Женская война

– Ты видишь сама, – сказала принцесса Кларе, – мне невозможно выслушать тебя в эту минуту. Но пойдем в совет, и, когда он кончится, мы выйдем вместе и переговорим.

Нельзя было настаивать. Ослепленная страшною быстротою, с которою события пошли вперед, бедная виконтесса лишилась способности мыслить. Она старалась читать во всех глазах, объясняла каждый жест, но ничего не видала. Ум ее не показывал ей, в чем дело, ее энергия не могла вырвать ее из этого страшного сна.

Принцесса пошла к зале. Клара бессознательно пошла за нею, не замечая, что Лене взял ее холодную руку, которую виконтесса опустила, как мертвая.

Вошли в залу совета.

Было часов восемь вечера.

Зала казалась чрезвычайно мрачною, потому что была темна, и окна прикрыты занавесками. Между двумя дверьми, против двух окон, в которые пробивались последние лучи заходившего солнца, поставили возвышение, а на нем приготовили два кресла, одно для принцессы Конде, другое для герцога Энгиенского. От каждого кресла шел ряд табуретов, предназначенных для дам, составлявших собственный совет ее высочества. Прочие судьи должны были сидеть на скамьях. Герцог Бульонский стоял, опершись на кресло принцессы, герцог де Ларошфуко стоял, опершись на кресло герцога Энгиенского.

Лене сел против докладчика, возле него стояла Клара, смущенная и в отчаянии.

Двери растворились, вошли шесть офицеров, шесть городских чиновников и шесть присяжных.

Они поместились на скамьях.

Две жирандоли с шестью свечами освещали огромную залу. Они стояли на столе перед принцессою и освещали главную группу, остальные члены суда сидели в темноте.

За стенами дома кричала буйная толпа. Докладчик начал перекличку. Каждый вставал по очереди и отвечал, что присутствует.

Потом он докладывал дело и рассказал о взятии Вера, о нарушении честного слова, данного маршалом де ла Мельере, о позорной смерти Ришона.

В эту минуту офицер, нарочно поставленный у окна, раскрыл его, и тотчас послышались голоса…

Они кричали:

– Мщение! Мщение за храброго Ришона! Смерть приверженцам Мазарини!

Так звали в то время роялистов.

– Слышите, – сказал герцог де Ларошфуко, – слышите, чего требует великий голос народа! Часа через два или народ презрит нашу власть и сам свершит правосудие, или мщение наше придет слишком поздно. Так надобно судить скорее, господа!

Принцесса встала.

– А зачем судить? Зачем произносить приговор? – сказала она. – Вы сейчас слышали приговор, его произнесли жители Бордо.

– Совершенная правда, – прибавила маркиза де Турвиль. – Положение наше очень просто: надобно произвести наказание тем же, и только! Такие дела должны совершаться по вдохновению и палачами.

Лене не мог слушать далее. Он вскочил с места и стал посреди кружка.

– Ни слова более, маркиза, умоляю вас! – вскричал он. – Страшно подумать, если мнение ваше будет принято! Вы забываете, что даже королевская партия, наказывая по-своему, то есть гнусным образом, сохранила по крайней мере уважение к юридическим формам и наложила казнь – справедливую или нет, это другое дело – по приговору судей. Неужели вы думаете, что мы имеем право делать то, на что не решилась даже королева?

– О, – возразила маркиза, – мне стоит только высказать какое-нибудь мнение, господин Лене тотчас говорит противное. По несчастью, в настоящем случае мнение мое совершенно согласно с мнением ее высочества.

– Да, по несчастью… – сказал Лене.

– Лене! – вскричала принцесса.

– Ах, ваше высочество, не пренебрегайте, по крайней мере, формами. Вы всегда успеете казнить его.

– Господин Лене совершенно прав, – сказал герцог де Ларошфуко с притворством. – Смерть человека – дело нешуточное, особенно при подобных обстоятельствах, и мы не можем возложить ответственность за нее на одну голову, даже на голову принцессы.

Потом, наклонившись к уху принцессы, так что одни приближенные могли слышать его, прибавил:

– Ваше высочество, отберите мнение от всех, но для произнесения приговора оставьте только тех, в ком вы уверены. Таким образом, мщение не уйдет от нас.

– Позвольте, позвольте, – сказал герцог Бульонский, опираясь на палку и поднимая ногу, измученную подагрою. – Вы говорите, что надобно избавить принцессу от ответственности. Я не отказываюсь от нее, но хочу, чтобы другие разделяли ее со мною. Я очень желаю продолжения войны, но с условием, что буду находиться между принцессой и народом. Черт возьми! Я вовсе не хочу быть один. Я лишился моих Седанских владений за шутку такого рода. Тогда у меня были и город и голова. Кардинал Ришелье отнял у меня город, теперь у меня остается только голова, и я не хочу, чтобы кардинал Мазарини отнял и ее. Поэтому я требую, чтобы асессорами в суде были почетнейшие граждане Бордо.

– Смешивать подписки таких людей с нашими! – прошептала принцесса. – Как можно!

– Так надобно, – отвечал герцог, которого заговор Сен-Марса заставил быть осторожным на всю жизнь.

– Вы согласны, господа?

– Да, – отвечал герцог де Ларошфуко.

– А вы, Лене?

– Ваше высочество, – отвечал Лене, – я, по счастью, не принц, не герцог, не офицер и не присяжный. Стало быть, я имею право молчать и молчу.

Тут принцесса встала и пригласила собрание отвечать энергичным поступком на королевский вызов. Едва кончила она речь, как окно опять растворили, и в залу во второй раз ворвался гул тысячи голосов народа. На улице кричали:

– Да здравствует принцесса!

– Мщение за Ришона!

– Смерть эпернонистам!

– Смерть приверженцам Мазарини!

Виконтесса схватила Лене за руку.

– Лене, – сказала она, – я умираю!

– Виконтесса де Канб, – сказал он громко, – просит у вашего высочества позволения удалиться.

– Нет, нет! – вскричала Клара. – Я хочу…

– Ваше место не здесь, – отвечал ей Лене вполголоса. – Вы ничего не можете сделать для него. Я сообщу вам все, и всеми силами постарайтесь спасти его.

– Виконтесса де Канб может уйти, – сказала принцесса. – Те из дам, которые не желают присутствовать на этом заседании, тоже могут оставить нас. Мы хотим видеть здесь только мужчин.

Ни одна из дам не поднялась: прекрасная половина человеческого рода, сотворенная для того, чтобы пленять, всегда стремилась исполнять обязанности той половины, которая создана повелевать. Дамы находили случай быть на несколько минут мужчинами. Виконтесса де Канб вышла, ее поддерживал Лене. На лестнице она встретила Помпея, которого послала узнать новости.

– Что же? – спросила она.

– Он арестован.