он вспомнил весёлые дни,
Елену Мироновну вспомнил,
как он её дружески обнял,
как вместе сидели они.
Как он в неосознанной страсти
Елене Мироновне «здрасте»
сказал, а потом невпопад
читал ей стихи Мандельштама,
а эта серьёзная дама
сказала: «Какой же вы гад».
Потом Дед Етою приснилось,
что годы, скажите на милость,
вернулись, и он, молодой,
ей пишет в манере простой:
«Елена Мироновна, здрасте,
пишу вам почти наугад
с планеты, где царствуют страсти
и ангелы в небе летят».
«Елена Мироновна, где вы
с хрустальною льдинкой во лбу?
В созвездьи Вдовы или Девы,
где лишь „не люблю“ и „люблю“»?
«Елена Мироновна, кто вы?
Без вас я скучаю давно.
Летучий кораблик почтовый
в какое мне бросить окно?»
«Елена Мироновна, вы-то
не пели, поди, ни о ком,
и наглухо сердце закрыто
под вашим простым свитерком».
* * *
Дед Етой встал не с той, подзаела
передача в коро?бке судьбы,
и сказал он нетвёрдо, но смело,
были сонные губы грубы:
«Лю неожи?данности,
ожи?данности не лю.
Не лю тиражи?рованности
и шаржи?рованности не лю.
Лю конфету посы?пать солью,
бело-бурый верх её выесть.
Лю арбуз, только на вырез,
как алый парус перед Ассолью».
Что всё это значило,
никого не озадачило,
на схеме судеб людских
ни про?волочки не законтачило.
* * *
«Всё хорошо – комплименты, аплодисменты,
розы-речи-встречи-люди-вино-кино…