Втора. Иллюзия жизни. Том 1

Немому и Интегралу было все по барабану, но все же они отселили Никиту поближе к выходу. А тому даже удобно было, он с лаборатории всегда поздно по ночам возвращался, а иногда, только на построение прибегал. Одна особа, которая в данный период отсутствовала, говорила, что этот недоносок, хуже лентяя и за глаза, называла его лабораторной крысой. (А, еще они называют тебя земляным червяком). Мы привыкли обращаться друг к другу по кличкам, а к новичку никак, ничто не клеилось. Обращаться по имени – дико, непривычно; по номеру-как будто с вещью разговариваешь. (И был он никто, и звали его – никак. Такой вот Масленица пришел…) Не лепилась к нему кличка. Было такое ощущение, что мы все собаки, а он – человек. Сама себе, дура, накаркала, вспомнила Медузу… Прибегаем после марш – броска, а она в казарме обыск в своей тумбочке наводит; в комнате аромат такого парфюма, который эльфам не снился, а на голове такая прическа…! Что я почувствовала себя лысой. Она стояла в спортивном трико, очаровательно улыбалась, на губах была темно коричневая помада, на лице обалденный макияж, волосы, покрыты лаком, переливались на солнце. (Сразу вся Третьяковка вспомнилась: и «Не ждали», и «Грачи прилетели» и «персик в тарелке девочки обжоры»). Девчонки, без гипноза застыли, как каменные. И как это мы вертушку прохлопали? (На пол, под наши ноги, стекала зависть. Образовалась уже приличная лужа.) Через прозрачную кофточку, просвечивался черный бюстгальтер, обхватывающий и подчеркивающий женское богатство. (Которое нам пока и не снилось. Я по инерции посмотрела на свои вздутости) У Медузы слегка раздались бедра, округлились плечи; и по всем признакам, перед нами была, уже сформировавшаяся девушка. Медуза была без ума, от произведенного на нас эффекта. Это был фурор, это был триумф…Это было что– то такое, о чем мечтает каждая девочка с рождения. Мы даже готовы были простить (И простили) все пакости и обиды, причинённые нам Медузой. Пол ночи мы завороженно слушали Медузу, про город Баку, про парк Кирова. Про девичью башню, про шашлык, торты, мороженное, халву, пахлаву и про много, много чего вкусного. Мы такого никогда даже не пробовали. На новый год, нам всем дарили одинаковые подарки со сладостями (от МВС, говорил Михалыч), в них были конфеты, пару мандаринок, один апельсин, и иногда сушенный инжир (Это уже местные добавляли). На стол подавали лимонад в стеклянных бутылках, с пузырьками. Это было счастье! Никто наверно не ждал Нового года, как мы. Но что это все можно было купить за деньги? …Ночью мне снился Баку.

***

Медуза поменялась вся, характер тоже поменялся. Она всей своей взрослостью, всем своим видом отделилась от нас окончательно. Стала спокойнее, добрей, расчетливее, терпимее к курсантам обоймы. Подчинялась только по инерции, вдумываясь в каждый приказ, как бы переваривая его в жерновах своих мозгов. А мозги у нее были. Она научилась контролировать свои способности. (А, что она могла вытворять в полном объеме, я узнавала из заголовков газет, читая между строк. Но многое мне рассказала Стерва, с которой мы случайно встретились, находясь в дипломатических представительствах разных государств, на одном из саммитов в ОАЭ.) У Медузы убрали двух инструкторов, вместо них появилась хрупкое очаровательное создание, неопределенного возраста, невысокого росточка, с немного вздернутым носиком, с чистым, всегда улыбающимся лицом, с томными, завораживающими большими, слегка раскосыми (кошачьими)глазами, которые при разговоре она всегда опускала стыдливо вниз, как бы отдавая полностью инициативу собеседнику. Обаяние в ней было везде. Даже в каждой складке белого халата, с вышитой группой крови на накладном кармане левой груди, чувствовалась такая скрытая сексуальность, что любое ее движение, вздох, взгляд, голос, ее чарующий голос…, под внешней иллюзией скромности и беззащитности, рождали ощущение безграничного доверия и близости, побуждали собеседника к необдуманным поступкам, раскрывали его как консервную банку, возрождая в нем первобытные инстинкты, тем самым подготавливая его и подводя к необдуманным действиям. (Я не собираюсь утверждать, но Моника Левински, прошла видимо школу этого инструктора. Я смотрела видеозаписи, и в одном из документов, в особой графе, отметила о замеченных, профессиональных тонкостях. Виден был почерк опытного инструктора.)

***

Михайловича выгрузили, как мешок картошки, с вертушки. Вернее, он вывалился сам. После того как вертушка отчалила, Михайловича подхватили два курсанта и поперли на пустующую гауптвахту. Михалыч пытался разговаривать, смеялся, потом целую ночь пел нецензурные песни, которые толком никто не мог разобрать. Никогда не думала, что у Михайловича нет слуха. На утро его с помощью родниковой воды и какой -то матери, привели наконец в чувство, но видимо не до конца. По пути к казарме ему не посчастливилось встретится с новым инструктором Медузы, столкнулся прямо у двери казармы-А это что же, еще, проститутка? -возмутился воспитатель, и застыл камнем в последнем движении (чем-то напоминая ресторанного швейцара). Опять командовать мне, подумала я. Марш-бросок был легким, мы быстро прошли его. До обеда еще было пол часа. Раньше времени не хотелось появляться, припашут. Я устроила длительный отдых, обойма расслабилась и все разбежались по своим делам, по лесу. Правда деревьев на маршруте было меньше, чем кустарников, но зато много камней, огромных валунов, на которых, грелись на солнце змеи. За время учебы мы привыкли к ним, да и они к нам. Змеи были разные, красивые и не очень, разноцветные и однотонные. Они нам настолько примелькались, что мы перестали их замечать. Мы знали, что они опасны, они знали, что мы не подарок. Змеи нас никогда не трогали, мы их просто игнорировали. Создался своеобразный паритет, который никогда не нарушался. Была полнейшая идиллия. Да, сейчас! У нас раньше не было десятого! Это чудо, наверное, никогда ничего о змеях не слышало, не видело, при виде пресмыкающихся у него как у трехлетнего ребенка, аж нос задергался, от нахлынувших эмоций. Не успела я оглянуться, как этот метр с кепкой, забрался на ближайший валун, где мирно грелись три огромных змеи. Все это сопровождалось такими звуками радости, как будто ребенок, нашел давно забытую, потерянную игрушку. И несмотря на предупреждающее шипение, на угрожающие змеиные атакующие позы, десятый обхватил их руками и начал вытворять со змеями то, что нормальному человеку, в кошмарном сне не приснится. Он их сворачивал, разворачивал, сжимал, связывал, перекручивал, растягивал рты, стравливал друг с другом, заталкивал хвосты змеям в глотку, при этом ухитрялся уклоняться от змеиных атак и постанывал, и тявкал, как молодой волчонок. Змеиный яд на камнях высох быстрее, чем этот оригинал наигрался. Бедные змеи, которым пол часа пресекали попытки смыться, испарились мгновенно, кубарем свалившись с камня, как только почувствовали передышку. Собравшаяся обойма, слепилась в единую кучу, вокруг непонятно откуда взявшейся Медузы. По коже у всех бегали иллюзионные мурашки, с крокодила величиной.

– Что это было? -наконец вымолвила я, как в тумане услышав свой голос.

– Придурок! – сделала заключение Медуза.

Новичок благополучно спустился с валуна, и мы продолжили свой путь к казарме, все почему -то старались удалится от этого, придурковатого Никиты. Он, как ни в чем, не бывало, медленно плелся за нами, как всегда под отстав, последним, десятым. И вдруг опять вой, громкие тявкающие звуки в хвосте передвигающейся обоймы. Я испуганно оглянулась назад, выискивая на тропе замученных змей. Этот придурок крутился, как юла, танцевал, как припадочный, если эти немыслимые прыжки можно было считать танцами, он нагибался, ползал по земле, и когда к нему вернулось что– то человеческое, заорал на все горы:

–Нашел! Я нашел! (Эврика, кричал Архимед. Эврика.)

Толпа, в которую превратилась обойма, опять сжалась вокруг Медузы. Мне показалось, что у платиновой красавицы, вместо волос, выросли драконьи гребни, и она из Медузы успела превратится в Горгону. Я с опаской подошла к десятому, на всякий случай, не приближаясь к нему близко. Он показал в руке какую -то маленькую круглую тусклую железку (Хотя я ожидала увидеть, что угодно, в крайнем случае, гранату без кольца. Надо попросить его сдерживать свои эмоции, а то еще пару таких выходок, и всю обойму по горам, как стадо баранов, искать придётся.)

– Нашел! Это Асс.

– Это что, переспросила я.

– Это Асс, древнеримская монета. Это будет лучшее в моей коллекции, придём, я покажу вам кляссеры.

Я отскочила на два метра.

– Не надо! Мы как -ни будь, это, без кляссеров…

Я представила, что это такое. Оно было похоже на гибрид чупокабры со стрекозой – кляссер называется, а у него в лаборатории их много, на всю обойму хватит.

– Не надо нам кляссеров.

У меня начиналась истерика. Я повернулась, обойма пропала, на тропе даже следов не осталось. Кляссеры наверно унесли, подумала я, и безразлично поплелась в сторону казармы. За мной, повизгивая от удовольствия семенил десятый. Михалыч бы сказал-непорядок. После второго, сразу десятый. Проходя мимо казармы, я по инерции поздоровалась, с застывшим в поклоне воспитателем. Он зло вращал глазами, его глаза ругались. Свою обойму я нашла в столовой. Они, как ни в чем не бывало, уничтожали обед. Наши с Никитой пайки, сиротливо жались к краю стола. После обеда, командиры обещали нам стрельбы. До этого мы собирали, разбирали, чистили оружие. Пострелять тайком, только Гюрде удалось, тоже мне армейский хвостик. Медуза помчалась к своей новой наставнице, которая бессовестно загорала, в пятистах метрах от склада боеприпасов. Мне казалось, что в этот день, охранялась только та сторона склада, с которой загорала инспекторша. Вся обойма была в сборе. Медуза побежала расколдовывать Михайловича. Наконец он, со скрипом, разогнулся.

– Ведьма, – простонал Михалыч, посмотрел испугано на Медузу. Ведьмы, дополнил он.

Суставы его, еще непривычно скрипели при ходьбе, как несмазанные сапоги. Вот и все, приплыли, видно старею-тихо сказал воспитатель.

Глава 4

Выполнив построение обоймы, я доложила воспитателю по уставу, что мол обойма построена, в наличие имеется…, отсутствуют столько то, из них по уважительной причине … столько-то. Готовы к учебным стрельбам. Стояли все, даже Медуза, стояла смирно по струнке, только десятый номер, похрюкивая, вертел в руках свой Асс и ковырял землю носком правой ноги. А это, что за муди… Не надо -, хором заорала вся обойма, не дав Михайловичу закончить вопрос. Ибо десятый начинал тихонько подвывать. Этот, наверное, хуже ведьм, если вся обойма за него просит, подумал Михалыч, про себя отметив, что громче всего орала Медуза.

– На каждую…, есть… с резьбой, про себя, отметил Михалыч, и как– то, даже зауважал этого новенького мальца.

Стрельбище было далеко от учебного центра. Нас вояки подкинули на МТЛБ, это такая большая консервная банка на гусеницах. Внутри у нее две лавочки, и вместо окон, маленькие дырочки (Отверстия, всегда поправлял Михалыч.) -бойницами называются. После того, что нас пару часиков покатали на консервной банке, мы временно разучились ходить по земле. Нас не сколько качало и шатало, сколько мы подпрыгивали и делали несимметрично резкие движения, просто стоять тоже не получалось, нас почему-то тащило в стороны. Минут через десять попустило, но болели все бока от тряски и резких маневров обезьяны в шлемофоне, сидящей за рычагами. Медуза говорила, что эта железяка покруче массажного кабинета будет, еще пару таких массажей, и она сама отдастся в руки врага, со всем своим секретным содержимым. Нам показали окопы, траншеи, землянки, полосу препятствий, все, что вырыто военным шанцевым инструментом, которое называется изделие№…Потом показали маленькую, чуть больше детской, лопатку. И сказали, что это в армии самое главное оружие. Мы даже поверили, что она тоже стреляет. Потом операторы включили всю световую и звуковую полигонную сигнализацию, и подъёмники мишеней. Было очень эффектно. Все гремело, стреляло, взрывалось и светило. Дискотека – очаровано прошептала Медуза, и от бедра начала танец, похожий на ламбаду. Операторы ПО выпадали из-за пультов. Нам только производственного травматизма не хватает,-пробурчал Михалыч. Прапор, представившийся начальником полигона, подыграл Медузе-ничего, армия спишет, под три процента. Мишени оказывается тоже разные, одни маленькие, как десятый, а другие большие, как Михалыч, но есть и такие, как баба Дуся, их по железной дороге, без паровоза катают. На каждой мишени круги, нам объяснили, что мы в центр круга должны попасть. А еще есть мишени, для стрельбы из пистолета.

– А есть ли у вас мишени, для ракетных установок? -Поинтересовался Интеграл, и что-то шепнул Немому.

На горизонте появилась маленькая точка, которая с приближением разрасталась все больше, чем-то напоминая то, что катают на Красной площади по праздникам.

– ЛОЖИСЬ – заорал полигонный начальник и ласточкой нырнул в окоп, операторы опять выпали из-за пультов, и со всего размаху, полетели на прапорщика, размазав его по дну окопа и раздробив сапогами челюсть.

Ракета пролетела мимо и растворилась за горизонтом.

– Осень настала. Ракеты летают. Наверное, на юг,-пошутил воспитатель.

Это называется постреляли. И кто -то сегодня будет ночевать на губе,-на этом воспитательный монолог прекратился. Назад обойма добралась на скорой помощи, сделанной из автомобиля «Урал». Прапорщик с полигона подпрыгивал вместе с нами и перекривлял Немого, его челюсть намертво была прикручена к голове скотчем. Немой же радовался, что наконец, они отдохнут и «наболтаются» на гауптвахте с Интегралом. Возле казармы бегал и возмущался хохол, Михалыч его успокоил, все занятия, в связи со стрельбами переносились на завтра. Хохол облаял воспитателя, обозвал неотесанным кацапом, надрал уши Никите, и смылся на скалу, даже из лифта долго еще доносился его возмущающийся голос. После ужина личное время. Пол обоймы танцевало в очереди возле туалета. Немого и Интеграла пропустили без очереди, на пороге их уже ждал караул. Старшие были на взводе, ожидая очередной пакости от Немого. Будут бить,-подумал восьмой номер, и в воздухе раздался резкий неприятный запах. Кто-то из караульных испортил воздух, подумал Михайлович, воняло, чем-то неприятным, как дохлой рыбой, только еще противнее, он так и не смог обнаружить источник запаха, провел отбой и отбыл на скалу, в общагу. После отбоя десятый попросил нас не разбегаться, он из лаборатории принесет для нас кляссеры, обойма в ужасе, опять собралась вокруг Медузы, а та сама дрожала и выбивала зубами дробь. Пока новичок, что-то делал у себя в лаборатории я объяснила своим подопечным, кто такие кляссеры и…

– СПАСАЙСЯ, КТО МОЖЕТ!

Я не помню, как мы с Медузой оказались на чердаке общаги, что на белой скале…и это, при отключенном лифте. Медуза целую ночь отстреливала менталом, все что летает, ползает или движется в ночное время суток, превращая всех в «камень». Отстреливала кляссеров так, как охотник чукча ноу сэров. Утром подбили результат. Весь двор был завален летучими мышами, совами, было пара шакалов, кот бабы Дуси, и на горе всей этой нечисти, лежал голый казак с котлом, надетым на голову. Кляссера Медузе подбить не удалось. Но зачем он котел на голову на голову надел? -подумала я. Медуза сняла ментал, и вся нечисть вспорхнула, из-под ног проснувшихся обитателей общаги. Хохла отпаивали холодным квасом, он так и не понял, что произошло. Мы немного погодя пошли с Медузой сдаваться. На губу начала образовываться очередь. Вся учебная часть, третий день разыскивала разбежавшуюся обойму. Мы втроем стояли на холодном бетонном полу, пока шли поиски. Нашего полку все прибывало. Появились первые «жертвы». Стерву с Мартышкой выловили в пещерах, те в темноте отбивались, стоя на смерть против ненавистных кляссеров. Гюрду с горы сняли вертушкой, она до последнего утверждала, что за ней гнался самый большой кляссер, с крыльями, как лопасти вертолета, а остальная стая погналась за Цыганом. После того, как выловили Гюрду, Михалыч дал отбой. Немой с Интегралом были злые и голодные третий день, и когда я им наконец принесла целую охапку бутербродов, они меня чуть не разорвали. А когда я им рассказала, про кляссеры, ржали как лошади. Цыгана уже не искали по привычке.

–Куда денется, сам придёт,-махнул рукой Михалыч.

Цыган пришел как всегда, на третьи сутки, с собой в рюкзаке приволок трех кляссеров, сказал очень опасные, бросаются на людей и отрезают головы. Он красочно расписал, как убегал ночью от кляссеров, которые сначала догнали и съели Гюрду, а потом взялись за него. Он начал оборонятся и всех победил, а троих взял в плен. В доказательство продемонстрировал глубокие порезы и ссадины на руках. Военные сначала хотели уничтожить нечисть, принесенную Цыганом с помощью взрывчатки, вместе с рюкзаком, но любопытство взяло верх, все-таки рюкзак был как рюкзак, а то, что в нем ползало и скреблось, не казалось большим. Привязали веревку к завязкам рюкзака, накрыли рюкзак старым пустым аквариумом, посадили двух ментальных ведьм с Немым в авангард перед аквариумом, чтобы вдруг что, так сразу…Удалили лишних и Михалыч начал тянуть за веревку. Веревка зацепилась. Михалыч дёрнул сильнее, вдруг из Рюкзака, что-то прыгнет, аквариум (видимо от рывка веревки) разлетелся вдребезги. С диким криком все выбежали из казармы, Михалыч, военные, ведьмы, зрители, подстегнутые адреналином, топтали наш маршрут, друг друга поддерживая единым монотонным криком:

–А-а-А-а…в казарме остались два человека – Интеграл и новичок.

То, что выпрыгнуло из рюкзака, Интеграл запаковал назад, сказал, что это такая Саранча, что ее в рекорд Гиннеса надо внести. Не саранча, а мутанты какие-то. Королевская саранча. А десятый то наш, Нумизматом оказался и денег у него разных в кляссерах много. А кляссеры, это оказывается альбомы для монет специальные, вроде кошельков, только прозрачные. Мы всей обоймой слушали эту белиберду, что гнал Интеграл, а про себя думали совсем другое, уж мы то точно знали, какие бывают КЛЯССЕРЫ?! И деньги, вообще то не пахнут, как говорил Михалыч, а тут присутствовал даже не запах, а такая вонь, как могут вонять только КЛЯССЕРЫ. Мы в дальнейшем, даже средство защиты придумали, если лаборатория развалится, как аквариум, а эти мутанты Кляссеры вырвутся наружу. От Нумизмата надо было спасаться любыми доступными средствами. Так наконец определился наш десятый, приобретя погоняло – Нумизмат. Никто, даже Стерва не обижалась на клички, кроме Медузы, просила называть ее Инночкой, а между собой, она для нас оставалась Медузой. Хоть, что Инесса, что Медуза, одинаково, по-моему. Стоило бы переименовывать? С Нумизматом мы потом по жизни вращались в «параллельных вселенных», он стал Доктором наук, Генерал-полковником медицинской службы. И своих Кляссеров он выпустил, и не одну сотню.

– Что вы знаете о берсерках? – спросил он Интеграла.

Я стояла возле входа в Военную Медицинскую Академию, тайком смотрела на постаревшего Нумизмата, он на меня не обратил никакого внимания, я для него так и осталась второй -человеком без имени.

***

На Михайловича пришли документы. Отслужил солдат службу долгую, двадцать лет служил, да еще пять. Службу долгую, службу горькую. Только не было у Михайловича ни семьи, не жилья. Не заслужил наверно. Были только мы, и тех хотят отобрать у старшего прапорщика. Прощался он уже было с нами, восемь лет мы провели вместе, изо дня в день он вел нашу обойму. Показывал он нам свои последние фотографии, там, где он на море, город Баку, Сумгаит показывал, Хачмас, Махачкалу. В Дагестане ему нравилось, люди там хорошие, говорил он. Уеду где ни будь в горы, буду овец да баранов пасти, как вас эти годы пас. Я с удовольствием смотрела на море, на фотографиях оно было маленькое. Ну где здесь много воды? – думала я. Я не могла представить нашу жизнь без Михайловича. Он для нас был всем – и папа, и мама. Действовал по уставу, но частенько и на подзатыльник можно было нарваться, за дело. Я стала взрослей, сентиментальней, все чаще снимала со стены талисман и бегала тайком в свое потаенное место, и плакала, жалуясь маленькому медвежонку о превратностях своей судьбы. Мне жалко было себя, жалко Михайловича, жалко, что родилась некрасивой неудачницей. Груди мои окрепли и начали неприлично набухать (Перед марш-броском я их перевязывала куском материи. Мне было стыдно. И непривычно болели соски, натертые мокрой майкой), а все остальное тело, через светившуюся насквозь худобу, оставалось таким же угловатым, как чурка, вырубленная топором. У меня началась Медузина болезнь, Баба Дуся говорила, что все бабы, рано или поздно ею болеют, и что все в этом мире от бога, и бог наказал этой болезнью всех женщин за какие-то грехи. Я не кидалась на всех, как остервенелая, с кулаками, просто молча, стиснув зубы валялась на кровати и вспоминала все свои грехи, но все же больше склонялась к версии, что это Медуза инфекцию занесла, когда мы от кляссеров прятались на белой скале. Летучие мыши эту скалу облетали за версту от общежитий. Заболела только я, ведь никого из других девочек болезнь не прихватила. Дура бестолковая, нам в обойме еще эпидемии не хватало. С омерзительностью, я тщательно прятала гигиенические принадлежности, мне казалось, что от меня воняло хуже, чем от Нумизмата. Но слава Кавказу, болезнь быстро закончилась, я резко выздоровела, во мне появилось столько энергии, что могла бы землю перевернуть. А трехчасовой марш-бросок-так это элементарно. В своем тринадцати летнем возрасте, я была еще так наивна, но жизнь продолжается. Михалыч о чем-то долго говорил с командиром военных. Заказал вертолетчикам два «Еревана» пятерки, потом они с командиром говорили целую ночь, а утром вызвали вертушку и улетели по срочным делам. (Похмеляться полетели скотины,-громко возмущалась баба Дуся, вытирая мокрой тряпкой пыль с подоконников нашей казармы). Переговоры закончились успешно, Михайловича оставили в нашем подразделении, числился он, как вольнонаемный, а дальше, мы особо не задумывались. Оказывается, в наше время и такое возможно. Контракт с Михайловичем заключили на целых три года. Он ходил довольный, как индюк, ждал, когда придёт первая пенсия. Через неделю старшие курсанты сдали государственные экзамены по всем дисциплинам; и сразу же на следующий день были объявлены выпускные учения. Для меня это были не первые учения, но каждый раз я волновалась и преодолевала внутренний страх. А вдруг… Что ни будь не так. Выпускные учения в подразделении, приравнивались к объявлению войны, и вчерашние курсанты, несущие наряд по кухне, охраняющие гауптвахту или склады с вооружением, которые еще вчера улыбались и подкалывали молоденьких девочек, сегодня в младших обоймах были объявлены вне закона, и любое общение с выпускниками, считалось хуже измены Родины. А любой выпускник был враг. Обучение в школе заканчивалось, начинались военные каникулы, круглоголовых тоже на базу не пускали, хоть они все уже были новой формации, но во время учений они больше мешали. Хождения по ночам на территории было ограничено пропусками и паролями, бдительные патрули вылавливали нарушителей, которых круглосуточно судил трибунал в лице командира, замполита и бабы Дуси (последняя из которых, приговаривала всех нарушителей к расстрелу, по законам военного времени.) Нарушители из учений вычеркивались автоматически, как отсутствующие и временно утилизированные на гауптвахту. Паек правда за арестованными оставили. Никто не знал, когда закончатся учения. И курсантов голодом морить никто не собирался. Воспитателей перевели на казарменный режим (в учениях они не участвовали, но в случай чего, могли оказать помощь в непредвиденной ситуации, и чтоб если нужно, не искать воспитателей по всей округе.) Михалыч меня штудировал бесконечно, до тех пор, пока вестовой не вручил мне конверт с приказом командования, за который я по– взрослому, расписалась, вскрыла и через пять минут, полностью экипированная обойма, грузилась в вертушки. Рюкзаки, палатки, каски, ничего лишнего, у каждого была десантная лопата, правда вместо оружия-муляжи. Медуза напоследок пошутила, выстрелила из муляжа, очередь по выпускникам. Пять человек унесли на «губу», чтоб не мешались под ногами. Отсчет боевым потерям начался. Остальные выпускники попрятались и старались не высовывается, пока не взлетит вертушка. Старший, выбранный командиром, сборной обойм выпускников, про себя, на чем свет, чихвостил Медузу, только ему понятными словами. У него в отряде осталось тридцать пять человек, а эта ведьма выкосила самых незаменимых. Через, минут двадцать лету, вертушки приземлились на широкой, тупорылой покатой возвышенности, окруженной оврагами, по стенах которых, бежали многочисленные ручьи, совместными усилиями образуя быструю холодную горную речушку. Цыган заулыбался, место ему явно знакомое,-подумала я, тут и физиологом не нужно быть. Все младшие обоймы начали выгружаться одна за другой. Я дала команду на разбивку лагеря, а сама пошла искать штаб. Командовала обороной сборная группа, следующий выпуск. Штаб я нашла в небольшой пещере, которая больше напоминала медвежью берлогу или разрушенную барсучью нору, на что указывали следы от когтей на ближайших деревьях и запах, я умудрилась вступить в чей-то кал. Этот запах привязался ко мне. Наверное, девчонки выгонят меня жить в палатку Нумизмата, – подумала я. В штабе мне поставили задачу держать глухую оборону со стороны тыла, обозначили место дислокации моего подразделения, уточнили границы. Из обоймы на войне, мы стали взводом, третьей роты, учебного полка – имени Че Гевары. Мне, под роспись, выдали рацию, объяснили, как пользоваться, сказали участвовать в контратаках, только по сигналу. Дали планшетку с картой, на которой и был расположен этот участок нашей дислокации. Дали желтую ленточку, которую нужно было разрезать и пришить лычки, я спросила-где? Они уточнили конкретно… Я под громкий хохот выскочила из пещеры. Первым делом я выбросила эту позорную ленту; нитки, иголку, а также ножницы, мы забыли (Мое упущение.) Выключила рацию, ее просто забыли зарядить, и она на нашей войне свое очень быстро отработала. Пришлют посыльного – , подумала я и побежала к своим. Дала команду на дальнейшую постройку лагеря, и мы с Цыганом пошли искать место для лагеря, поближе к своей линии обороны. Цыган вращал планшетку, как…вентилятор, ворожил, чуть ли на зуб не пробовал. Нет, с местом мы определились быстро, но вот эта самая дислокация, т.е. Местность, которую мы должны были охранять, ни ему, не мне абсолютно не нравилась. Через всю карту была начерчена грунтовая дорога. Цыган разведал: – дорога уходила в карьер, в котором стоял маленький экскаватор, в ковше которого поместилась бы вся наша обойма, вместе с Михайловичем. К карьеру подходила высоковольтная линия, воздушная, которая утыкалась в подстанцию. В экскаваторе спал пьяный сторож, возле гусениц в тени машины лежала худая большущая собака. Кавказец, – гордо похвастался знаниями пятый. По правую и левую стороны дороги были буераки, плотно усеянные многолетней травой и чахлыми кустарниками. А дальше, на всю территорию планетной карты приходилась открытая местность, из глинозема и булыжников, полностью лишенная растительности. Для лагеря решили найти местечко вдоль русла реки, в которую упирался карьер, подальше, и не в прямой видимости от экскаватора, Цыгана я послала искать место для лагеря, а сама решила повнимательнее осмотреться, что нам нужно защищать и как это сделать лучше. Цыган ушел с концами, с ним увязался Кавказец. Мне надоело ждать, и я вернулась в лагерь. Мои молча сидели на рюкзаках, все хотели есть, но терпеливо ждали команды. На первый день обустройства нам выдали сух пай, еще на базе, а там, что бог пошлет…Логистика в этом учебном центре была ни к черту, все было так запутано, но при желании, можно было найти все. Было бы только желание. А желание у нас было одно, мы постоянно хотели есть, особо тянуло на сладкое, а после марш-броска мы жрали все подряд.

– Взвод, строится! – скомандовала я – поедим на новом месте. Шагом марш!

Нагруженная под завязку обойма, медленно стала удаляться от штабного лагеря. Вместе с нами расползались другие обоймы. Вскоре мы пришли на злополучную дорогу. Навстречу нам из кустарника выпрыгнул довольный Цыган, держа в одной руке лаваш, а в другой, целый жбан молока.

– Откуда? – спросила я.

– Местные подкинули, – ответил пятый.

За спиной нашего товарища, из кустов выглядывало два загорелых одинаковых личика. Вскоре к нам вылезли из кустарника две девочки близняшки. Это уже лишнее. – подумала я. Разрядил обстановку Интеграл:

– А Цыган уже успел двух невест найти, одинакового лица.

Все рассмеялись, девочки оказались веселыми и общительными, и к нашим учениям отнеслись с пониманием и серьезностью, обещали перед старшими не мелькать, не подставлять нас. Так у нас появилось партизанское соединение, в лице Сусанны и Фирюзы, кто из них, кто, даже сестры путали, и отзывались на любое имя. Благодаря партизанам, у нас всегда был свежий хлеб и молоко. Они и подсказали Цыгану место, для лагеря, пообещали спрятать так, что сам Аллах не найдет. Девочки, были почти наши ровесники, правда моложе, им недавно исполнилось по одиннадцать…говорили в основном на азербайджанском, с добавлением русских и грузинских слов, на удивление мы неплохо понимали друг друга. Дети они как-то быстрее находят общий язык между собой, не зацикливаясь на национализме. Место для лагеря было выбрано замечательно-в размытом старом русле, прорытом горной рекой в скале, за тысячелетия таяния ледников, которые и сейчас покрывают неприступные вершины Кавказа. В сквозном проходе, закрытом со всех сторон скальными породами и поместились две наших восьми местных палатки, которые Немой фактически установил сам за полчаса. Цыган пошептавшись с Мальвиной и Медузой, пропал с двойняшками, пока мы всем гуртом разбивали лагерь, ругались по мелочам из житейских возникших проблем. Цыган умудрился поменять часть консервов, на два объемистых котелка шурпы, цыганские хвостики одинакового лица, тащили за ним огромную корзину, с такой вкуснятиной, что я даже забыла про нагоняй для Цыгана, что позволил себе распорядится общественными продуктами без моего приказа. За годы нашей жизни, мы настолько привыкли друг к другу, что очень многое делали по уставу, не ожидая чужого распоряжения. Мы занимались лагерем, кто-то приготовлением пищи, а Гюрда охраной, она нашла скалу, с которой скрытно можно было наблюдать за доверенной нам территорией. Ее никто не посылал, но из года в год она была нашим неизменным стражем. Они менялись со Стервой, по только им понятным графикам. Иногда привлекали Нумизмата или Немого. К Нумизмату они по-прежнему относились настороженно, только признали в нем равного с ними война. Нумизмат делил с Мальвиной медицинскую поддержку обоймы, часто споря, но дополняя друг друга. Мне казалось, что десятый даже мог проводить не сложные операции в полевых условиях. В его рюкзаке я видела набор хирургических инструментов, у него были свои специальные жгуты, целая стопка гигиенических (в наших местах очень дефицитных) перчаток, Мальвина говорила, что половину инструмента он сделал сам. Когда еще мир не слышал о Елизарове, у Нумизмата, что-то подобное его изобретениям было. Если не в рюкзаке, то в лаборатории точно.

***

Немой был на все руки специалист, только гад менталом доставал, научил на мою голову его Чавось долбанный. Ему поболтать не терпится, а у меня потом черепушка раскалывается. Просила я его, найди себе другой объект для Чавосиных экспериментов. А он только смеется. Не могу, говорит, только ты на моей волне сидишь. Кое у кого мысли почитать получается, а разговаривать так– только с тобой. Спасибо, что только при экстренных случаях стал контактировать, а по началу мысли подсматривал, тренировался, гад, а я, чувствовала, но ничего сделать не могла, только после того, как я на него с кулаками набросилась, прекратил. Потом признался, что испугался за меня, он непроизвольно мог спалить меня менталом. Чавось потом объяснил, каким оружием наградил бог его ученика, и как им пользоваться. Немой позже рассказывал, что они даже на тренировки в горячие точки летали с Чавосем, и медали у него с Афганистана и Прибалтики есть, но он не афиширует их. Страшное это оружие, Втора, когда люди овощами становятся, и возвратить их к нормальному состоянию нет возможности. Цыган-это прирожденный разведчик, это наш логист, принеси-подай, достань, укради, вые…, но сделай. В любом случае –это третья рука, спина и многое, многое другое. Бездельник,-и никто не придумал объёмную характеристику для Цыгана, как Михайлович. Увидев куст сочной и спелой малины, ежевики или еще какой невидали, Цыган забывал про все, про важное задание, про умирающего с похмелья воспитателя и про многое другое, когда он был так необходим. Из нас всех, для Цыгана, вся жизнь была элементом непрерывно продолжающейся игры.

***