Враг из тьмы. Мистический триллер

Выбор-то был, подумал я, он мог лежать и плакаться на судьбу. Или тупо забухать. Или покончить с собой… Дробышев выбрал другое.

Павел вдруг снял очки и потер переносицу. Лира не удержала испуганный вскрик.

Зрелище было неприятное. Веки у него запали, потемнели и не скрывали черно-розовую изнанку пустых глазных орбит. Вкупе с красной краской на подбородке черные дыры вместо глаз производили страшное впечатление и делали Дробышева еще более похожим на ожившего мертвеца.

– Простите, если напугал, – сказал он, водружая очки на место. – Когда я один дома, хожу без очков. Одеваю только при гостях, но периодически забываю, что я теперь не такой красавчик, как прежде… Я выписался из больницы всего три недели назад, мне предлагали пластику, а я думаю, на черта мне она? Сам не вижу это безобразие – и ладно. Кстати, присаживайтесь, там есть табуретки. На диване обычно я отдыхаю, но там все измазано красками…

Он усмехнулся, а Лира поспешно сказала:

– Это вы простите, Павел… Вы… вы до сих пор рисуете?

– Пишу, – поправил Дробышев. – Да, я до сих пор пишу картины. Хотя это скорее способ заработка на жизнь – я зарабатываю на своей слепоте. Есть художники, рисующие носом, ногами, грудями, членом и прочими частями тела. Картины как правило посредственны, но необычный способ их создания привлекает аудиторию. Чем хуже слепой художник? Мне надо на что-то жить, а пенсии по инвалидности не хватает. Картины слепого художника, жертвы маньяка, разлетаются на ура. К тому же, мне есть, чем заняться. Вы еще не сели? Садитесь, прошу.

Мы гуськом пересекли комнату и уселись на табуретки. Мольберт стоял к нам задом, и картину было не разглядеть. Любопытно, как он пишет картины вслепую?

– Вера, моя сестра, помогает с ориентирами, – продолжил Дробышев, разворачивая к нам мольберт. – А дальше уже я сам…

К мольберту крепился холст, в который во многих местах были вбиты маленькие гвоздики – ориентиры. Демонстрируя свой метод работы, Дробышев взял в одну руку кисть, другой нащупал гвоздики и нанес несколько резких штрихов. На первый взгляд картина выглядела как мешанина серых, желтых и синих полос, но, прищурившись, я обнаружил, что на картине изображена обнаженная женщина в позе эмбриона на фоне космоса. Сразу становилось ясно, что картина показывает рождение некоего космического человека, как в фильме «2001: Космическая одиссея». Я был потрясен.

– Поразительно! – сказал я. Вот это я называю искусством, а не корчи агонизирующих придурков на сцене!

– Это заказ, – сказал Дробышев. – Заказчик хотел картину, где показывалось бы появление нового вида человека. Видно, ницшеанец…

Сержант Никольский, далекий от отвлеченных умствований, кашлянул, выразительно глянув на меня. Мол, хватит терять драгоценное время, нам еще других жертв объезжать.

– Павел, – сказал я. – Вы помните что-нибудь о нападении на вас? Расскажите всё, что помните.

Дробышев отложил кисть и вздохнул.

– Увы, помочь ничем не могу. Я уже давал показания… В тот день, четырнадцатого сентября, я был сильно пьян… Как и тринадцатого, и двенадцатого… Как и несколько лет до этого. Видите ли, я злоупотреблял алкоголем… Сейчас абсолютный трезвенник. Этот изверг излечил меня от алкоголизма, если так подумать. В общем, я шел по улице вечером, тут недалеко. Кто-то, как я понял позже, меня ударил по затылку. Я не слышал, как он подкрался, хотя, если бы он подошел с громкой песней и маршируя, как солдат на плацу, я бы не оглянулся… Очнулся на следующий день с жутким похмельем, неописуемой болью и без глазных яблок…

Он замолчал. Непроницаемое лицо в черных очках не выражало эмоций. Мы тоже молчали, подавленные рассказом. Я пытался представить, каково это пережить. Фантазии не хватило.

Тишину нарушила Лира:

– То есть вы ничего не помните? Совсем? Может, помните хотя бы запах этого человека?

Дробышев криво улыбнулся.

– Я помню разве что запах собственной рвоты…

Мы с Лирой переглянулись. Она покраснела, потом побледнела.

– Но… как бы вы ни были пьяны, вы должны были почувствовать, когда он… ну…

– Я не почувствовал, – согласился Дробышев. – По голове он ударил слишком сильно, чуть не убил. Это уже позже он стал соизмерять силу удара. Я же был первой жертвой как-никак.

– Что ж, – проговорил я, – тогда мы пошли…

Слепой художник проводил нас до калитки.

– Найдите его, ребята, – сказал он напоследок. – Найдите это чудовище, пока он не натворил еще больших бед. Не сдавайтесь! После всего этого я прекрасно понял, что сдаваться нельзя, как бы плохо тебе ни было.

Глава 9

Денек выдался муторный во всех отношениях – и в плане погоды, и нашей с Лирой деятельности. Погода, кажется, сама не знала, чего хочет: вроде бы собирался дождь, уже и пахло дождем, но холодный ветер прогонял свинцовые тучи над городом, и в итоге до земли не долетело ни капли. В такую погоду у метеочувствительных болит голова и ломит суставы. Я, к счастью, к этой категории людей не относился, но погода меня угнетала, особенно сегодня, когда мы до обеда мотались с визитами к жертвам Слепителя.

После Дробышева Юра, шустро вертя баранкой, помчался назад, в микрорайоны, где жила Свиридова Лариса, вторая жертва.

Пока ехали по трассе, Лира пробормотала так тихо, что я едва расслышал сквозь гул двигателя:

– Не пойму… Тут нет закономерности…

Я повернулся к ней. Лицо у нее было мрачное, глаза расфокусированы.

– Ты о Дробышеве?

– Да… Он не вписывается в последовательность Фибоначчи ни по времени появления, ни по месту.

– Ну и что? Слепитель в то время еще не определился с заскоками, вот и всё.

Лира покусала губу.

– Ну, не знаю…

– Чего ты не знаешь? – ухмыльнулся я.

Лира помолчала, потом ее будто прорвало:

– Ну, как ты не можешь понять, Женя? Это же неправильно… Это… это… не вписывается в систему, такую красивую и безупречную! У Слепителя есть вкус, извращенный, конечно, но есть, а тут Дробышев портит всю картину.

У меня отвалилась челюсть. Под моим пристальным взглядом Лира потупилась и слегка покраснела.

– В тихом омуте черти водятся, а? – спросил я. – Ты еще скажи, что влюблена в Слепителя…

– Дурак! – выпалила Лира. Щеки у нее запунцовели еще пуще. – Я пытаюсь его понять, и больше ничего!

– У тебя хорошо получается. И что ты предлагаешь? Ну, не вписывается Дробышев, и что?

– Пока не знаю, – неохотно проговорила Лира, глядя в сторону. Я заметил, она вообще редко поддерживает зрительный контакт во время разговора. – Но этот случай с Дробышевым подозрительный…

– Мы же договорились, что это из-за неопытности Слепителя. Тогда он еще не придумал свои закономерности.

– То есть это случайность? – Лира на секунду глянула на меня и снова отвела взгляд.

– Ну да.

– Или начало новой закономерности… – сказала она тихо, почесав подбородок пальцем.