

– Да-да: там решили, что на довольствии в Кремле состоит избыточно много оппозиционеров. Постановили: ряды оптимизировать. Ну, и Клоуна определили в дармоеды. Посчитали, что своими выходками он только расшатывает «вертикаль». Он, конечно, валялся в ногах, плакал, кричал, что его «оппозиционная» МЗР – чуть ли не единственная опора власти. Не помогло: с довольствия его сняли – и скоро его «партийцы» разбегутся по более состоятельным работодателям.

Лицо Председателя осветила мстительная улыбка: за пайку можно было не опасаться. Но ведь не пайкой единой жив человек. И Председатель вновь озаботился челом.

– А что – молодёжь?

Он осторожно покосился на Зама – и замер в ожидании неприятности. Другого, увы, вопрос не сулил.

Зам выразительно отработал щеками – так, словно они были гуттаперчевыми.

– Да, чёрт их… Раньше, когда они норовили пристроить нас к пулемётам и обличали сожительством с властью, всё было ясно: молодёжь – она и есть молодёжь. Жизни ещё не знают. Я особенно и не дёргался…

– А теперь?

– Молчат… Затихли… Я бы даже сказал: законспирировались…

Он ухмыльнулся. Складывалось впечатление, что плохие вести воодушевляют его больше, чем хорошие.

– Выразительное молчание… Вроде затишья перед бурей…

– Думаешь, готовятся дать нам бой?

Председатель бесстрашно пошёл взглядом на Зама. Пошёл, не боясь «лобового столкновения». Да и то: ни один вопрос не занимал его сегодня так, как этот. По одной только причине: если с Кремлём он разговаривал на одном языке – и его понимали – то со своими…

– Чёрт его знает…

Нет, Зам не уходил от ответа. Не тот это был человек. Будучи в чём-то уверенным до конца, он глушил этой уверенностью всех без разбора. Не пожалел бы и Председателя. Более того: это доставило бы ему эстетическое наслаждение. Ведь, в отличие от Председателя – ревизиониста… пардон: эволюциониста законченного, он ещё только формировался. В качестве такового. Наличие остаточного скепсиса в нём спонсировала большая разница с Председателем в милостях Кремля. Очень большая. Это, можно сказать, было «идейной подкладкой» его оппозиции.

– Мы и они… Кто бы мог подумать…

Он продолжал иронически хмыкать, раз за разом «добивая» и без того «подраненного» босса.

– Знаешь, я не хочу предаваться иллюзиям…

– ???

Председатель был прав: в чём, в чём – а в склонности к иллюзиям его прагматичный Зам не был замечен ещё ни разу.

– Думаю, что раскола не избежать…

То, что не было иллюзией, не стало и откровением: об этом писали уже не только в газетах, но и на стенах думских туалетов.

– А, с другой стороны, у нас – неплохие отношения с Администрацией…