И он поторопился вслед за Сальватором, пройдя не без дрожи мимо Жана Торо, который тяжелой поступью последовал за господином Жакалем, словно бы подчеркивая, что тот еще не до конца избавился от угрозы, которую таили в себе веревка и яма, от которой они удалялись.
Через несколько секунд они снова пришли на то самое место, где господин Жакаль пускался на всяческие уловки с завещанием, стараясь оттянуть время казни.
Карбонарии были на месте и что-то обсуждали вполголоса.
Люди расступились и пропустили в центр круга Сальватора, господина Жакаля и следовавшего за ним, словно тень, и наводящего ужас на начальника полиции Жана Торо.
Господин Жакаль, к своему большому огорчению, заметил, что при виде его глаза присутствующих загорелись мрачным огнем, лица нахмурились, словно бы для всех его появление было сюрпризом, никому не приносящим удовлетворение.
Действительно, во всех устремившихся на него взглядах читался немой вопрос: «Почему вы снова привели к нам этого человека?»
– Да-да. Я вас прекрасно понимаю, братья, – сказал Сальватор. – Вы удивлены тем, что снова видите среди вас господина Жакаля в тот момент, когда предполагали, что он отдает душу Богу или дьяволу. Но вот о чем я подумал и вот причина того, что господин Жакаль пока, не буду зарекаться на будущее, все еще жив: я понял, что мертвый господин Жакаль не принесет нам никакой пользы, а живой господин Жакаль может быть нам, напротив, очень полезен. Имея в виду, что он проявит добрую волю, в которой я, зная его характер, нисколько не сомневаюсь. Не так ли, мсье Жакаль? – добавил Сальватор, повернувшись к начальнику полиции. – Вы ведь постараетесь сделать все от вас зависящее?
– Вы ответили за меня, мсье Сальватор. Я не подведу вас, будьте спокойны. Однако же я взываю к вашей порядочности в надежде, что вы не заставите меня делать то, чего я никак не смогу.
Сальватор кивнул, словно говоря этим: «Будьте покойны».
Затем, повернувшись к карбонариям:
– Братья, – произнес он. – Поскольку человек, который мог сорвать наши планы, находится перед нами, я не вижу причин, по которым мы не могли бы их обсудить в его присутствии. Господин Жакаль может дать нам хороший совет, и не сомневаюсь в том, что он поправит нас, когда мы ошибемся.
Господин Жакаль подтвердил эти слова кивком головы.
Молодой человек обернулся к нему.
– Казнь по-прежнему назначена на завтра? – спросил он.
– Да, на завтра, – ответил господин Жакаль.
– На четыре часа пополудни?
– На четыре часа, – повторил господин Жакаль.
– Хорошо, – сказал Сальватор.
Затем, посмотрев направо и налево, Сальватор обратился к спутнику господина Жакаля по подземелью.
– Что вы сделали в предвидении этого, брат?
– Вот что, – ответил карбонарий. – Я снял напрокат все окна второго этажа на набережной Пеллетье и все окна домов, выходящих на Гревскую площадь, начиная с мансард и кончая первыми этажами.
– Но, – произнес господин Жакаль, – вам это должно было обойтись в кругленькую сумму!
– Пустяки: это стоило мне всего-навсего сто пятьдесят тысяч франков.
– Продолжайте, брат, – сказал Сальватор.
– У меня в распоряжении четыреста окон, – продолжил карбонарий. – Если поставить по три человека на окно, получится тысяча двести человек. Я поставил четыре сотни человек на улице Мутон, улице Жан-де-Лепин, на улице Ваннери, на улице Мартруа и на улице Таннери. То есть на всех выходах на площадь Ратуши. Еще две сотни человек расположены между воротами тюрьмы «Консьержери» и Гревской площадью. Каждый из них вооружен кинжалом и парой пистолетов.
– Дьявольщина! Это вам должно было обойтись намного дороже, чем снять четыреста окон!
– Ошибаетесь, мсье, – ответил карбонарий. – Мне это ничего не стоило: окна можно купить, сердца же не покупаются.
– Продолжайте, – сказал Сальватор.
– Вот как все должно будет произойти, – продолжил карбонарий. – Горожане, зеваки, женщины, дети по мере того, как кортеж будет приближаться к площади, будут оттеснены нашими людьми в сторону Гревской набережной и моста Сен-Мишель. Они ни в коем случае не смогут замешаться в наши ряды.
Господин Жакаль слушал все это с большим вниманием и огромным удивлением.
– Повозка с пленником в сопровождении эскорта жандармов выедет из «Консьержери» приблизительно в половине четвертого. Она направится к Гревской площади по набережной Цветов и проедет беспрепятственно до конца моста Сен-Мишель. Там один из моих индусов бросится под колеса и повозка раздавит его.
– А! – прервал его господин Жакаль. – Я имею честь говорить, если не ошибаюсь, с господином генералом Лебатаром де Премоном?
– С ним самым, – ответил тот. – Вы, значит, подозревали, что я в Париже?
– Я в этом был уверен… Но сделайте милость, мсье, продолжайте. Итак, вы сказали, что один из ваших индусов бросится под колеса и повозка его раздавит…
И господин Жакаль, воспользовавшись паузой, которую сам же и создал, сунул руку в карман, вынул оттуда табакерку, открыл ее, с привычным наслаждением втянул носом огромную понюшку табаку и стал слушать, словно, набив нос табаком, он прочистил себе уши.
– При виде этого несчастного случая, который вызовет вопли толпы и на мгновение отвлечет внимание эскорта, – снова заговорил генерал, – все находящиеся поблизости от повозки люди перевернут ее с условным криком, по которому из соседних улиц выскочат наши люди. По нему же спустятся вниз все те, кто будет стоять у окон. Даже если предположить, что человек семьсот – восемьсот не успеют подбежать, у меня останется около тысячи человек, которые в мгновение ока окружат повозку со всех сторон и перекроют ей все пути. Постромки лошадей будут перерезаны, повозка опрокинута, десяток верховых увезут приговоренного к смерти. Я буду с ними. Для меня ясно только одно: или меня убьют, или я спасу господина Сарранти. Брат, – закончил генерал, повернувшись к Сальватору, – таков мой план. Считаете ли вы его выполнимым?
– Это может оценить господин Жакаль, – сказал Сальватор, оборачиваясь к начальнику полиции. – Только он один может сказать, каковы наши шансы на успех. Выскажите же ваше мнение, мсье Жакаль. И прошу вас говорить честно.
– Боже мой, мсье Сальватор, – ответил господин Жакаль, чувствуя, что опасность не исчезла, а только на время отдалилась, но все же обретя привычное хладнокровие, – клянусь вам самым дорогим, что у меня есть на свете, то есть моей жизнью, что, если бы я знал другой способ спасения господина Сарранти, я бы вам его тут же подсказал. Но, к несчастью, я предпринял такие меры безопасности, что спасти его просто не удастся. Поэтому я, клянусь, отчаянно ищу этот способ, но все напрасно: пустив в ход все мое воображение, перебрав в памяти все способы побега и похищения пленников, я не могу ни на чем остановиться, абсолютно ни на чем.
– Простите, мсье, – ответил Сальватор, – но вы ушли в сторону от поставленного вам вопроса: я не прошу вас подсказать способ спасения господина Сарранти, я попросил вас только оценить план генерала.
– Позвольте, дорогой мсье Сальватор, – ответил на это господин Жакаль, – мне, напротив, кажется, что я ответил на ваш вопрос как нельзя более ясно. Я сказал вам, что не вижу способа спасти узника, а это значит, что не одобряю плана вашего почтенного друга.
– Но почему? – спросил генерал.
– Объяснитесь, – настойчиво попросил Сальватор.
– Все очень просто, господа, – продолжил господин Жакаль. – По вашему желанию освободить господина Сарранти вы можете судить о желании правительства помешать его похищению. Я нижайше прошу вас простить меня, но именно мне было поручено проследить за казнью. Поэтому я все предусмотрел заранее и составил план, очень похожий на ваш, но имеющий, естественно, совсем другую цель.
– Мы вас за это прощаем, поскольку это был ваш долг. Но теперь скажите нам всю правду: это в ваших собственных интересах.
– Так вот, – продолжал господин Жакаль несколько более уверенным тоном, – когда мне стало известно о прибытии во Францию генерала Лебатара де Премона после неудавшейся попытки похищения короля Римского…
– И давно ли вам известно, что я в Париже? – спросил генерал.
– Я узнал об этом спустя четверть часа после вашего приезда, – сказал господин Жакаль.
– И вы не приказали меня арестовать?
– Позвольте вам сказать, генерал, что так поступил бы только неискушенный в нашей профессии человек: арестовав вас сразу же по приезду сюда, я не узнал бы, зачем именно вы прибыли, или узнал бы только то, что вам захотелось бы мне сказать. Тогда как, оставив вас на свободе, я мог быть в курсе всего. Итак, поначалу я предположил, что вы прибыли сюда для того, чтобы собрать сторонников Наполеона II. Но я ошибся. Однако, благодаря тому, что я оставил вас на свободе, я узнал о дружбе, которая связывает вас и господина Сарранти. Я узнал и о том, что вы связались с господином Сальватором. Мне стало известно о том, что вы вместе с ним посетили парк замка Вири. Наконец, когда я узнал о том, что генерал, сторонник флорентийских карбонариев, был принят масонской ложей на улице По-де-Фер, я подумал, что генерал, используя эти две связи и действуя в интересах господина Сарранти, мог набрать пятьсот, тысячу, даже две тысячи человек для того, чтобы спасти господина Сарранти. Сами видите, я ошибся всего на двести человек. Я тогда подумал: генерал богат, как набоб, он скупит все оружие в наших оружейных магазинах. Но от этих же самых оружейников я смог узнать количество закупленного оружия и, следовательно, прикинуть, на скольких человек оно куплено. За последнюю неделю в Париже было куплено две тысячи шестьсот пистолетов и восемьсот охотничьих ружей. Если допустить, что двести пистолетов были куплены обыкновенными людьми и две сотни ружей приобрели охотники, остаются шестьсот ружей и две тысячи четыреста пистолетов. Что же касается кинжалов, вы купили их где-то восемьсот – девятьсот штук.
– Точно, – сказал генерал.