– Лене, – сказала Клара, – я надеюсь только на Бога, а полагаюсь на вас.
В отчаянии она воротилась в свою комнату.
– Какие вопросы предлагать тому, кого представят нам? – спросила принцесса, когда Лене возвратился на свое место и сел возле докладчика.
– Дело очень просто, – отвечал герцог де Ларошфуко. – У нас около трехсот пленных, в том числе десять или двенадцать офицеров. Спросим только их имена и какие должности занимали они в королевской армии. Первый, который назовет себя комендантом крепости, – звание, соответствующее месту бедного моего Ришона, – тот и виноват…
– Бесполезно терять время на расспросы двенадцати офицеров, – возразила принцесса. – У докладчика есть подробный реестр, найдите в нем арестантов, равных погибшему Ришону по чину.
– Таких только два, – отвечал докладчик, – один комендант Сен-Жоржа, другой – комендант Брона.
– Так у нас таких два, – сказала принцесса. – Видите, сама судьба покровительствует нам. Задержали ли их, Лабюссьер?
– Как же, ваше высочество! – отвечал капитан телохранителей. – Оба сидят в крепости и ждут приказания явиться на суд!
– Позвать их! – сказала принцесса.
– Которого представить? – спросил Лабюссьер.
– Обоих, – отвечала принцесса, – только начнем с важнейшего, с коменданта Сен-Жоржа.
XX
Страшное молчание, нарушенное только шагами выходившего капитана телохранителей, последовало за этим приказанием, которое должно было повести возмущение принцев по новому пути, более опасному. Одно это приказание ставило принцессу и ее советников, ее армию и город Бордо вне закона, заставляло всех жителей отвечать за интересы и за страсти нескольких людей.
В зале все молчали и едва дышали, глаза всех были обращены на дверь, в которую войдет арестант. Принцесса, желая как можно лучше разыгрывать роль президента, перелистывала реестры, герцог де Ларошфуко погрузился в раздумье, а герцог Бульонский разговаривал с маркизою де Турвиль о своей подагре, которою он очень страдал.
Лене подошел к принцессе и пытался в последний раз остановить ее. Не потому, чтобы он надеялся на успех, но потому, что принадлежал к числу честных людей, которые считают первейшею обязанностью исполнение долга.
– Подумайте, ваше высочество, – сказал он, – на один ход вы ставите будущность вашего семейства.
– В этом нет ничего особенного, – отвечала она, – ведь я уверена, что выиграю.
– Герцог, – сказал Лене, оборачиваясь к Ларошфуко, – вы, человек, столь высоко стоящий над обыкновенными умами и человеческими страстями, вы, верно, посоветуете нам придерживаться умеренности?
– Милостивый государь, – отвечал лицемерный герцог, – я именно об этом теперь совещаюсь с моим разумом.
– Посоветуйтесь об этом с вашей совестью, – сказал Лене, – это будет гораздо лучше.
В эту минуту послышался глухой шум. Это запирали ворота. Шум этот раздался в сердце каждого: он предвещал появление одного из арестантов. Скоро на лестнице раздались шаги, алебарды застучали по камням, дверь отворилась… и вошел Каноль.
Никогда не казался он таким красивым и таким ловким. На лице его, совершенно ясном, отражались еще радость и беспечность. Он шел вперед легко и без принуждения, как шел бы в гостиной генерал-адвоката Лави или президента Лалана, и почтительно поклонился принцессе с герцогом.
Даже сама принцесса изумилась, заметив его спокойствие, она несколько минут смотрела на молодого человека. Наконец сказала:
– Подойдите!
Каноль повиновался и поклонился во второй раз.
– Кто вы?
– Барон Луи де Каноль, ваше высочество.
– Какой чин имели вы в королевской армии?
– Я служил подполковником.
– Вы были комендантом в Сен-Жорже?
– Да, ваше высочество.
– Вы говорите правду?
– Да.
– Записали вы вопросы и ответы, господин докладчик?
Докладчик вместо ответа поклонился.
– Так подпишите, – сказала принцесса Канолю.
Каноль взял перо, вовсе не понимая, зачем его заставляют подписывать, но повиновался из уважения к особе, которая говорит с ним.
Он, подписывая, улыбнулся.
– Хорошо, милостивый государь, – сказала принцесса, – теперь вы можете уйти.
Каноль опять поклонился своим благородным судьям и ушел, по-прежнему непринужденно и ловко, не показав ни любопытства, ни удивления.
Едва вышел он за дверь и дверь затворилась за ним, принцесса встала.
– Что теперь? – спросила она.
– Теперь надобно отбирать голоса, – сказал герцог де Ларошфуко очень спокойно.
– Отбирать голоса! – повторил герцог Бульонский.
Потом повернулся к присяжным и прибавил:
– Не угодно ли вам, господа, сказать ваше мнение?
– После вашей светлости, – отвечал один из жителей Бордо.
– Нет! Нет! – закричал громкий голос.
В голосе этом было столько твердости, что все присутствовавшие изумились.
– Что это значит? – спросила принцесса, стараясь узнать лицо того, кто вздумал говорить.