Крейсер «Суворов»

Машины не ходят туда,
Бредут, спотыкаясь, олени…»

Сергей был уверен, что их сейчас погрузят на пароход и отправят дальше – на Колыму. Действительно, прошагав несколько километров, они увидели море. Однако колонну провели не на территорию порта, а в расположение воинской части – флотского полуэкипажа. Обычно новобранцев посылают в учебный отряд на Русский остров, где обучают в течение шести месяцев. В экипаж же для прохождения курса молодого матроса в течение сорока пяти суток должны привозить лишь тех, кто на гражданке учился военным специальностям в школах ДОССАФ – добровольного общества содействия армии, авиации и флоту. Его отделения есть по всей стране. В них готовят водителей, связистов, радиометристов и других военных специалистов.

Ни в какой школе ДОСААФ очутившийся в полуэкипаже Воронок не учился. Впрочем, таких же «недосаафэвцев» рядом с ним оказалось немало. И никто из новобранцев не мог объяснить, почему райвоенкомат распорядился их судьбами именно таким образом.

Когда входили в ворота воинской части, то дежурные в черной флотской форме кричали с улыбками:

– Шкертуйтесь! Сразу же шкертуйтесь!

Только через некоторое время Сергей узнал, что шкерт – это веревка, веревочка. А шкертуйтесь, стало быть, значит: вешайтесь…

Вместе с другими новобранцами он быстро узнал и другие флотские слова. «Братан» – это обычное обращение матросов друг к другу. «Шкентель» – трос с петлей на конце, а также и конец строя. Еще было «Але», без которого не обходится ни один окрик:

– Але, братан на шкентеле, подтянись, не отставать!…

Экипажевские матросы, глядя на новобранцев сверху вниз, продолжали «советовать»:

– Шкертуйтесь, пока не поздно!

Но вешаться Воронку было не из-за чего. Он расстроился лишь тому, что пока мылись в бане и переодевались, у него украли губную гармошку, нескольких оставшихся рублей и пару пачек хороших сигарет, которые мать Алевтина купила в дорогу. Гармошку было особенно жалко – единственная память. Но вешаться… И на гражданке воруют, никто же по этому поводу себя жизни не лишает.

После бани выдали странную, очень широкую форму. Рабочая рубаха была без пуговиц и одевалась через голову. У брюк нет ширинки. Старшина объяснил:

– Широкая «роба» – это, чтобы когда по необходимости за борт прыгнул и руки поднял, «голландка» сама с тебя еще в воздухе слетела, а из просторных брюк в воде легко выплыть. А то, что ширинки нет… Так это привет от царя Петра Первого. Увидел он раз, как матросы нужду малую справляют, и у всех штаны спущены, потому что ширинок тогда не было. Не понравилось ему, что экипаж голыми задницами сверкает. Приказал клапан специальный придумать на передней части на пуговицах. Так что в таких брюках можно и нужду справить, и зад у тебя при этом остается прикрытым…

Тот, кто уберег личные деньги во время послебанного переодевания, рисковал потерять их ночью, когда старшины прощупывали уложенную рядом с кроватью форму. Очередным утром простонал армянин из взвода Воронка:

– Вай, двадцать пять рублей в комсомольский билет между обложкой и последней страницей вклеил. Нашли! Украли!

Кормили в экипаже очень плохо. В столовой за столом на десять человек – кастрюля с прозрачным супом, немного каши, и на брата – по полстакана несладкого компота да по паре кусков хлеба. Все молили бога, чтобы за стол не сел старшина, который выловит из супа всю призрачную гущу и хлеба возьмет, сколько захочет. Первые три дня Воронок даже в туалет-«гальюн» по-большому не ходил – нечем было. Как тут не вспомнить материнские пирожки. С мясом, с груздями, с черникой…

В казарме стоял жуткий холод. Все спали под тонкими одеялам, свернувшись калачиком, как щенки. Просыпаясь среди ночи от желания сходить по малой нужде, думали, что делать: как-то дотерпеть до утра или все-таки встать, одеть солдатские сапоги, которые им почему-то выдали к морской форме, и тащиться через продуваемый плац к гальюну. Еще был соблазнительный вариант – просто завернуть за угол казармы. Но тут тоже надо было думать. Если поймают, то на целый день потом отправят чистить гальюны. Многие, однако, рисковали, и каждое утро угол казармы покрывался желтой ледяной корочкой.

Днем жутко хотелось пить. В казарме стоял положенный уставом бак с водой. Но чтобы он всегда был полон, пить из него старшины запрещали. Один из молодых матросов, надеясь, что никто не заметит, выпил кружку, и тут же был «прихвачен», наказан. Старшины влили в «пролетчика» столько воды, что того стошнило – фонтан из горла бил на несколько метров.

Днем новобранцев заставляли маршировать строем по плацу. Еще были политзанятия. На них рассказывали что-то про очередной Пленум ЦК КПСС и агрессивную политику блоков НАТО и АСЕАН. Все ждали, когда начнется то, из-за чего лучше «шкертануться». Но в первые дни экипажевцев мучили лишь досадные недоедание и недосыпание. К остальному все как-то потихоньку приспособились.

Поначалу каждый подолгу искал друзей и знакомых среди одинаково стриженных «под ноль», одетых в одинаковые матросские голубые робы. Но потом научились узнавать по плечам, по походке, по таким, оказывается, разным шеям.

Тот, кто умудрился каким-то образом сохранить денег, подпитывался в экипажевской чайной, покупая, пока не видят старшины, печенье и сгущенку. У Воронка денег не осталось, но он не особо сильно голодал. Именно к нему почему-то подошел Горохов из их роты:

– У меня деньги есть. Сходишь за жратвой в чайную?

Это было опасно: поймают старшины и деньги отберут, и пошлют на грязные работы. Поэтому Горох сам и не шел, искал, кто рискнет за него. Воронку кушать очень хотелось, так что у них организовался тандем. Неизвестно из каких «шкер» Горох доставал деньги, но Воронок каждый день бегал в буфет. Они уходили пиршествовать на пустующую спортплощадку. Разъедали там на двоих пачку печенья и распивали банку сгущенки.

Досыпали свое на политзанятиях и в клубном помещении, в которое несколько раз в неделю загоняли матросов на просмотр фильмов. Спать в кино старшины запрещали, но все молодые матросы смыкали глаза, как только гас свет. Все очень радовались, если фильм оказывался двухсерийным.

Новобранцы ожидали, что их будут учить морским узлам, сигнальному искусству, устройству кораблей, определять долготу и широту. Но кроме строевой подготовки, политзанятий и уборки территории были еще только работы на складах Ванино. Каждый день туда отправляли не меньше половины обучаемых. И все были счастливы попасть на эти склады. Работа там оказалась не такой уж тяжелой: нужно, никуда не спеша, перегружать ящики. В них – пряники, печенье. На складах даже выпить можно было, так как приходилось таскать ящики и с сухим вином. Завскладом, понимая, что матросов невозможно остановить, уговаривал:

– Только целые бутылки не открывайте, пожалуйста. Пейте из боя.

В ящиках частенько попадали битые, наполовину полные вином бутылки. Но если такие долго не отыскивались, то кто-нибудь, как бы случайно, ронял ящик на землю:

– Ой!

Слышался звон, и из ящика начинала течь струйка вина. Ящик поднимался на руках вверх и передавался от одного к другому запрокидывающему голову: отфильтрованное картоном от битого стекла вино лилось в страждущие глотки.

Почти каждый раз Воронок вместе с товарищами возвращался со складов навеселе. Чтобы избежать наказания от непосредственных командиров, молодые матросы прятали в рукавах шинелей несколько целых бутылок. Старшины были довольны. Принимая бутылку от пьяного молодого матроса, одобрительно хлопали его по плечу:

– А ты шаришь, братан!

Так что все было в полуэкипаже не так уж и страшно. Правда, расслабленные, прикомандированные с кораблей старшины загадочно качали головами:

– Здесь вы, как в пионерском лагере. Вот попадете на «коробку», там узнаете, каково оно…

В свободные минуты экипажовцы перекуривали и смотрели за Татарский пролив. В хорошую погоду через него было видно Сахалин:

– И куда мы попадем после экипажа? На большой корабль или на маленький? А может, здесь остаться, в командной роте? Писарем или еще кем?

Старшины с разных кораблей, отвечая на вопросы, спорили меж собой:

– Лучше на большой корабль идти! В дальний поход можно попасть, заграницу увидеть.

– Нет, самое то – на маленький катер: ракетный или торпедный. Там экипаж дружный.

– А на большом корабле качает меньше!

– А на катерах шоколад дают за вредность…

В одном бывалые старшины сходились:

– Не оставайтесь здесь в командной роте. Во-первых, моря не увидите и не станете настоящими моряками. О чем дома будете рассказывать: как молодых по плацу гоняли? А не дай бог, спишут тебя потом с экипажа на «коробку», так там по полной припомнят, как ты тут над призывниками изгалялся. Будут гонять все три года, как молодого…

Экипажевцы серьезно задумывались над этими словами. Действительно, в отличие от старшин, прикомандированных с кораблей на время, военнослужащие местной командной роты были очень злобными. Они все время орали на молодых матросов, пинали их, особенно яро гоняли на строевых занятиях и любых работах. Оставаться среди этих сухопутных тварей, носящих морскую форму, никому не хотелось.

В один из дней объявили:

– По флоту и всем вооруженным силам объявлена боеготовность номер один: скончался генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев…

Новым «генсеком» стал председатель комитета государственной безопасности Андропов…

До конца положенных сорока пяти суток обучения оставалось еще две недели, когда на утреннем построении появился чужой офицер. Его представили:

– Сейчас перед вами выступит капитан-лейтенант Жабиков, военный дирижер с крейсера «Александр Суворов».

Слова «каплея» взбудоражили всех экипажевцев:

– В наш корабельный оркестр срочно требуется пополнение. Если кто-то из вас хорошо играет на музыкальных инструментах, приходите после построения в клуб…