ЗАГОВОР ПРОТИВ ЗАГОВОРА: ГКЧП-3. КНИГА ПЕРВАЯ

– Крючков – один из вождей ГКЧП. Я бы даже сказал – его движущая сила. Именно он подталкивает всю эту гоп-компанию к решительным действиям. Именно его люди отрабатывают план операции.

– Я всегда полагал его твоим человеком, Михаил Сергеевич, – воспользовавшись оставленной Горбачёвым паузой, мрачно усмехнулся Ельцин. Но Горбачёв вновь «не полез в бутылку».

– Так и было. До поры, до времени. Но сейчас Крючков вышел из-под контроля – и стал опасен.

– Накручиваешь, Михаил Сергеевич, – лениво-небрежно отмахнулся Ельцин. – Крючков – не политик: он – всего лишь технарь, исполнитель. Да и нет такой, уж, большой необходимости «шуметь» с его отстранением. Подпишем новый Договор – и Крючкова не станет «без шума и пыли».

– Ошибаешься, Борис Николаевич.

Горбачёв медленно – «в воспитательных целях» для визави – покрутил головой из стороны в сторону.

– Забыл статью двадцать шестую проекта Союзного договора – о преемственности высших органов Союза?

Михаил Сергеевич раскрыл папку с заранее приготовленной шпаргалкой.

«В целях непрерывности осуществления государственной власти и управления высшие законодательные, исполнительные и судебные органы Союза Советских Социалистических республики сохраняют свои полномочия впредь до сформирования высших государственных органов Союза Советских суверенных республик в соответствии с настоящим договором и новой Конституцией СССР».

– Ерунда! – не изменил прежнего мнения Ельцин. В части небрежной отмашки его рука оказалась солидарна с хозяином. – Вот подпишем договор – упраздним КГБ! А Крючкова и упразднять не придётся: «автоматом» пойдёт!

Мнение Ельцина и его намерения в отношении КГБ не являлись секретом для Горбачёва. Отчасти Михаил Сергеевич даже разделял их: Комитет в его сегодняшнем виде представлял собой угрозу для любого «перестраивающегося» руководителя. Но упорное нежелание Ельцина «сдать» Крючкова прямо сейчас не понравилось Генсеку. Под маской легкомысленного верхоглядства за всем этим нежеланием скрывалось нечто большее, чем пренебрежение отсутствующей угрозой и вариантами её безболезненного упразднения. Наученный жизнью в политике, Горбачёв не мог не усматривать в этом «отказе в удовлетворении» «второго дна».

Развивать «скользкую» тему Горбачёв не стал: заострение вопроса было чревато ростом подозрений теперь уже у Ельцина. Да и вопрос сотрудничества заслонял собой – пока, во всяком случае – все остальные. Но и «отпускать» Борису Николаевичу «за здорово живёшь» Михаил Сергеевич тоже не хотел. И зарубку себе на память он тоже сделал.

– КГБ – не единственный «нянь» российского президента. Есть ещё Министерство обороны и Министерство внутренних дел. И какая, понимаешь, «загогулина» получается: они есть – а поддержки в них у Бориса Николаевича нет.

Намёк оказался больше чем намёк: оскорбительного свойства. Ведь даже словечки из лексикона Бориса Николаевича: «понимаешь» и «загогулина» – Горбачёв выдал с «ельцинским прононсом» и усмешкой в глазах.

Ельцин вспыхнул, как порох. Раскалённый воздух с шумом пошёл из его ноздрей, словно это был не человек, а ершовский Конёк-горбунок.

К огорчению Бориса Николаевича, замечание Горбачёва не ограничивалось пародией. Оно поразило его – и не куда-нибудь, а прямо в «ахиллесову пяту» и без того уязвлённого честолюбия: собеседник не преувеличивал насчёт отсутствующей поддержки. Российский президент и в самом деле не пользовался ни авторитетом, ни влиянием у силовиков: ни в армии, ни во внутренних войсках. Эти структуры контролировали члены пока ещё не объявленного ГКЧП. Конечно, сочувствующий элемент у Ельцина имелся и там, но невозможно было заранее предсказать, насколько верным он окажется российскому президенту в том случае, если ГКЧП начнёт действовать – да ещё предельно решительно.

– Без обид, Борис Николаевич, – беспардонно вклинился в размышления контрагента Горбачёв. – Или, как говорил Рубик Хачикьян в фильме «Мимино»: «Я скажу тебе один умный вещь – ты только не обижайся». Так, вот: ты существуешь до тех пор, пока существую я. Не в том смысле, что твоя судьба зависит от моей прихоти: «захочу – и сковырну». Вовсе нет. Этим я хотел сказать лишь то, что, если свалят меня, то тебя и валить не придётся: сам упадёшь. Мы с тобой – как те «скованные одной цепью»…

«Окрасилось небо багрянцем»: лицо Ельцина приобрело бурачный окрас. И то: неприятно слышать такие вещи о себе. Конечно, можно было бы возразить… если бы было, чем. В отсутствие серьёзных доводов «сам – дурак!» – не довод. Понимал Борис Николаевич: как бы ни ранили слова Горбачёва – а Мишка прав. Спасаться требовалось сообща. Дальше – видно будет, а сейчас – только вместе, только заодно.

– Я согласен действовать сообща.

Тяжёлая ладонь Ельцина с шумом опустилась на полированную столешницу.

– Что ты предлагаешь?

Горбачёв на шпионский манер огляделся по сторонам – как будто кто-то мог подслушать его в Кремле, в собственном кабинете – и с заговорщическим видом перегнулся через стол.

– Не будем мешать членам ГКЧП развивать бурную деятельность.

Поясняя текст, Михаил Сергеевич выразительно поиграл бровями.

В ответ Борис Николаевич задействовал свои: художественно сдвинул их к переносице, и выдул уже побитые склеротическими прожилками щёки. Секунд десять щёки и брови участвовали в процессе размышления. Наконец, правая бровь Ельцина выгнулась дугой (Горбачёв так не умел).

– А они не выйдут из-под контроля?

Михаил Сергеевич откинулся на спинку стула. На его щеках играла презрительная усмешка.

– Не выйдут. Эти «тряпки» будут «охватывать» и «вовлекать» меня до конца… До своего конца.

– «А я ещё поторгуюсь»! – хмыкнул Ельцин. – Помнишь, как говорил Семён Семёныч Горбунков в «Бриллиантовой руке»?

– Вот именно! – рассмеялся Горбачёв, и первым отставил веселье. – А теперь давай заключим небольшой договор. Даже не договор, а джентльменское соглашение.

– Как два джентльмена? – покривил щекой Ельцин.

Горбачёв тоже не стал удерживать щеку.

– Ну, и это – тоже. Но, вообще-то, Черняев мне говорил – он же у меня советник по внешней политике – что в международном праве так называется договор, который заключается в устной форме, но исполняется так же, как и письменный.

– А-а-а, – удовлетворённо протянул Борис Николаевич: с международным правом он «лично не был знаком», но такое объяснение его вполне устроило. – Можешь не сомневаться: я ещё никого не «кинул». Так, что, моё слово – против твоего слова.

– Идёт. Значит, говорим за стоимость взаимных услуг.

Ельцин подался всем корпусом вперёд: наконец-то, Горбачёв закончил с предисловием – и перешёл к делу.

– Я тебя слушаю.

– Мы разгоняем всю эту шайку-лейку, которая только путается под ногами, мешая и тебе, и мне. Это – раз.

Михаил Сергеевич загнул один палец, а Борис Николаевич утвердительно махнул головой.

– Затем мы безотлагательно подписываем Союзный договор.

– Согласен.

– Я получаю кресло Президента нового Союза.

Очередное условие Горбачёв выпалил с краской на щеках, да так поспешно, словно за ним гнались «жильцы тёмных переулков». Сразу чувствовалось, что этот вопрос для него – главный. Но на этот раз визави явно не спешил с одобрением. Пауза затянулась – и Михаил Сергеевич не выдержал.

– Но этим ведь я не отнимаю места ни у тебя, ни у Назарбаева, ни у Кравчука, ни у Шушкевича – ни у кого! Я не занимаю чужого места: я займу только своё! И у меня будут лишь те полномочия, которыми вы согласитесь поделиться!

Даже после такой «дозы транквилизатора» лицо Ельцина искривила гримаса болезненного неудовольствия.

– Я понимаю, – усмехнулся Горбачёв. – Я, конечно же, понимаю, что Горбачёв не устраивает тебя в любом виде… кроме жареного. Но так не бывает, чтобы «и рыбку съесть, и на х… сесть»!

«В оригинале» Михаил Сергеевич обошёлся без многоточий и автоцензуры: когда это требовалось делом, он мог быть максимально «близко к народу». И Ельцину это понравилось: сам частенько прибегал «к заимствованиям из Руси». В отличие от Горбачёва, которого жёстко редактировала жена, Борис Николаевич беспрепятственно «выходил за рамки», и Наина Иосифовна ему в этом не препятствовала. Ведь это Горбачёв был «при жене» – а в семье Ельциных царил патриархат. Но имелся и более существенный момент: Ельцин с Горбачёвым прошли во многом одинаковый путь – только задницы начальству лизали, каждый на свой манер. Отсюда – и различия в подходах и воспитании. Ельцин был проще и грубее – а, значит, ближе к народу.

– Ладно, Михал Сергеич.

Добродушно ухмыляясь, Ельцин огрел визави по плечу «рабоче-крестьянской» пятернёй.

– Твои условия… или у тебя ещё есть?