Белые и синие

– Значит, ты отправишь ей свое жалованье?

– О! Я оставлю себе малость, чтобы промочить горло.

– Оставь себе все.

– А как же старуха?

– Я позабочусь о ней.

– Мой генерал, – сказал Фалу, – качая головой, – это непонятно.

– Покажи свою саблю.

Фалу расстегнул портупею и подал свое оружие Пишегрю.

– О, – воскликнул Фалу, – у нее плачевный вид!

– Значит, – промолвил генерал, вынимая саблю из ножен, – она свое отслужила; возьми мою.

С этими словами Пишегрю отстегнул свою саблю и вручил ее Фалу.

– Но, генерал, – сказал егерь, – что же прикажете делать с ней?

– Будешь отражать удары из первой позиции и отвечать колющими ударами.

– Я никогда не посмею пустить ее в ход.

– Значит, у тебя ее отнимут.

– У меня! Едва ли, только через мой труп!

Он поднес рукоятку сабли к губам и поцеловал ее.

– Хорошо; когда почетное оружие, которое я закажу для тебя, прибудет, ты мне ее вернешь.

– Гм! – сказал Фалу, – я предпочел бы также оставить вашу, если вы ею не дорожите, мой генерал.

– Ладно, оставь ее себе, зверь, и брось эти церемонии.

– Друзья! – вскричал Фалу, выбегая из комнаты, – генерал назвал меня зверем! Он подарил мне свою саблю! Да здравствует Республика!

– Ладно, ладно, – послышался чей-то голос в коридоре, – это еще не дает тебе право сбивать с ног друзей, особенно если они явились к генералу в качестве послов.

– Ох! – воскликнул Пишегрю, – что все это значит? Ступай, Шарль, встречай господ послов.

Придя в восторг от того, что ему также дали роль в разыгрывавшемся представлении, Шарль бросился к двери и почти тотчас же вернулся.

– Генерал, – доложил он, – это делегаты эндрского батальона, которые пришли от имени своих товарищей во главе с капралом Фаро.

– Что еще за капрал Фаро?

– Тот, что сражался с волками прошлой ночью.

– Но прошлой ночью он был простым солдатом!

– Ну а теперь, генерал, он стал капралом; правда, у него бумажные нашивки!

– Бумажные нашивки? – воскликнул генерал, нахмурившись.

– Право, я не знаю, – сказал Шарль.

– Пригласи граждан посланцев эндрского батальона. Двое солдат вошли в комнату вслед за Фаро, у которого были бумажные нашивки на рукавах.

– Что это значит? – спросил Пишегрю.

– Мой генерал, – сказал Фаро, поднося руку к киверу, – это делегаты эндрского батальона.

– А! – сказал Пишегрю, – они явились поблагодарить меня от имени батальона за денежное вознаграждение, которое я приказал им выдать…

– Наоборот, генерал, они пришли, чтобы отказаться от него!

– Отказаться! Почему? – спросил Пишегрю.

– Еще бы, мой генерал! – ответил Фаро, дергая шеей характерным, только ему присущим движением, – они говорят, что сражаются ради славы, ради величия Республики, ради защиты прав человека, вот и все! Насчет того, как сии сражались, они говорят, что сделали не больше своих товарищей и, следовательно, не должны иметь больше, чем они. Так, они слышали, – продолжал Фаро, снова дергая шеей (это движение выражало и радостные, и печальные чувства, которые он испытывал), – они слышали, что нужно лишь явиться к гражданину Эстеву, чтобы им выплатили жалованье сполна, – в это они, впрочем, не в силах поверить; если эта невероятная новость не выдумка, генерал, этого им достаточно.

– Значит, – сказал Пишегрю, – они отказываются?

– Да, наотрез, – ответил Фаро.

– А мертвые тоже отказываются? – спросил Пишегрю.

– Кто? – переспросил Фаро.

– Мертвые.

– Мы их не спрашивали, мой генерал.

– Ладно, скажи тем, кто тебя послал, что я не беру назад то, что дал; денежная награда, которую я пожаловал живым, будет отдана отцам и матерям, братьям и сестрам, сыновьям и дочерям убитых; есть ли у вас какие-нибудь возражения?

– Ни малейших, мой генерал.

– Отрадно слышать! Ну, а теперь подойди сюда.

– Я, мой генерал? – спросил Фаро, дергая шеей.

– Да, ты.

– Я здесь, мой генерал.