Втора. Иллюзия жизни. Том 1

Муж упал с кровати. Я хохотала, как сумасшедшая. Что ему приснилось? Он говорит, что учился летать, пока не вывалился из гнезда, и первое желание было проверить, а хвост на месте или того…

– Что того? – переспросила я. Хвост у тебя, с другой стороны.

Я опять залилась смехом. Правильно говорят, что смех без причины, не к добру. Утром стал разрываться скайп, такой неприятный сигнал поставил на скайп один из моих сыновей. Сколько его потом просила:

– Поменяй, поменяй…, а он все потом, да потом.

Немой выходил на меня по скайпу редко, он не любил этой услуги, на экране зависала какая– ни будь нейтральная картинка, а мы переписывались набором СМС. На этот раз на картинке была рюмка водки, накрытая кусочком хлеба. Я схватилась за сердце, почувствовав недобрую новость, через набегающую слезу, прочитала сообщение:

–Втора, сегодня в Харькове погиб Цыган.

Я разрыдалась. Муж испуганно кинулся меня успокаивать. Но какой к черту муж, я забилась в истерике. Через рыдания, я услышала звонок в дверь, что-то мне говорили, врачи, дали укол, какие-то таблетки…Вечером я проснулась, слезы сразу покатились по щекам. Я ни с кем не разговаривала, была в душе такая опустошенность. Возле кровати собралась вся моя семья, муж как– то резко осунулся постарел, сыновья испугано, виновато смотрели на меня, стараясь передвигаться по комнате тихо, невестки, никогда не ладившие между собой, в полголоса переругивались на кухне, внучки прилипли ко мне, по их маленьким щечкам катились слезинки горошинки. Компьютер, наверное, выключился сам. Я попыталась подняться, вся семья кинулась меня поддерживать. Наверно вовремя, иначе бы я свалилась. В памяти нахлынули воспоминания. Зимний холодный Запорожский вокзал, горстка детей, остатки некогда дружной обоймы, брошенные всеми, как слепые котята. Последний приказ-ждать первого. Дальнейшие распоряжение у него. Ни документов, не денег, не жилья, и рядом ни одного взрослого. Бежали дни, недели, а первый все не появлялся.

В учебном центре все рухнуло, первые пропали круглоголовые, баба Дуся уехала к себе домой на Полтавщину, Казака инструктора мы не видели давно, Нумизмат ходил, как в воду опущенный. Мальвина оказалась самой продуманной, умудрилась поступить в военное медицинское училище. Ей срочно сделали метрику, приписали два года, и она на вертушке умчалась делать паспорт. Медузу выпустили раньше, экзамены принимала комиссия из Москвы, остались довольны результатом. Ее забрали вместе с персональными инструкторами. Нумизмата забрал отец, он даже не успел его познакомить с нами. Остальные оказались лишними, не нужными. Финансирование прекратилось, мы доедали запасы, что оставались в сусеках. Военные провели пару экстренных выпусков, с вручением лейтенантских погонов, перед остальными извинились, кто захотел, перевели по военным училищам, а кто нет-по воинскому требованию, к чертовой матери. Родина большая…За месяц, военных не стало. Осталась брошенная техника, склады с боеприпасами, никем уже не охраняемые. Мы перебрались в общежитие на скалу, лифт не работал, в дизель-генераторной бензин закончился. Мы приспособились. Из взрослых с нами остались только Михалыч и Чавось. В горах холодает быстрее, был ноябрь месяц, дрова и крупы заканчивались. Михалыч и Чавось поочередно мотались в долину. А мы впятером ждали и надеялись, что хоть кому– то нужны. Первый снег выпал и растаял, сегодня у нас закончилась крупа, осталось два мешка муки, и пол тонны сухофруктов. Цыган с Немым приспособились ставить петли, и наперегонки с лисами и шакалами, добывали всевозможную живность. Зайчатины нам не доставалось, за конкурирующим с охотниками зверьем, просто было не успеть. А вот оленя или косулю, лисе не одолеть. Цыган говорил, что все ближе волки воют. Потом стало опасно ребят посылать на охоту. Михалыч резко постарел, в долину чаще ходил Чавось, а бывший воспитатель жаловался на боль в ногах и обычно сидел и подкидывал полусырые ветки в буржуйку. Чавось пришел ночью, принес рюкзак с продуктами, сказал, что договорился, чтоб ребят взяли на борт до Запорожья, с военного аэродрома в Грузии. Придётся дать немного круг, рядом везде война, нужно поторопиться, ждать нас никто не будет. Объяснил в моем присутствии Михайловичу маршрут, время выхода к аэропорту и координаты. Группу придётся вести тебе, Втора. Впервые Михалыч назвал меня по имени, я оставила его себе на всю жизнь. В последний раз я спустилась вниз, последний раз вытерла мягкой тряпочкой памятную доску Интеграла, попрощалась с ним. Утром мы бегом, соблюдая дистанцию, начали протаптывать последний маршрут в этих краях. Я не удержалась, оглянулась. Говорят-уходя, уходи, никогда не оглядывайся, если не собираешься возвращаться. Иначе судьба загонит тебя на это место снова. Я оглянулась. Чавося в общаге мы оставили спящим. Михалыч стоял на скале, просто провожая нас взглядом. Больше никогда я его не видела, ничего не знаю о его дальнейшей судьбе. Пыталась искать, но бесполезно, даже последнюю пенсию он получил еще там, в горах. Немой пер самое главное-рюкзак с продуктами, а мне вспомнилась та корзина, что принесли близняшки, в корзине, помимо свежего зеленого лука, с помидорами и огурцами (много там еще было), находился целый круг брынзы. С тех пор я ем, только подсоленный сыр, но ничто не может сравнится с той брынзой. Пища богов,-пошутил Интеграл и звонко рассмеялся. В моей памяти так и остался, этот счастливый смех товарища. Он и на памятной доске улыбается, но как-то не так,-застенчивая, Интеграл, Интеграл, найдешь ли там своих ты родителей?

***

Вечером штаб отправил посыльного на наши поиски, тот ходил кругами по дороге, несколько раз спускался в карьер, даже забрался на экскаватор, разыскивая нас, как он сказал, оттуда мы его и сняли. Просто, дежурившая Гюрда, пожалела его, спустилась и предупредила нас, а на экскаватор его загнал Кавказец. Меня вызвали в штаб. Отбивайтесь без меня, попросила я обойму. Караул по уставу. Интеграл – это был мой личный начальник штаба, моей обоймы. Командование, в моё отсутствие, переходило к нему. Захватив сдохшую рацию, я не спеша попёрлась к штабу. Кавказец, так же нехотя, увязался за мной. (Картина называлась «Дама с собачкой»). Чем выше в гору, тем гуще становились кусты, и тропа уже. Наверное, под горой, все ходили толпами, а в гору только случайные идиоты. Вспомнила и тихонько напела услышанную по радио песенку – лучше гор, могут быть только горы, на которых вообще не бывал. Кавказец мне подпел. Из нас получился ойух… (ну, очень) интересный квартет. Для меня, что пело и танцевало более одного человека – было квартетом. Идти стало веселей, так мы и шагали с Кавказцем, подвывая друг другу. Вдруг Кавказец насторожился и громко зарычал. Колючие кусты зашевелились, зашуршали, и как-то, угрожающе начали трещать. Медведь, – подумала я. Вдруг медведь с криком:

– Мама, резко побежал в кусты, за ним, так же резко побежал кавказец, радостно лая.

Морда у Кавказца стала очень довольной. Тропинка сразу стала шире. Я осторожно стала приближаться к штабу. Вскоре увидела Кавказца, который загнал «медведя» на дерево, и от скуки, прилёг рядом. На спине у «медведя» была катушка с проводом. «Медведь», сидя на верхушке дерева, толстой сломанной палкой, отгонял от Кавказца мух. Странные эти медведи, – подумала я. Скоро появился штаб. Я к штабу подкрадывалась очень осторожно, переступая через «мины». Получила взбучку, за не пришитые лычки. Все опять дружно заржали. Я покраснела (про себя подумав, натравить на них Медузу). Сдала рацию под расписку. Решился вопрос с едой.

– Со следующего дня будет работать полевая кухня круглосуточно, а завтрак, обед, ужин – по расписанию.

Каждый день от нашей обоймы, для работы передвижной столовой, требовалось два человека, с тонким намёком, что официантов у них своих хватает. Опять все дружно заржали. График нарядов почему – то отсутствовал. Дедовщина, подумала я, – будут вам официанты. (Какой такой павлин? Шашлык из вас будет). Представляю, перекошенную физиономию Медузы, она никогда в руках даже десантный нож не держала. Медуза – это первая кандидатура на наряд, а второй поставлю Мальвину. Нам штабисты обещали дать телефон, как только связисты его проведут. То есть, без связи мы вас не оставим. Главное пообещать, с этим мне пришлось встречаться всю жизнь. (В, моей квартире не было телефона, пока не появилась мобильная связь, с аппетитом сожравшая все эти мифические очереди Ростелекома. Потом даже надоедать начали с предложениями установки. Мы согласились ради интернета, и то, благодаря сыну.) Связисты не спешили, то у них провод закончился, то они нас не нашли, мне кажется, что вообще не искали. Разведка, в лице нашего пятого, доложила, что враг распространил гнусный слух, что в месте дислокации нашей обоймы, появилась стая волков, покусавшая половину взвода связи.

Глава 5

Через пять часов непрерывного бега, я дала отбой. Надо было перекусить, отдохнуть, восстановить силы. Как-то было обидно и непривычно, неправильно. Но была поставлена задача, и мы ее выполняли. Нас оставалось пятеро, пятеро самых не нужных, бесталанных.

– Не скули! -разорвал менталом мне голову Немой.

Я в ответ грустно улыбнулась, не став даже возмущаться:

– Не делай мне мозги, – мысленно послала я ему ответ.

Обойма расслабилась, наспех перебив аппетит консервами, отдыхали молча, стараясь не особо испачкаться и промокнуть от грязного подтаявшего снега. Каждый ценил мгновения передышки. Мышцы откликались слабой далекой приятной болью, на любое случайное неумышленное движение. (Вот оказывается где истоки мазохизма, – подумала я, ещё раз внимательно перечитав, только что написанные мной строки.) Цыган насторожился, понюхал громко воздух и тихо, хриплым, ломающимся голосом, приподнявшись, сказал:

– Волки!

Мы окаменели, без Медузы, в двух шагах от нас пробежала, не останавливаясь стая волков, (Я почему-то видела только их темные, лоснящиеся под лучами солнца, шкуры) Сколько их было, никто не запомнил, только вожак, пробегая, что-то коротко рыкнул, словно поздоровался. Стая скрылась в темнеющем за скалой пролеске.

– Фу! Пронесло,-подумала я и от чрезмерно нервного напряжения, расхохоталась, представив, что, если бы Нумизмат был бы с нами, и как бы лучились радостью его глаза, от кучи сереньких игрушек.

– Кому еще повезло,-подумала я.

Рядом, свалившись в снег, хохотал Немой, дрыгая в воздухе ногами (Подслушал, гад) Вскоре к нам подключились остальные. Смеялись так, что я даже испугалась, что волки могут возвратится, обидевшись, что пробежали мимо таких веселых людей. Через пару минут мы уже бежали по пересеченной местности, заведомо оббегая аулы и все, что хоть малость было похоже на жилье. Инструктаж Чавося выполнялся неукоснительно. Под вечер сделали еще один вынужденный перекур. Впереди нашего пути были явно слышны выстрелы, раздавались автоматные очереди, чередуясь с ругающимся баском ПК. Иногда квакал АГС.

– Хорошо хоть «бог войны «отсутствовал,-подумала я,-да танков нет.

–Нет, так будут-, намекнув на свои иллюзионные способности, влез в мою голову Немой.

Я запустила, в Немого, палкой. Он быстро, шутя, спрятался за дерево и показал язык. Я набросилась на него, мутузя кулаками по широкой спине, он клекотал от смеха, как можно от меня защищаясь. Со стороны казалось, что я до него заигрываю, Стерва повертела пальцем у виска. Типа, здесь стреляют блин, а они как дети! А мы и были шестнадцатилетними детьми, Цыган был, наверное, моложе нас, лет четырнадцати, наверное, у него только голос ломаться начал, иногда, как загнет что ни будь фальцетом…Девчонки подсмеивались, на скороговорки его раскручивали…Потом он гонялся за хохочущими насмешницами и дергал за косички. Некстати вспомнился Интеграл. За ним пришли в казарму ночью, он быстро оделся, заправил кровать и улетел, мы спали, не слышали даже работу двигателя вертолета. Вместо него вернулась маленькая мраморная плитка, прикрученная к стене, перед входом в школу. Я даже не знаю, дожил ли Интеграл до шестнадцатилетнего возраста? Даже на плитке (неспроста), умышлено была скрыта эта информация. Перед смертью Чавось рассказал Немому, что через два дня, как мы покинули центр, самолеты, без опознавательных знаков нанесли сначала ракетный, потом вторым заходом, бомбовый удар по белой скале, сравняв все с землей и полигон и казармы, и весь учебный центр. Немой спросил о Михайловиче, Чавось-промолчал. Следы всегда заметали аккуратно. Еще до замужества, работая гидом-переводчиком в составе канадской туристической группы, я тайком сбежала от подопечных, совсем рядом с бывшим учебным центром, целый час бродила по заросшим багульником и травой развалинам. только по фундаментным контурам, можно было определить, что здесь когда-то были постройки, от Памятной плитки Интеграла, даже осколков не осталось. (Люди быстро забывают героев, придумывая и заменяя их удобными.) В туристическом лагере меня не искали, канадцы, вполне успешно, ловили в горной речке рыбу, похожую на гольца. Шумно галдели и позировали перед кинокамерами…

***

Утром на построении я объявила наряд на столовую. Медуза меня, чуть с говном не съела, но промолчала, и побежала в палатку пудрить носик, о чем-то жалуясь Интегралу. Между ними тоже существовала, наверное, ментальная связь. Скоро пришли Немой с Цыганом, принесли котелки с подгоревшей кашей и пачку индийского чая, забыв при этом полагающийся нам на обойму сахар. (Курсанты поставили брагу. Напрашивалась такая мысль). Завтрак был унылым, все друг на друга смотрели грустно. Кавказец понюхал высыпанную для него кашу и отвернулся. Чай был вкусным (Спасибо за чай, сказал Леонид Ильич, на приеме у Индиры Ганди.) После чаепития, Цыган пропал вместе с Кавказцем. Наверно к близняшкам побежали, за добавкой. Девчонки ушли к столовой, остальные на охрану наших границ, с нашими неизменными амазонками, увязался Нумизмат. Они о чем-то громко спорили, что-то рисовали на земле, в конце концов забрались на свой наблюдательный пункт и замолкли, Интеграл с Немым занялись маскировкой входа в наш лагерь. Через двадцать минут прибежал запыхавшийся Цыган

– Там, там -, машет руками, мотает головой,-Там местные, выпускников видели, мне девчонки близняшки рассказали.

Не дали отдохнуть, побежали вместе с разведчиком в штаб. По пути я попыталась расспросить пятого, но так толком ничего не поняла. Единственно поняла, что враг топчет мою землю и совсем рядом. В лагере меня не ждали, все, включая командиров, подметали плац, между палатками, и наводили обыск в штабной берлоге, вереница курсантов передавали ведрами воду из ближайшего ручья и за всем этим наблюдала Мальвина. Водой курсанты поливали всю округу, вокруг штабной палатки усердно работая мётлами, а в самой палатке, командиры мыли земляной пол тряпками. Лица у командиров были злые, но все работали молча и сосредоточенно.

– Самое главное в армии-это порядок,-всегда подчеркивал Михайлович….

***

На нас с Цыганом никто не обращал внимания. Я пыталась достучаться до командования, но они ноль эмоций, только еще усерднее протирали следы после моих кроссовок (Совсем не армейская обувь. Первые ботинки нам пошили по заказу, когда исполнилось шестнадцать лет)

– Что -то здесь не так, – заподозрила я, и пошла к Мальвине.

Мартышка сидела на камне и в такт работы курсантов мотала ногой.

– И давно эта генеральная уборка продолжается? – спросила я.

– С утра. Как только Медузу в командирскую палатку пригласили, и она умудрилась испачкать свои бархатные лодочки, которые целую дорогу бережно несла в руках.

Я кажется начала догадываться. Сегодня наверно Медузе придётся спать в палатке Нумизмата. (Он даже здесь, на свежем воздухе, вонял своей лабораторией.)

– А где сама Медуза? – спросила я у третьей.

– Да там, в столовой, плачет.

Я пошла в палатку, рядом с полевой кухней. Службу похоже не тащил никто. Пять человек вертели одну картофелину, один держал острый нож, так они чистили картофель. Рядом стоял прямоугольный чан с нержавейки, больше половины заполненный картофелем, красной соленой рыбой и мороженными куриными окорочками. В углу забилась Медуза и плакала и, если её взгляд случайно касался маленьких, почти балетных туфелек (Зависть всей женской половины обоймы), её плачь переходил в рев. От туфелек, даже отстиранных, пахло Нумизматом и еще чем-то. Я вспомнила, как тайком отдраивала свои кроссовки, в холодном горном ручье, песком, после посещения командирской палатки. Лодочки, конечно, свой вид потеряли. Мне, как женщине, было жаль Медузу. Курсантов в столовой было больше, чем на улице, все были чем-то заняты, кто, чистил, кто мыл, кто скреб, кто стучал колотушкой по бараньей туше. Никто не улыбался и не болтал, все были заняты делом. Я не хотела мешать производственному процессу, махнула на чан и спросила Медузу:

–Что это будет?

– Солянка, – ответил шеф – повар.

Ко мне начала подкатываться тошнота (Я плохая хозяйка, может быть плохая жена, мать, но я на всю жизнь запомнила рецепт приготовления солянки.) Сегодня я наверно встану на колени перед Кавказцем и Цыганом, попрошусь, чтобы взяли меня к близняшкам. Мой желудок просил сыра, хлеба, лука и бешбармака. Цыган, как всегда, меня не дождался (Отговорка всегда, предположительно одна: потерялся, не нашел, вернулся в расположение своего взвода.) Нашелся он возле Интеграла с Немым. Те уже закончили с маскировкой, и готовили какие-то светильники, для палаток, на основе комбижира. Вонь стояла такая, что даже Нумизмат боялся спускаться с охранной скалы. В конце концов разобрались, наши гении вместо растопленного комбижира, залили в светильники рыбий жир. Благо и тот, и другой, валялись вместе в медицинской аптечке, среди лекарств. Да будет свет, сказал Цыган, и растворился в неопределенном направлении. Ближе к вечеру, двух мужиков направила в столовую, пообедали мы тем, что бог послал. После того, как я рассказала про Медузину солянку, с грязными окорочками и непотрошеной соленой рыбой, в обойме резко возросло количество желающих поголодать. Ребята вскорости прибыли с тушенкой и кучей рыбных консервов, сахара приперли целый ящик. Рафинад. Мартышка прискакала вместе с ними.

–Мальвина! Где подругу потеряла? -спросила у нее.

Ребята вспрыснули в кулаки.

– Что я такого смешного сказала, – надавила я командирским голосом.

(А, у самой, аж чертики в глазах плясали) Третья вытянулась в струнку и дала исчерпывающий ответ, что девятая, (Боевая подруга) проводит утилизацию оставшихся после обеда продуктов, путем принудительного кормления командного состава Третьей роты, первого учебного полка, имени Че Гевары. Медуза прибыла ближе к отбою. Довольная! Видимо испорченные лодочки того стоили. На следующий день за продуктами пошли все мужики. На складе набрали всего-на неделю, ходить пришлось три раза. Столовую временно закрыли на карантин, из-за дизентерии, сопровождающейся кровавым поносом. Все труды Медузы пошли насмарку. Больше плац с штабной палаткой, никто не отмывал. Легче было все оставить, как есть, и сделать хитрый тактический ход, чтобы запутать врага, перенести штаб роты, без переноса из лазарета командиров, а назначить новых. Верховный главнокомандующий так и сделал. Пока засранцы маскировали старый командный пункт всеми доступными им средствами, а бедные санитары безуспешно бились, очищая желудки засранцев, приступил к работе новый штаб, в который вошли представители всех подразделений. Нашу обойму на столь высоком и уважаемом уровне представлял Интеграл. Это было успешное начало его карьеры. Ох и поиздевался этот карьерист прыщавый надо мной, всласть. К нему надо было подбегать, и за десять шагов подходить строевым шагом, тянуться и отдавать честь. за последнее требование, он схлопотал по морде. (Говорят, что у человека лицо, а у него, после того как стал служить в штабе, появилась морда, штабная морда. В армии говорят-хохла лычка портит.) А в остальном он остался прежним, без особого зазнайства, да и от меня от колебался, после того, как с ним поговорил Немой и Медуза. Последняя припугнула к засранцам Интеграла отправить. Интеграл каждый день бегал к нам в обойму, помогал, чем мог. Цыгана вызывали в штаб постоянно, после того, как он рассказал, про появление курсантов выпускников, в азербайджанском поселке, они закупили несколько бараньих и овечьих шкур и готовили предположительно план – «Хитрость Одиссея». Наш же штаб предложил операцию, назвав её – «Дубина Циклопа». Штаб занялся разработкой и подготовкой операции. Цыган, за это время, изматывал километраж, вокруг охраняемых позиций, надо было не только не пропустить начало боевых действий, но и определить главный удар неприятеля. Два наших зорких стража, день и ночь, не смыкали глаз (Им эта дорога с карьером, наверное, даже во сне снилась.), днем помогал им Нумизмат. Он то и заметил первым, стадо баранов, медленно подымающееся от поселка, в нашем направлении, в сопровождении настоящего чабана, в папахе, черкеске, с буркой и огромным кинжалом, привязанным на боку, подобием офицерской портупеи. Обойма разбежалась по выделенным каждому позиции. В авангарде находилась наша тяжелая артиллерия – Медуза и Немой, девчонки – Стерва с Гюрдой это была группа прикрытия. Нумизмат был единственным и незаменимым пехотинцем, Цыган совмещал разведку и легкую конницу. Вскоре появились на подмогу партизаны, прибежавшие сообщить, про неприятнейшее известие, и требовавшие, чтоб им выдали оружие, чтоб убивать гяуров. Я вместе с Цыганом направила близняшек в штаб, пообещав, что там и выдадут им оружие. Мальвина – это медсанбат, для раненых. Наблюдатели сообщили, что часть баранов начала проявлять несдержанность, при передвижении, все чаше останавливаться и высоко подымать головы, приседая на задних лапах. Более зоркая Гюрда, насчитала десять таких баранов. Десять баранов, одиннадцатый пастух, а где остальные? – Подумала я. Похоже, на обманный маневр. Подстава. Бедный Цыган, не успел прибежать, как снова с донесением в штаб. Он боялся, что война закончится без него, так и не начавшись. Все начиналось хорошо, и план противника хорош, и наш штаб приготовил прекрасный план окружения и разгрома врага, с последующим принятием делегации парламентеров, при условии полной и безоговорочной капитуляции, но вмешался его величество случай. Кавказец, мирно охраняющий экскаватор, при приближении странного стада, проявил такую агрессивность, что через некоторое время, в плен уже никого брать не пришлось. Он просто порвал всех ложных баранов, а муляж чабана, привязанный к лошади, ускакал в направлении гор, потеряв картонную голову и кинжал. Кинжал был деревянный, обклеенный фольгой. Война на нашем участке фронта кончилась. Мальвина усердно мазала укусы зеленкой и налаживала пластырь, ей помогал десятый, кормил врага димедролом, и что-то колол от бешенства. Над палаткой с красным крестом стоял мелодичный стон. (Вы слышали, как грузины поют?)