Метаморфозы греха

Как несложно догадаться, с Семёном Надеждинским у них сложились весьма тёплые и, можно сказать, доверительные отношения. На уроки географии он всегда ходил как на праздник. Из богатой истории их отношений можно вспомнить парочку занимательных историй. Однажды Надеждинскому преподнесли презент в виде бутафорского топора в масштабе 1:1, который в тот же день им окрасился в чёрный цвет с добавлением кроваво-красных подтёков и надписи «Metallica forever». Не лишним будет упомянуть занимательный факт. Данный девайс имел возможность подсветки и озвучки – нечто напоминавшее медвежий рёв в брачный период. И надо ли говорить, что на следующий день убертопор снесли в чёрном пакете на урок географии. Без лишних промедлений им овладела одна особа, с придыханием относившаяся к подобным вещицам. Подобно Раскольникову она затаилась в ожидании у двери. Минуты через две вошла жертва в сопровождении какого-то господина, и как будто молния поразила её в самое темя. Сначала Ирина Петровна не осознала масштаб катастрофы, поэтому пронеслась к своему столу как бы по инерции. Но осознание всё же прихлынуло к ней в мозг вместе с горячей кровью к лицу. Поруганная женщина почти в бешенстве приказала отдать топор, и по окончании изъятия швырнула трофей на стол, и в сильном чувстве выбежала из кабинета. Тем временем зачинщик фантасмагории под заливной хохот зрителей взял орудие и спрятал его в рюкзаке. Через несколько минут тревожного ожидания в чертоги вторглась Ирина Петровна в сопровождении Виктории Игоревны. С вопросом: «где топор?», заданным в крике, устроила скоропостижный обыск рюкзаков. К сожалению, Надеждинский был не так прост, чтобы его поймать на подобных пустяках. Он достал и положил топор под стул соседа. Обе учительницы так разволновались, что и не заметили торчавший из-под стула чёрный обух. Когда обыск не дал ожидаемых результатов, Виктория Игоревна попробовала надавить на жалость фразой: «ребята, я всё понимаю, хочется порой повеселиться, сами такими были, но смех ваш зашёл за рамки дозволенного. Поэтому того, кто всё это сотворил, я прошу подойти ко мне после уроков объясниться». Естественно, Виктория Игоревна ждала втуне. Урок сорвался.

Ещё один случай произошёл в одну из середин апреля. Семён в то утро покинул родные пенаты с целью выбросить искусственную ёлочку и уже возле мусорного бака встретил Фалафеля. В ту минуту родился план. В тот день география как назло стояла в расписании первой строчкой, и одноклассники ждали десятую минуту под дверью. Дуэт шутников появился почти одновременно с объектом их розыгрыша. Семён тотчас спрятал ёлочку за спину и задвигался к жертве. «Ирина Петровна, от имени всего класса хочу преподнести вам за ваш самоотверженный труд этот букет». Растение выглянуло из-за спины. «Вы думаете, это смешно? Нет. Нет! А вот это уже смешно!». С этими словами мадам Доуэль приняла подарок и пустилась бить им вручавшего. Тогда тот с криками: «убивают!» побежал прочь от побоища. Вдогонку ему она бросила «букет» с напутствием: «и чтобы с этим веником я тебя не видела!»

Не стоит думать об исключительно низовой инициативе в настолько непростом деле, как любовь. Однажды Ирина Петровна занизила по какому-то надуманному предлогу оценки по практической работе всему классу за исключением двух-трёх зубрил. Тогда ей задали закономерный вопрос, мол, почему ущемляют права школьников? Каких-то внятных объяснений по каждому пункту обвинения не последовало. Вместо чего раздались реплики вроде: «я уже всё написала», или «других всё устраивает, только вы опять чем-то недовольны». Тогда к нескольким активистам присоединился весь класс за исключением человек пяти, которых «всё устраивало». Все они пошли с челобитной к директору, и встреча их состоялась в коридоре, где активисты объяснили всё по месту. Директор пообещал принять меры. И меры-таки были приняты. Но быстро к зарвавшимся революционерам нагрянула Виктория Игоревна с конфиденциальным разговором. «Почему вы не пришли ко мне, а сразу жаловаться к директору? Я же не вызываю сначала родителей, пытаюсь решить проблему как-то не вынося сор… В общем, пойдите извинитесь». «За что же?» «Сам знаешь за что. Если не извинитесь, то житья она вам не даст. Идите». Выразители народного гнева негодовали. Победа подобралась так близко, но после того разговора стала отдаляться с каждой минутой всё дальше и дальше. Делать оставалось нечего, ибо аналогичные вещи здесь, в «лицее», никогда не забывались. Простояв у входа минут пятнадцать, порываясь уже уйти, они всё же вторглись во владения. «Ирина Петровна, здравствуйте, мы хотели бы извиниться от лица всего класса». «Хорошо, но если ещё раз… то пеняйте на себя», – с торжествующей ухмылкой произнесла оскорблённая женщина. Получилась ничья. С одной стороны, оценки повысились, зазнавшаяся учительница получила отлуп от начальства, но с другой, выражение народного гнева заставило их извиниться, иначе бы победа получилась пиррова.

Теперь же поверженный выразитель народных чаяний шёл на свидание со своим любимым педагогом как на Голгофу, ведь там были эти… «Фарисеи», – подумал он в ту минуту. Наконец доблестный ареопаг достиг пункта назначения. В дверь постучали, и через секунду в проёме показались лица опоздавших. В целях хоть как-то развеселиться, председатель собрания выдал: «позвольте войти наёмникам капитала». Из глубин кабинета вынырнули отдельные смешки. «Вот и гвардейцы кардинала. Все равны как на подбор… Почему опять опаздываем?» – спросила Ирина Петровна, отдельно подчёркивая слово «опять». «Проводили заседание Пиквикского клуба», – не сдержался допрашиваемый. «Какого клуба?» – переспросила она. «Может быть мы сначала присядем, а там уже заодно поговорим по душам», – предложил он. «Ладно, садитесь, ещё раз опоздаете, даже на порог не пущу». Ареопаг в полном составе ввалился в кабинет и принялся рассаживаться. Надеждинский успешно миновал родную вторую парту, будто бы не замечая её, и сел на «Камчатке», то есть на последней парте прямо за партой Игоря и Влада. Мадам Доуэль немедленно справилась о причине рокировки, тотчас получив ответ: «дальнозоркость обострилась». В ответ на ответ повернулся уже Фалафель с вопросом: «эй, Дуся, чё, обиделся? Знаешь, чё с обиженными принято делать?». «Ещё не хватало обижаться на таких как ты. У меня и так есть, на что потратить свои нервы. Я же скорее принял к сведению, кто ты есть на самом деле», – изрёк Семён с надменным взглядом. «Так вы знаете, что делают с обиженными?» – подключился к перепалке Игорь. «Не здесь, Игорь», – осадил он неудавшегося рассказчика. «Понятно, обиделся. Ну и сиди в своей конуре, обиженка», – торжествовал Витя. Если бы он в тот момент высунул язык или согнул обе руки в бублик, то очень бы походил на не сильно умную мартышку из контактного зоопарка. И лишь Ирина Петровна Сермяжная смотрела с едкой ухмылкой на сцену, ища участие у зубрил с первой парты. Те, уловив желание своей госпожи, обернулись назад и принялись неприятно смеяться скрипучим смехом. Мизансцена действительно напоминала какой-то сюжет из передачи «В мире животных».

Вдоволь насладившись «унижением» извечного антагониста, Ирина Петровна решилась всё-таки начать урок.

– Кто нам сегодня будет рассказывать про страны Северной Европы? Желающие есть? – на первых партах мгновенно выросли две руки.

– Я вижу, Надеждинскому есть о чём сказать. Иди к доске.

– Спешу и падаю, – перервал он и нехотя поднялся.

Проходя мимо второй парты, ему достался шлепок линейкой по мягкому месту. Он обернулся и испепеляющим взглядом посмотрел на оппонента, но тотчас опомнился и театрально продекламировал:

– Если я тебе нравлюсь, то подари мне коробку конфет и армянский коньяк, к чему эти животные ужимки, – Надеждинский сделал явный упор на слово «животные».

– Ладно, начнём с карты. Возьми указку и покажи нам Осло.

– Ослов я могу и без карты показать, – на этих словах испытуемый указал на двух зубрил с первой парты и бывшего соседа.

– За метлой следи, иначе как бы отвечать не пришлось, – раздражённо процедил тот и зачесал свой правый кулак. С выбросом в эфир угрозы Семён презрительным взглядом смерил угрожавшего ему и больше уж не смотрел в ту сторону.

– С картой у нас не заладилось, так расскажи нам хотя бы про Швецию.

– В Швеции довольно прохладно, вследствие близкого расположения к морю, там много рыбы, по той же причине; там появились IKEA, ABBA, шведская стенка и шведская семья, а ещё там безработный получает в месяц денег больше, чем у нас инженер за год. Это всё, что я знаю про Швецию, – торжествующе закончил оратор. Во всё время выступления в глубине кабинета царило возбуждение – молча и с каменными лицами сидели лишь зубрилы и Фалафель.

– Садись, и чтобы я тебя сегодня больше не слышала, – с огорчением промолвила Ирина Петровна.

Да, то было поражение. «Опять дурацкий мальчишка поиздевался надо мной», – думала она про себя. Между тем «дурацкий мальчишка» двигался походкой триумфатора промеж рядов, причём нарочно обойдя парту Вити. Он патетично опустился на жёсткий стул, вытянул руки с целью расправить рукава рубашки. Оставшееся время урока вместо прослушивания пустой болтовни Ирины Петровны триумфатор развлекал себя рисованием на неё лубка, ехидно улыбаясь. Как только все черты лица любимого учителя очутились на бумаге, зазвенел звонок. Через пару минут в кабинете остались только педагог наедине с горечью поражения и лубок, оставленный на парте…

Тем временем инициатора веселья уже ждали. Он специально выждал время, сделав вид, словно ищет кукую-то безделушку в рюкзаке, для выхода с поля битвы в одиночестве. Возле двери стояли Игорь, Захар, Влад и Василий, а также доселе не упоминавшийся нами «друг Оушена».

Михаил Чистоплюев уродился выходцем из приличного семейства. Родители его считались типичными представителями технической и не совсем интеллигенции – отец работал оператором станка с ЧПУ на авиазаводе, а мать преподавателем химии в местном техническом училище. Людьми они были кристальной чистоты, и единственным их пороком можно назвать излишнюю опеку над своим «Мишенькой». Если он не появлялся домой к восьми часам, то ровно в 20:00 и ни минутой позже гремел звонок с обязательной сценой – для любящих родителей слабость в общем-то простительная. Но именно эта слабость приучила Михаила лукавить почти с самого детства. Сначала данное свойство касалось единственно указания местоположения во время затянувшихся прогулок, чуть позже ареал действия распространился на учёбу, а ещё немного погодя на общение со сверстниками. И как только Чистоплюев видел выгоду в искажении какого-либо факта – факт искажался автоматически. Несмотря на претившую ему излишнюю, с его точки зрения, опеку, с родителями Михаил имел довольно сносные отношения, хоть и юношеский максимализм порой давал о себе знать. Внешностью он владел довольно приятной, занимался по вечерам ненавязчивой физкультурой, и никаких комплексов на счёт экстерьера не испытывал. У сверстниц Чистоплюев пользовался интересом и дефицита в общении с ними также не ощущал. С Надеждинским у него завелись дружеские отношения ещё с детства, и разные их характеры не отталкивали, а дополняли друг друга.

– Здорово, Семён (они пожали друг другу руки), как жизнь? – завёл первым Михаил.

– Здравствуй, Михаил, да как-то не очень, – как бы отрываясь от какой-то думы, ответил Семён.

– Ты из-за этого, что ли, обиделся? Из-за инцидента у «исторички»?

– Было бы из-за чего обижаться. Я скорее принял к сведению. Ведь недаром говорят, интеллект толпы равен интеллекту самого глупого её участника. И чем глупее, тем активнее.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, к тому же ты сам виноват, что полез защищать Пса. Пёс, без обид, – закончил он свою тираду, обращаясь к начавшему суетиться Собакину.

– Так-то оно может быть и так, только если сначала мы не защитим Пса, то кто потом защитит нас? – задал риторический вопрос публике современный Цицерон.

– М-да… О чём это я? Ах, да. Кто-нибудь из вас готовился к контрольной по матёше? – вопросительно оглядел присутствующих Чистоплюев. Все как-то сразу потупились в пол, чем выразили немое отрицание. Все отметили про себя, что вопрос был не к месту.

– Ладно, пора идти, и так уже прилично опоздали. Вперёд, гардемарины, – устало извлёк из себя главный виновник сегодняшних опозданий и прочих приключений. Все неспешно поплелись к кабинету математики.

– Извините за задержку, разрешите войти, – скороговоркой проговорил задержавшийся.

– Вот и наши мальчики, легки на помине. Скажи-ка мне, Семён, приветствия у нас отменили, или, быть может, ты не желаешь здоровья старой больной женщине? – вызывающе встретила доблестный ареопаг учительница математики, впиваясь взглядом в говорившего. В наследство от царского режима в виде «математички» им досталась высокая пожилая женщина с тёмно-фиолетовыми волосами, бывающими обычно в обороте у дам старшего поколения, сильно в летах. Определить её возраст визуально не представлялось никакой возможности, хотя ощущалось, что ей стукнуло далеко за пятьдесят. Но насколько далеко, не знала скорее всего даже она сама. В глаза бросалась её шагреневая кожа, сильно напоминавшая барханы пустыни Гоби, к тому же имевшая цвет пляжного песка – чувствовалось нечто южное в чертах этого лица. Но главное, поражавшее в её внешности – нет, не чёрный мужской костюм в полоску, вероятно, бывший ровесником века, причём не нынешнего. Не глубокий шрам на лице, который, впрочем, почти сливался с барханами. Нет, поражали глаза… Чёрные глаза, горевшие каким-то адским пламенем. Они выражали глубокую муку, нечеловеческое страдание, сочетаясь с хитрым прищуром искусителя. Будто бы эти глаза принадлежали Мефистофелю, а не провинциальной учительнице математики.

Как только Надеждинский горделиво взглянул в эти глаза, он тотчас же осёкся и потупил взгляд в пол.

– Чего замолчал, птица-говорун? В коем-то веке тебе нечего сказать? И я не поняла, почему вы ко мне врываетесь как Швондер сотоварищи. Так, выйдите из помещения и войдите как ученики, опоздавшие на урок, – как бабушка отчитала вошедших, словно те как нерадивые внуки разбили вазу и съели все конфеты. Униженный в который раз за утро Надеждинский поспешно покинул помещение, хлопнул дверью, постучал, раскрыл её настежь и закатился громогласным:

– Здравствуйте, Нинель Григорьевна, извините холопов за задержку, позвольте войти окаянным, – с последними словами он поклонился в пояс.

– Ну здравствуй, братец Иванушка. А позволь узнать, голубчик, кто ты, министр лёгкого и среднего машиностроения, али, может быть, секретарь ЦК, что задерживается он, а?! – всё больше и больше закипала Нинель Григорьевна, в конце рявкнув своё «а».

– Вице-король Индии, особа, приближенная к императору! – выкинул с воодушевлением Надеждинский.

– Ах, вице, ах особа… – задыхаясь от злости, выцедила крайне раздосадованная женщина.

– Нинель Григорьевна…

– Я уже сто лет Нинель Григорьевна! – рявкнула она забывшись, но тут же опомнилась.

– Извини, Ксюша, тут, видишь ли, особы нагрянули. Чего хотела?

– У вас телефон звонит.

– Действительно. Алло. Да, здравствуй, душенька. Да, хорошо, после урока зайду. Чего дышу так часто? Да тут ко мне вице-короли Индии пожаловали. Нет, трезвая. После урока расскажу, – смягчилась к концу разговора учительница математики.

– Так можно мы войдём, профессор? – возвратился Семён на прежние рельсы.

– Вы только посмотрите на этого нахала, – обратилась к аудитории Нинель Григорьевна, – нет, особа, ты у меня теперь только с родителями войдёшь. Иди лучше отсюда, делами своими занимайся, вице-королевскими, – закончила за упокой она, отвернувшись к окну и закрыв лицо ладонью.

– Со щитом или на щите! – воскликнул поражённые вице-король, – мы ещё увидимся, Бэтмэн, но уже в следующей серии, – закончил он и быстрыми шагами засеменил к лестнице.