Сорок пять. Часть вторая, третья

– Так это правда, мой друг?

Жуайез подавил вздох.

– Расскажи-ка мне.

Молодой человек дошел до такого героизма, что улыбнулся:

– Такой великий государь, как вы, не захочет унизиться до выслушивания подобных объяснений.

– Напротив, напротив, расскажи, это развлечет меня.

– Государь, – отвечал молодой человек с гордостью, – вы ошибаетесь. Я должен сказать вашему величеству, что в моих страданиях нет ничего, что могло бы развлечь благородное сердце.

Король взял руку молодого человека.

– Ну, ну, не сердись, дю Бушаж, ты знаешь, что и король твой испытал горести несчастной любви.

– Знаю, государь.

– Итак, я могу сочувствовать тебе.

– Со стороны короля это слишком великодушно.

– Нисколько! Выслушай: надо мной, кроме Бога, нет никого, и, когда я страдаю, мне помочь никто, кроме Бога, не в состоянии. Но ты… тебе могу помочь я…

– Государь!..

– И в заключение, – продолжал Генрих с грустью и нежностью, – ты можешь надеяться увидеть конец своего несчастья.

Молодой человек покачал головой в знак сомнения.

– Дю Бушаж, – настаивал Генрих, – клянусь честью, ты будешь счастлив, или я перестану называться королем Франции!

– Я – счастлив? Увы, государь, это невозможно, – возразил молодой человек с невыразимо горькой улыбкой.

– Почему же?

– Потому, что мое счастье не зависит от людей.

– Дю Бушаж, – не отставал король, – брат ваш, уезжая, оставил вас мне как другу. Если вы не советуетесь насчет своих дел ни с мудростью своего отца, ни с познаниями вашего брата-кардинала, я хочу заменить вам старшего брата. Будьте же доверчивы: от всего, исключая смерть, моя власть и мое расположение к вам найдут лекарство.

– Государь, – отвечал молодой человек, падая перед королем на колени, – не смущайте меня, выражая ко мне расположение, на которое я не могу отвечать. Мое несчастье неизлечимо, потому что составляет мою единственную радость.

– Дю Бушаж, вы сумасшедший, вы убьете себя этими химерами – я говорю вам это!

– Я сам это знаю, государь, – спокойно отвечал молодой человек.

– Но, наконец, – в голосе короля послышалось некоторое нетерпение, – женитьба это, что ли?

– Государь, я хочу снискать любовь. Вы видите, что никто не может доставить мне этого счастья. Я один должен добиться ее, и добиться сам.

– К чему же отчаиваться?

– Потому, что я чувствую невозможность этого счастья.

– Испытай, дитя мое. Ты богат, молод, хорош собой. Какая женщина может противиться тройному воздействию красоты, любви и молодости? Таких женщин нет, дю Бушаж, и не может быть.

– Сколько людей благословляли бы ваше величество за чрезвычайное снисхождение и благосклонность, которые вы выказываете мне!

– Итак, ты принимаешь? Хорошо! Не говори ничего, если тебе хочется скрытничать. Я соберу сведения, прикажу сделать розыски. Ты знаешь, что я сделал для твоего брата, – то же сделаю и для тебя. Сто тысяч экю не остановят меня.

Дю Бушаж схватил руку короля и прижал ее к губам.

– Если вы, ваше величество, потребуете когда-нибудь моей крови – я пролью ее до последней капли, чтобы доказать, сколь я признателен вам за покровительство, от которого теперь отказываюсь.

Генрих III отвернулся от него с досадой и со словами:

– Решительно, эти Жуайезы упрямее даже Валуа. Вот один из них – всякий день показывает свое бледное лицо и глаза, окруженные черными кругами, и бог знает из-за чего столько мучений! Хорош будет мой двор, если у всех будут такие унылые лица!

– О государь! Не беспокойтесь! Лихорадочный румянец скоро заиграет на моих щеках! Все, видя мою улыбку, подумают, что я счастливейший из людей!

– Да, но я-то знаю, что это не так, жалкий упрямец, и это будет меня печалить.

– Ваше величество позволит мне удалиться?

– Да, да, дитя мое, ступай и будь мужчиной.

Молодой человек поцеловал руку короля, отдал почтительный поклон королеве-матери, гордо миновал д’Эпернона, который ему не поклонился, и оставил кабинет.

Едва он переступил порог, как король крикнул:

– Заприте двери, Намбю!

Швейцарец, которому отдан был этот приказ, объявил в передних, что король более не принимает. Тогда король подошел к герцогу д’Эпернону и ударил его по плечу.

– Ла Валетт, сегодня вечером ты прикажешь раздать твоим Сорока пяти денежную награду и распустишь на целые сутки! Я хочу, чтобы они повеселились. Они спасли меня, как белая лошадь спасла Суллу.

– Спасли? – повторила Екатерина с удивлением.

– Да, матушка. Спросите у д’Эпернона!

– Я спрашиваю вас – это, я думаю, лучше.

– Если так, то выслушайте. Наша любезная кузина, сестра вашего друга господина де Гиза… О, не отпирайтесь, это ваш друг.

Екатерина улыбнулась, и улыбка эта как будто говорила: «Он не поймет никогда». Король видел эту улыбку, он сжал губы и продолжал:

– Сестра вашего друга де Гиза приготовила мне вчера засаду.