Сальватор. Книга IV

Генерал Лебатар, Туссен Лувертюр и «Мешок с алебастром» сели в лодку в полной готовности отвязать ее и отчалить.

На берегу остались только Сальватор и Жан Торо.

– Теперь, – сказал Сальватор тихо, но так, чтобы его услышали не только плотник, но и трое сидящих в лодке спутников, – слушай меня внимательно, Жан Торо, и постарайся не пропустить ни единого слова, поскольку это самые последние инструкции.

– Слушаю, – сказал плотник.

– Сейчас ты, не останавливаясь и как можно скорее, пройдешь до конца прохода.

– Да, мсье Сальватор.

– Когда мы убедимся в том, что нет никакой опасности, ты упрешься плечами в плиту и, не производя шума, приподнимешь ее. Но не откидывай ее, чтобы не разбудить охранников. Когда ты все это сделаешь, то есть когда почувствуешь, что плита уже поднята, дернешь меня за рукав. Остальное я сделаю сам. Ты меня понял?

– Да, мсье Сальватор.

– Тогда вперед! – сказал Сальватор.

Жан Торо снял наружную решетку и вошел в подземелье. Он прошел его так быстро, как только мог это сделать человек его роста.

Сальватор шел в нескольких шагах позади него.

Они подошли почти к самой камере смертников.

Там Жан Торо развернулся и стал слушать. Сальватор тоже прислушался.

Кругом стояла глубокая тишина. Точно так же было тихо и над ними.

Не услышав ничего подозрительного, Жан Торо пригнулся, как смог, втянул голову в плечи, уперся ладонями в колени и так приналег на плиту, что через несколько секунд почувствовал, как она начала подниматься.

Он дернул Сальватора за рукав.

– Готово? – спросил Сальватор.

– Да, – тяжело дыша, прошептал Жан Торо.

– Хорошо! – сказал молодой человек, приготовившись действовать. – Теперь моя очередь. Толкай, Жан Торо, толкай!

Жан Торо толкнул. Плита начала медленно приподниматься над землей. В подземелье начал пробиваться слабый свет похоронной лампы. Сальватор просунул голову в образовавшееся отверстие, оглядел всю камеру и в ужасе вскрикнул.

Камера была пуста!

Глава CXI

Что произошло в то время, когда господин Жакаль отдал приказ арестовать Сальватора, а Сальватор распорядился похитить господина Жакаля

Для того, чтобы найти объяснение тайне, которая так напугала Сальватора, нам следует вернуться к господину Жерару в тот момент, когда он с паспортом покинул кабинет господина Жакаля, торопясь как можно скорее уехать из Франции.

Не будем описывать те многочисленные чувства, которые овладели филантропом из Ванвра, когда он шел по длинному коридору и по темной извилистой лестнице, которые вели из кабинета господина Жакаля во двор префектуры полиции: собратья по профессии этого достойного человека, стоявшие небольшими группками или бродившие под этими мрачными сводами, которые сегодня уже исчезли или готовы исчезнуть и напоминавшие без преувеличения преддверие ада, казались ему демонами, готовыми наброситься на него и вонзить свои когти в его плоть.

Поэтому он постарался как можно быстрее пересечь двор, словно опасаясь, что полицейские узнают его и схватят. Еще стремительнее он выскочил за ворота, испытывая опасение, что ворота перед ним захлопнутся и он станет пленником.

За воротами он увидел своего коня, которого оставил под присмотром какого-то служащего. Вручив этому человеку несколько монет, он вскочил в седло с легкостью жокея из Ньюмаркета или Эпсома.

Дорога была продолжительным кошмаром: он гнал коня наметом. Это все походило на фантастическую скачку короля Онов через лес.

От грозы, которая еще совсем недавно с таким грохотом и огнем обрушивалась на землю, остались только черные тучи, которые закрывали собой луну. Время от времени вспыхивали недолговечные молнии, эти последние всполохи отгремевшей грозы. Они не сопровождались уже больше раскатами грома и освещали своим тусклым зловещим светом этого фантастического путешественника, который, вспоминая о своих детских страхах, стал бы, если бы осмелился, креститься после каждой вспышки молнии. Короче говоря, ночь была темна и словно бы специально создана для того, чтобы сеять ужас в самой неповинной душе. А филантроп из Ванвра, будучи реалистом, отнюдь не причислял себя к людям невинным и поэтому чувствовал, как по спине его струился холодный пот, а кровь в жилах становилась все более и более холодной.

Еще бы десять минут этой бешеной скачки – и он был уже в Ванвре. Но его конь, – довольно мощное, впрочем, животное, замученное ударами шпор, которые он получал начиная с самой Иерусалимской улицы, и порядком уставшее во время скачки из Ванвра в Париж, – начал качаться при каждом шаге и был готов рухнуть в любую минуту. Ветер, врываясь в чрезмерно расширенные ноздри коня, казалось, уже не доходил до его легких.

Господин Жерар начал вглядываться в темноту, стараясь прикинуть, через сколько же минут он сможет приехать домой. Натянув уздечку и сжав бока коня коленями, зная, что если конь хотя бы на секунду остановится, то упадет, он безжалостно вонзил в его бока шпоры.

Через пять или шесть минут, показавшихся ему часами, он смог уже различить в темноте силуэт своего замка. Спустя несколько секунд он был уже перед его дверью.

И тут случилось то, что и должно было случиться: остановившись перед дверью, конь завалился на бок.

Господин Жерар ждал этого и принял меры предосторожности. Поэтому, когда конь оказался на земле, господин Жерар уже стоял на ногах.

В любое другое время это происшествие вызвало бы жалость в душе господина Жерара, филантропия которого простиралась не только на людей, но и на животных. Но сейчас гибель лошади произвела на него очень слабое действие. Его единственной целью было опередить на возможно большее время и на максимальное количество прогонов фантазию господина Жакаля. Ибо господин Жерар знал, какой богатой была фантазия его покровителя. Знал он также и то, что господин Жакаль мог передумать и послать за ним в погоню. Теперь он преодолел один этап: прибыл домой. Первая цель была достигнута. И какое ему было дело, умрет или останется в живых благородное животное, спасшее ему жизнь!

Мы знаем, что филантроп из Ванвра не был образцом человеческой благодарности.

Итак, оставив коня лежать на земле и даже не подумав расседлать его, поскольку мало беспокоился о том, что станет с трупом животного, которое опознают только наутро, ибо оно пало не на дороге, а перед самым домом, господин Жерар стремительно открыл дверь, еще более стремительно закрыл ее за собой на два оборота и на все три задвижки, взлетел на третий этаж, вытащил из шкафа для обуви огромный кожаный чемодан, притащил его в свою спальню и зажег свечу.

И только тогда позволил себе передохнуть… Сердце его билось так часто, что ему в какой-то момент показалось, что оно вот-вот разорвется. Он несколько секунд простоял, прижав руку к груди, стараясь наладить дыхание. Затем, избегнув опасности умереть от нехватки воздуха, начал заниматься теми важнейшими операциями по подготовке к отъезду, которые называются укладкой чемоданов.

Любой человек, оказавшийся в этот момент в спальне, даже не очень сообразительный, понял бы, что господин Жерар преступник, только по одному тому, как бессмысленно он выполнял работу, которая обычно требует взвешенного подхода к себе: он бросал в чемодан безо всякого порядка и разбору нательное белье и верхнюю одежду, выхватывая все это из зеркального комода и из ящичков комода, смешивая в одну кучу чулки и ложные воротнички, рубашки и жилеты, запихивая сапоги в карманы одежд, башмаки в рукава рединготов. При малейшем им же производимом шуме он вздрагивал, останавливался, чтобы вытереть бледное лицо, покрытое потом, рубашкой или салфеткой.

Когда пришла пора застегивать чемодан, он оказался настолько набитым, что господину Жерару никак не удавалось закрыть крышку и запереть его на замок. И напрасно он прикладывал все свои силы. Тогда он выхватил из чемодана охапку белья и одежд, швырнул их на пол и только после этого смог закрыть чемодан.

После этого он открыл секретер, вынул из запертого на два оборота ящичка бумажник, в котором было на два или три миллиона ценных бумаг, выпущенных банками Австрии и Англии и которые он держал там на тот случай, если ему все-таки придется бежать из Франции.

Отвязал два двуствольных пистолета, висевших у изголовья его кровати на расстоянии вытянутой руки, быстро сбежал вниз по лестнице, помчался на конюшню, запряг двух лошадей в коляску, на которой собирался добраться до Сен-Клу. А там он рассчитывал взять почтовых лошадей, оставив своих почтовому смотрителю и попросив его позаботиться о них до его возвращения, и направиться по дороге в Бельгию.

За двадцать часов, оплатив ямщикам двойную цену, он смог бы оказаться за границей.

Когда лошади были запряжены, он сунул пистолеты в карманы коляски, открыл ворота, чтобы не вылезать из коляски при выезде из имения, и поднялся наверх за чемоданом.

Чемодан оказался неимоверно тяжелым. Господин Жерар приложил немало сил, чтобы взгромоздить его на плечо, но потом понял, что занимается бесполезной работой.

И поэтому решил волочить чемодан по лестнице.

Но в тот момент, когда он уже нагнулся, чтобы взяться за кожаную ручку, ему послышался слабый шум. Словно шорох платья на лестнице.

Он живо обернулся.

В темном проеме двери показалась какая-то белая фигура.

Дверь походила на нишу, а белая фигура на статую.