Тихие омуты

– Да желательно с мотором. Мы за горючее заплатим, и за аренду тоже.

– С мотором и у меня есть. А много ли заплатите? – глаза деда хитро блеснули.

– В обиде не останешься.

– Тогда по рукам. Только вот еще что. Чтобы все было как полагается, надо еще этот оставить… как его… залог!

– Ну, отец, ты прямо коммерсант! Паспорт мой в залог примешь? – предложил Олег.

– А почему нет? Пойдемте, я лодку покажу. Кстати, зовут меня Романом Алексеевичем, а все местные кличут Костылем.

– Почему Костылем? – удивился Артем.

– А я как-то по молодости в лесу ногу сломал, да она все срастаться не хотела, я года два с костылем ходил, вот и приклеилась кличка. Костыля давно нет, но и сейчас хромаю немного.

Пройдя мимо дедова дома, они спустились к берегу Ярозера. Он весь зарос камышом и осокой выше человеческого роста. У воды было заметно холоднее, чем на пригорке, по серой глади озера бежали барашки волн. На берегу стояла старая покосившаяся баня: маленькое строение с мутным окошком. Проходя рядом с ней, Артем провел рукой по бревенчатой стене. Отполированные ветрами, дождями и снегом бревна были теплыми, несмотря на прохладную погоду. Артему вспомнились мистические истории, которые он знал по фольклорным сборникам. Наши предки считали баню самой нечистой из всех крестьянских построек. По их представлениям в бане нельзя было париться после полуночи, за это мог наказать обитавший там злой дух – банник, или его еще более злая и жестокая жена – обдериха. Смельчака, который рискнет зайти в баню в неурочное время, а тем более растопить там печь и начать париться, ждала незавидная участь: обдериха могла заживо содрать с него кожу и запихать ее за печку или под полати.

Артем подумал, что для мировоззрения русского крестьянина всегда была характерна определенная двойственность: баня представлялась ему местом, где человек мог очиститься, омыться от внешней грязи, но с другой стороны, она же была и сосредоточением темных, злых сил, несущих вред и даже смерть. Чистое и нечистое, святое и грешное на Руси всегда ходят рука об руку, трудно их разделить.

– А вы далеко плыть-то собираетесь? – спросил дед Роман. – Погода сегодня что-то разыгралась.

– Да вон туда нам надо, – Олег показал рукой. – На Большой остров хотим сплавать.

Старик остановился как вкопанный.

– И что вы там забыли? – спросил он, с подозрением глядя на ребят.

Друзья переглянулись: слишком уж резко изменилось отношение к ним деда Романа.

– Это мне туда нужно, – сказал Артем. – Я деревянные церкви изучаю. Вот прочитал, что на острове есть одна старинная церковь пророка Моисея, хочу ее осмотреть и обмерить.

Дед Роман состроил на своем морщинистом лице недовольную гримасу, но промолчал. Однако перемена настроения их спутника заинтересовало друзей.

– А что с этим островом не так? – спросила старика Маша.

– Все с ним нормально, – ответил дед.

– Мне показалось, что Вы недовольны тем, что мы собираемся именно туда.

– Не люблю я это место, – сквозь зубы ответил дед Роман.

– А по какой причине?

– Святоши там живут, сильно правильные во всем, – старик вздохнул и продолжил. – Я в нашей деревне всю жизнь передовиком был: комсомольцем сначала, потом в партию вступил, награждали меня много. Ни в Бога, ни в черта не верил никогда, как нам раньше говорили, что все это опиум для народа, религия эта вся. Ну и позакрывали все церкви у нас по округе, монастырь вот тоже закрыли. Где клуб сделали, где зернохранилище, что-то вообще разобрали. А они там, на острове, как до революции жили, так и продолжали жить. Как будто в другой стране. И не трогал их никто, не знаю уж почему. Церковь у них эта самая работала, про которую ты говоришь. Мы как-то по молодости собрались с парнями, вроде порядок у них навести что ли. А председатель приехал, всех разогнал, сказал, что из района ему пригрозили: не трогать этих на острове. Ну а потом как советскую власть развалили, там уж вообще никому дела не стало. И монастырь вон опять открыли, теперь каждый во что хочет, в то и верит.

Дед Роман махнул рукой.

– В общем разное тут по округе про этот остров говорят. Кто говорит, что там одни святые живут, а кто – что наоборот безбожники. А мне как-то и не важно уже. Каждый теперь своим умом думает, развалили все, что можно, теперь уже все равно…

– Ладно, отец, мы там все равно надолго не задержимся, туда-сюда сплаваем и лодку тебе вернем, – сказал Олег. – Вот тебе оплата, вот мой паспорт. Только смотри, кредит на него не бери.

Олег улыбнулся, но дед Роман непонимающе посмотрел на него. Видимо эта традиционная московская шутка в здешней глуши была не актуальна.

– Ну вот и ваша лодка. С мотором управляться умеете?

– Умеем конечно, – заверил старика Олег. – И не на таких ходили! Судно у тебя что надо!

Однако Олег покривил душой. Лодка деда Романа, привязанная в зарослях камыша и рогоза к невысокому мостку, оставляла желать много лучшего: она была очень старой, доски корпуса давно рассохлись, на дне стояла вода, кожух мотора покрывала ржавчина. В общем, плавательное средство не внушало доверия, однако искать другие варианты друзьям уже не хотелось. Олег первым запрыгнул в лодку и завел мотор, Артем помог забраться Маше, дед Роман отвязал веревку от вбитого в дно столбика, и, не дожидаясь отплытия, заковылял к своей избе.

Олег устроился на корме, Артем и Маша расположились на лавке посередине лодки. Ребята в очередной раз порадовались, что взяли с собой резиновые сапоги. Через несколько секунд лодка уже скользила по Ярозеру в направлении Большого острова. Старенький мотор громко тарахтел, от встречного ветра на глаза наворачивались слезы. Маша быстро замерзла и поплотнее прижалась к Артему. Олег уверенно управлял лодкой, несмотря на то, что как только они отдалились от берега, ее начало заметно подбрасывать на волнах.

С воды открывался живописный вид на стоящий на длинном мысу Свято-Троицкий монастырь и на раскинувшуюся на пригорке деревню. За деревней темной стеной вздымался лес. До Большого острова было не больше полутора километров пути, его берег хорошо просматривалась. Но как Артем не напрягал зрение, он не мог различить на нем никаких признаков присутствия людей: видимо деревня располагалась либо на другой стороне острова, либо, что было менее вероятно, в его глубине. Порывы ветра раскачивали высокие сосны, росшие на острове, а серые тучи, бегущие низко над водой, напоминали о приближении осени.

Глава VI

Алешка Петров привычным движением пригладил непослушный русый чубчик и спустился с крыльца избы наставника Еремея. С озера дул сильный ветер, он глухо шумел в вершинах деревьев. Настроение у Алешки было не самым радужным – наставник Еремей только что побранил его за вчерашнюю шалость, однако сам Алешка никакого раскаянья не чувствовал: ну что может быть плохого в том, что он рано утром подпер рогатинами все двери в доме Сергея Митрофанова и тому пришлось выбираться из дома через окно? На взгляд Алешки это было всего лишь невинной забавой, однако наставник Еремей, известный своей строгостью, думал иначе.

За провинность на Алешку была наложена епитимья: двести поклонов в пол на вечерней службе, а кроме этого сегодня он должен был не в свою очередь навестить отшельника на Лисьем мысу. Лисий мыс располагался на противоположной оконечности острова, там с незапамятных времен стояла хижина, в которой несли послушание и спасали свою душу те общинники, которых на это благословляли их наставники. Вот уже несколько недель там жил Артур Григорян – один из неофитов, перебравшийся на остров в прошлом году. Старший наставник Илья определил для него этот вид послушания, полагая, что он быстрее иных способов приведет Артура к просветлению.

Согласно слухам, ходившим по общине, на большой земле Григорян был известным бандитом, однако принятое им решение вступить в общину праведных, уже само по себе стало шагом к спасению его бессмертной души. Дальнейшее зависело только от самого Артура, от того, насколько искренне он будет раскаиваться в своих грехах и насколько добросовестно нести назначенное ему послушание.

Жизнь отшельников на Лисьем мысу проходила в непрестанной молитве и строгом посте, однако для поддержания физических сил спасающегося раз в неделю кто-нибудь из общинников приносил ему хлеба и немного овощей. Разговаривать с отшельником при этом строжайше запрещалось. Сегодня была не Алешкина очередь навещать отдаленную хижину, но наставник Еремей решил, что дорога через весь остров поможет парню получше обдумать свой проступок.

Неся в руках корзину с провизией, Алешка с опущенной головой шел по деревне. Единственной его радостью было то, что Еремей не отлучил его от завтрашнего таинства Посвящения Избранного. Для Алешки оно было вдвойне важным: во-первых, в этом году Посвящение проходил его друг Семен Смородков, а во-вторых, поскольку Алешка тоже был Избранным, в следующем году это важнейшее в жизни событие ожидало и его самого. Таинство было самым главным праздником для общины. С ним не могло сравниться празднование ни Моисеева дня, ни дня памяти старца Аристофана. Хотя таинство совершалось почти каждый год, Алешка в его преддверии всякий раз волновался так, как будто никогда на нем не присутствовал.

Пройдя мимо своего дома, Алешка повернул в сторону церкви Исхода Праведных. Утренняя служба уже закончилась, и в церкви не было никого, кроме Мишки Сухаря – глухонемого служки, который помогал наставникам присматривать за церковным имуществом. Летом Мишка жил в маленьком сарайчике у церкви, а зимой его по очереди привечали в домах общинников. За церковью дорожка превращалась в тропинку и уходила в лес.

Алешка не торопясь шел между деревьями. Поскольку тропинкой пользовались редко, путь постоянно преграждали склонявшиеся до земли стебли крапивы, за штаны цеплялись ветки малины и колючки чертополоха. В лесу было темно и сыро. Сильный ветер раскачивал кроны многовековых сосен и верхушки толстых замшелых елей. Стена леса не давала ветру спуститься вниз, однако на Алешку постоянно сыпались сорванные листья, напоминая о том, что уже скоро листопад заметет весь остров.

Алешка родился на острове и мог с закрытыми глазами обойти его вдоль и поперек. Практически весь он был покрыт густым лесом. Деревня ютилась на узкой безлесной полоске недалеко от западного берега. Там же находилась и переправа на большую землю. Тропинка, ведущая из деревни к Лисьему мысу, шла через лес, мимо кладбища, огибала озерцо, спрятавшееся почти в самом центре острова, после чего выходила на берег. Там были устроены мостки, у которых лежали лодки общинников, занимавшихся рыбной ловлей. Почему-то рыба лучше всего клевала именно у той оконечности острова. Дальше тропинка шла вдоль берега и выходила к хижине отшельников.

За шиворот Алешке упала крупная дождевая капля. Он зябко поежился и ускорил шаг. Идти по тропинке было тяжело, но у парня на сегодняшний день было запланировано еще много дел, поэтому он спешил поскорее выполнить поручение наставника Еремея. По мере того, как он приближался к берегу озера, сквозь равномерный шум леса донесся какой-то новый звук. Сначала Алешка не замечал его, но звук становился все громче. Парень остановился, прислушался и понял, что это лягушачье кваканье, вернее целый лягушачий концерт. Он продолжил свой путь, тропинка повернула за кусты и вышла к ограде кладбища. Алешка поднял глаза и остолбенел.

Кладбище, на котором хоронили всех общинников за исключением Избранных, находилось на берегу внутреннего озера. Озеро было небольшим: несколько сотен метров в диаметре, однако, согласно местным легендам, совершенно бездонным. Росшие на берегу ели и осины низко склоняли свои кроны к воде, как будто неведомая сила тянула их в его темные глубины. Вода в озере была практически черной, с каким-то смолистым блеском, по ней никогда не пробегало ни малейшей ряби. Кое-где у берега на мелководье лежали гниющие стволы упавших в воду деревьев. От озера исходила скрытая угроза, которую чувствовали практически все, кто жил на острове, но разговаривать о которой было запрещено, тем более что на его берегу происходило таинство Посвящения Избранных.

Между берегом и тропинкой, на которой стоял Алешка, находилось кладбище. За столетия существования общины на Большом острове оно сильно разрослось, поскольку обычаи запрещали хоронить новых покойников в том месте, где были погребены другие общинники, чтобы им было легче встать в день Второго пришествия. За кладбищем хорошо ухаживали: это было послушанием сразу нескольких общинников. Аккуратные ряды могильных холмиков с восьмиконечными деревянными крестами всегда радовали глаз и настраивали на мысли о рае, в котором после смерти пребывают все верные.

Но сегодняшний день был исключением. Алешка увидел, что вся земля кладбища за низкой деревянной оградкой была усеяна сотнями и сотнями лягушек. Земноводные были повсюду: большие, средние и совсем маленькие, они сидели на могилах, в проходах между ними, даже друг на друге, и не переставая квакали. Лягушки производили жуткую какофонию, ее звуки разносились над стоячей водой мертвого озера и отражались эхом в лесной чаще.

На Большом острове к лягушкам было особое отношение. Их почитали священными так же как мух, комаров и кузнечиков. Людям под страхом самой страшной кары – изгнания с острова – запрещалось убивать лягушек или наносить им какой-либо вред. Это была одна из заповедей «Книги о благодатном житии» старца Аристофана. Поэтому лягушки всегда в изобилии водились на Большом. Но такого сборища этих земноводных Алешка не видел никогда и не помнил, чтобы кто-нибудь рассказывал ему об этом. Казалось, что сегодня на кладбище собрались все лягушки острова.

Алешка преодолел мимолетный страх и мысленно обратился к священным животным с приветствием, как еще в школе учил его наставник Фрол. Кваканье несколько поутихло, как будто лягушки почувствовали, что Алешка обращается к ним, а затем возобновилось с новой силой. Совершив этот нехитрый ритуал, парень пошел по тропинке, огибавшей кладбище. Ему казалось, что лягушки следят за ним, поворачивая в его сторону свои головы с раздувающимися в такт кваканью подбородками. У самого конца кладбища он увидел совсем неприглядное зрелище: несколько десятков лягушек образовали подобие осклизлого кома, вяло перекатывающегося у старой могилы. Алешка ускорил шаг и, пройдя немного вдоль берега озерца, вновь углубился в лес. До его слуха все еще доносились громкие звуки лягушачьего концерта.

Алешка подумал о том, что это странное сборище священных земноводных должно быть как-то связано с предстоящим завтра Посвящением Семена. В конце концов, почитание лягушек – столь же неотъемлемая часть их веры, как и Посвящение Избранных. Однако после возвращения с Лисьего мыса Алешка решил обязательно рассказать об увиденном кому-нибудь из наставников, может быть даже самому старшему наставнику Илье.

Размышляя об увиденном, Алешка шел через лес по дорожке, которая должна была вывести его на берег Ярозера. Кваканье почти затихло за деревьями, когда парень внезапно почувствовал? что на тропинке он не один. Он остановился и в смятении огляделся вокруг. Что-то многовато приключений для одного дня. Справа от тропинки, в нескольких метрах от нее, на стволе поваленной ели сидел человек в черном монашеском одеянии. Человек смотрел в землю прямо перед собой, его лицо скрывал низко надвинутый капюшон, из-под которого выглядывала длинная седая борода.

Человек как будто почувствовал, что Алешка его заметил.