Фуке кивнул и сказал:
– Вы точны, господин Ванель.
– В делах, монсеньер, мне кажется, что точность – добродетель.
– Да, сударь.
– Простите, – перебил Арамис, указывая пальцем на Ванеля и обращаясь к Фуке, – простите, это тот господин, который хочет купить вашу должность, не правда ли?
– Да, это я, – отвечал Ванель, удивленный крайне высокомерным тоном, которым Арамис задал вопрос. – Но как мне надлежит называть того, кто удостаивает меня?..
– Называйте меня монсеньер, – сухо отвечал Арамис.
Ванель поклонился.
– Довольно, довольно, господа, – сказал Фуке, – достаточно церемоний. Перейдем к фактам.
– Монсеньер видит, – сказал Ванель, – я весь к его услугам.
– А я подумал, что вам, может быть, надо мне сказать что-нибудь?
– О, он изменил свое решение, я погиб! – прошептал Ванель. Но, набравшись мужества, сказал: – Нет, монсеньер, мне совершенно нечего вам сказать, кроме того, что я сказал вчера и готов повторить сегодня.
– Будьте откровенны, господин Ванель, не слишком ли труден для вас наш договор, скажите мне?
– Разумеется, монсеньер, миллион пятьсот тысяч ливров – это большая сумма.
– Такая большая, – сказал Фуке, – что я подумал…
– Вы подумали, монсеньер? – живо воскликнул Ванель.
– Да, что, быть может, ваши средства вам еще не позволяют купить…
– О, монсеньер!
– Успокойтесь, господин Ванель, я не стану осуждать вас за неисполнение вашего слова, так как вы, очевидно, не в состоянии его сдержать.
– Нет, монсеньер, вы, конечно, осудили бы меня и были бы правы, – отвечал Ванель, – так как надо быть неосторожным человеком и безумцем, чтобы взять на себя обязательство, которое не можешь выполнить. А я всегда смотрю на уговор как на совершенное дело.
Фуке покраснел. Арамис промычал нетерпеливое «гм!».
– Нельзя все же впадать в крайность, сударь, – сказал суперинтендант. – Человеческий ум изменчив, ему свойственны маленькие простительные капризы, даже иногда вполне почтенные капризы. И часто человек желал чего-нибудь вчера, а сегодня в этом раскаивается.
Ванель почувствовал, как по его лбу и щекам потек холодный пот, и пролепетал:
– Монсеньер!..
Арамис же, очень довольный той четкостью, с которой Фуке начал разговор, спокойно прислонился к мраморной консоли и стал играть золотым ножичком в малахитовой оправе.
Фуке минуту помолчал, потом снова заговорил:
– Послушайте, дорогой господин Ванель, я сейчас вам объясню положение вещей.
Ванель затрепетал.
– Вы порядочный человек, – продолжал Фуке, – и вы поймете.
Ванель зашатался.
– Вчера я хотел продать свою должность.
– Монсеньер, вы не только хотели продать, вы сделали больше – вы продали.
– Ну, пусть так! Но сегодня я прошу вас, как о большом одолжении, вернуть мне слово, которое я дал вам вчера.
– Вы дали мне это слово, – повторил Ванель, как неумолимое эхо.
– Я знаю. Вот почему я вас умоляю, господин Ванель, – слышите? – я вас умоляю вернуть мне его…
Фуке остановился. Слово умоляю, он видел, не произвело желаемого действия, и это отняло у него дар речи.
Арамис, все еще играя ножичком, вонзил в Ванеля взгляд, который, казалось, хотел проникнуть до самого дна его души.
Ванель поклонился и сказал:
– Монсеньер, я взволнован честью, которую вы мне оказываете, советуясь со мной о совершившемся факте, но…
– Не говорите но, дорогой господин Ванель.
– Увы, монсеньер, подумайте, я ведь принес деньги, я хотел сказать – всю сумму.
И он открыл толстый бумажник.
– Видите, монсеньер, здесь купчая на продажу земли, принадлежащей моей жене. Чек в порядке, на нем необходимые подписи, и деньги могут быть уплачены немедленно. Это все равно что наличные деньги. Одним словом, дело сделано.
– Дорогой господин Ванель, всякое дело на этом свете можно разделать, чтоб оказать одолжение…
– Конечно… – неловко пробормотал Ванель.
– Чтоб оказать одолжение человеку, другом которого станешь таким образом, – продолжал Фуке.
– Конечно, монсеньер…
– Тем более законно станешь другом, господин Ванель, чем больше оказанная услуга. Ну, сударь, скажите, что же вы решаете?
Ванель молчал.
В это время Арамис подвел итог своим наблюдениям.