Втора. Иллюзия жизни. Том 1

Я попыталась вывести диалог из зоны эмоций, в более конструктивное русло. Но получалось не ахти – все переживания Немого переплелись с картинками, был хаос, паника. Да простит меня Михалыч, – подумала я, и отвесила Немому такую оплеуху, немного не рассчитав удар, поранив ему губу, из уголка которой лилась кровь. Зато ментал заработал, как надо. Все молчали и смотрели на меня, лишних вопросов у нас не принято было задавать. Есть командир, все остальное – так надо.

– Ты сможешь?

– Прощупала я реакцию восьмого.

– Я смогу-ответил он, и ничего лишнего, никаких обид, никаких нареканий.

– Что надо?

В глаза, спросила я Немого.

Он объяснил. Надо было выполнить привычную работу, которую не раз уже выполняли обоймой. Чудеса не делаются просто, даже в цирке. Надо было корректировать работу Немого, он в общих чертах описал, что хотел сделать, но он не мог охватить весь объем местности, не мог держать всю картину, ему надо было подсказывать, иначе иллюзия могла развалится, как карточный домик. Он вспомнил свои проделки, когда ему помогал Интеграл, который даже мыслил объемом. Я, по просьбе Немого, проинструктировала каждого, потом еще индивидуально, каждого курсанта. (так нас называли военные). Немой сидел рядом, согласно кивал, если чувствовал, что инструктируемый, что-то не догонял, мотал головой и переходил на ментал. Я объясняла повторно. В конце концов раскидала все обязанности. Незаметно подходим ближе, находим место для засады, Цыган и Гюрда наблюдают за иллюзией, информацию о каких-либо изменениях, деформациях общей иллюзионной картинки передается мне, я ее ретранслирую в ментале для Немого. Немой предупредил, что ментальный удар будет сильный – Защищайся Втора, как сможешь, я могу сжечь тебя. (Как я потом пожалела, что не восприняла эти слова, проигнорировала, не обратила внимания. Фактически, после ментальной атаки, я превратилась в живой труп, как меня ребята доперли до взлетной полосы, как очутилась в Запорожье? Ничего не помню. Не помню и молдаванку, пожалевшую меня, смогшую разблокировать мою память. Я просто заново родилась в Запорожье, в котором провела так много-много времени, что успела и возненавидеть этот хитрожопый город и полюбить мудрость Днепра и плавных переливов его голоса.)

– Работаем!

– И обойма, по команде, побежала.

Первым был Цыган, определял и пробивал маршрут обоймы, с интервалом в пять метров, мы, как стая волков, приближались к назначенной цели. Старались, чтоб нас не заметили с противоположной стороны моста. Я замыкала стаю. (Это построение у нас выработалось годами, обошлось как-то даже без Чапаевской картошки). Вдруг Цыган замер.

– Все приехали,– сказал он, – дальше перебежками и по – пластунскому.

И осторожно пошел вперед, приседая в определенных местах, а кое – где переползая, как врожденный казацкий пластун. Мы повторяли его движения, как бы, перекривляя пятого, но только это, уже был не тренировочный полигон, а наши телесные упражнения-не детская игра. Любое неосторожное движение, стоило бы нам жизни. Цыган вел нас к возвышенности, с которой просматривается территория с обеих сторон моста. В горах искать возвышенность? Нонсенс! Да легко! Цыган только и занимался в жизни, что искал возвышенности. (Не любил он почему-то оседлость, равнину, чужд ему был спокойный образ жизни.) Вскоре мы уже вили гнездо. Вся пятерка рассыпалась по своим позициям. Я отдала приказ:

–Работаем!

Но дальше все пошло совсем не так. Раздался удар в голове, сокрушительной силы, как будто целая очередь из крупнокалиберного пулемета снесла мою голову. Очнулась, не я, и почему-то, на Запорожском железнодорожном вокзале. Пахло потом, мочой и еще чем-то. Особо запомнился неподражаемый запах, от Диор, запорожских бомжей. Мне в тот момент казалось, что именно его лечебные свойства и помогли вернуть, улетевшую в небытие, мою память. Мне потом вся оставшаяся обойма, за исключениями Немого, наперегонки, перебивая друг друга рассказывали, что было и как. Немой молчал и улыбался, он опасался входить со мной в контакт (Ощущение было сволочное, меня целый месяц тошнило, кидало по сторонам, мозг работал неправильно, то я смеялась без всякой причины, то плакала. Сравнивая с более поздними ощущениями – как будто девственности лишили, ментально. Я потом старая развратная дура, подшучивала над Немым, что он первый мой мужчина, который напрочь снес башку невинной девочки. Он всегда пыхтел, фыркал и краснел. А мне нравилось доставать его в ментале. Все-таки, до конца жизни, мы ощущали этот недостаток детства. Мои хлопцы выросли, старались быстрее повзрослеть, а мне, даже во снах снилась наша казарма, всю жизнь тянуло на Кавказ-в места моего детства.)

***

Земля вдруг, заколебалась, задрожала мелко, потом резкими ударами, стала рвать почву, амплитуда волн увеличилась, вся округа превратилась в бурлящее море. в горах появился какой-то гул. Горец, сразу бы определил на слух, сход лавины. Уже первая снежная пыль, коснулась разгоряченных боем лиц. Следом летела волна, которая всей массой врезалась в преграждающий ей путь, горный склон и рассыпалась, сверкающим на солнце салютом, со стороны склона летели огромные булыжники, падали на землю, отскакивали и выписывая неимоверные кульбиты, стремительно приближались к мосту. Люди, стоящие по обе стороны моста, забыв про противостояние, старались спрятаться за скалами от этих огромных камней, которые сметали все на своем пути. Земля на секунду затихла, потом за следующим ударом, произошел ужасающий взрыв, и земля разверзлась, выплюнув языки горючего газа и целые водопады лавы, которая медленно оттесняла людей к пропасти, через которую, и был проложен мост. Внезапно начавшееся землетрясение, с извержением лавы, выгнало из многочисленных трещин и пещер множество животных, которые вслед за людьми, отступали так же к мосту, проявляя агрессивность, кусая и сталкивая людей в пропасть. Остальные, люди, не доступные для животных, предпочитали сами бросится в пропасть, чем медленно запекаться в раскаленной лаве. Через пятнадцать минут, Немой откинулся на спину, у него шла кровь с ушей, как при контузии, лицо было белое, как мел, руки свело в болезненной судороге. Рядом с Немым сидел Цыган и что-то кричал. Его никто не слышал. Стерва пыталась оживить Втору, которая валялась без сознания, с открытыми глазами, и кажется не дышала. Гюрза обхватила голову руками и продолжала качаться, в такт иллюзионно еще вибрирующей земле. Над горами кружила пара орлов. За пятнадцать минут все было кончено. Не было видно никого, не людей, не зверей. Как ни в чем не бывало пели жаворонки, как молнии мотались вдоль склонов стрижи. Мост был пуст, не считая трех трупов, развалившихся в неестественной позе, но им повезло больше, они были убиты еще до иллюзионного землетрясения, и им не надо было перерезать собственное горло, чтоб не так страшно было падать в пропасть. Путь был свободен, только обойма была без сил, выжата, как лимон. Время уходило, немилосердно, прячась за гору, вместе с последними лучами солнца, отсчитывая уже не секунды, а часы…

– Пиррова победа – сказал бы Михайлович.

Бездействие, блаженство, никаких команд …и безразлично все, самолет, шашлык грузинский. Но всегда, в хорошем дружелюбном коллективе, всю обедню обязательно испортит, какая ни будь Стерва. Она пинками, тычками и зуботычинами, с горем пополам выстроила обойму, даже свой арсенал применяла, больше для устрашения, нежели тонуса ради. Обойма держалась друг за друга и качалась, как под гипнотическим звучанием свирели факира. Факир, в лице Стервы, не показывал слабость, он поджопниками погнал разленившихся курсантов в горы, и чтоб без носилок, для Вторы, не возвращались. Движения обоймы стали все ритмичнее, и когда, все же рискнули вернуться назад, с двумя ореховыми ветками к освирепевшей Стерве, все стало на свои места. Подругу немного попустило. Порылись в рюкзаках, нашли пару мужских гимнастерок, продели очищенные ветки в рукава, кое где, прихватили веревками. Получились носилки. Вспомнили, что нам преподавали о передвижениях китайских ДРГ. Они передвигались впятером, четверо бежали, а пятый отдыхал в носилках. Время от времени менялись, группа могла накрутить за день до ста пятидесяти километров. Мы немного скорректировали эту тактику, решили меняться парами. Гюрда перебила повествование Стервы. Конечно, себе в напарники Немого взяла, тот прет как танк, а мне Цыгана определила, а его ветром шатает. Пробовали и так, и этак, не получаются из нас китайцы и все. Ползти шагом у нас еще получалось…а с бегом, увы, мы как стреноженные лошади, только задами вилять могли. С горем пополам прошли мост, вот так бы и плелись по грузинской дороге, если бы Цыган не увидел автобус, стоявший на дороге, совсем ничей, под капотом стояла мощнейшая противоугонная система –со всех свечей были сняты колпачки, хорошо, хоть трамблер не раскурочили. Мы бы так и прошли мимо, настолько затурканные были, или от усталости-нам автобус, как мираж показался, хорошо, хоть Цыган вовремя проснулся. Цыган нажал на стартере, и автобус пару раз громко чихнув, завелся. Мы до аэродрома доехали за два часа. Потом ожидание, погрузка, Запорожье. До вокзала нас военные подкинули. На вокзалах всегда цыгане околачиваются, но Цыган и сообразил, первые три дня мы в таборе и перебились. А когда, молдавские цыгане уехали, сдали эстафету харьковским цыганам, но к этому времени ты, Втора, уже моргала глазами и даже смеялась временами. Даже ходить пыталась. Все тебя жалели, полный инвалид детства, больной на всю голову…

– Да ладно!

Я остановила Стерву, мне было неприятно, но все слушали её рассказ, никто не перебивал, никто не смеялся.

***

Я первым делом, вернувшись в дом, развернула сверток, что мне всунул, перед уездом Чавось. Там была метрика(погашенная), паспорт Гюрды, какой-то потертый аттестат о восьмилетнем образовании, полученном в школе г. Днепрорудный, медицинская карточка, какие-то грамоты за победу по волейболу и за участие в олимпиадах. Короче весь тот не нужный хлам, который является легализацией в этом мире. Когда я заглянула в рюкзак с видео плейером, подаренным нам, то нашла такую же дребедень на нас, правда, аттестаты были о получении среднего образования. Разбирать документы и зазубривать легенду, пришлось каждому индивидуально. Стерва втрескалась в какого – то миссионера немца, оставалась ночевать дома все реже и реже. Через три месяца она вышла замуж и поменяла фамилию, получила через германское посольство паспорт с фамилией мужа и вскоре умчалась осваивать мир, перед отъездом похвастав, что ждет ребеночка. (А, мне все покоя не давала мысль, как её через границы с набором ножей пропускают? Сиськи не мешают?) Не было зависти, не было обиды -была опять пустота, я была одна, совсем одна. Цыган тоже, можно сказать отделился, бывал очень редко, прибегал, при любой возможности, оставлял деньги, для меня, он знал, где банк в доме. Цыган успел сделать документы на дом, на мое имя. И пропал. (Нашел меня через шесть лет. Я уже к этому времени успела закончить Донецкий институт туристического бизнеса, благодаря склонности к изучению языков или спортивные достижения тому виной (не обошлось, наверное, без Чавося). Я решила съездить в Белгород, проведать Гюрду. С большим трудом добралась до дурдома, в который её определили. Это был раскидистый комплекс, со своим садом, землей, столовой, была своя водокачка, котельная, обслуживавшего персонала было больше, чем больных. Никаких клеток, никаких решеток, ходили все стадом, что санитары, что подопечные. Складывалось такое впечатление, что это заведение полностью автономно, и на случай атомной войны, у дурных больше было шансов выжить, чем у остальных людей. У них даже свой морг был и свое кладбище.

***

Сначала меня прогнали через администрацию:

–Кто, что, откуда?

Аккуратно записав мои данные, кучу наводящих вопросов, взяли подписку о том, что я не буду иметь претензий за такие или иные действия администрации, проинструктировали об условиях посещения … и все это под роспись. Все документы забрали без вопросов. Чек с двести пятьдесят тыс. долларов на получателя, взять отказались. Вся процедура, что касалось, спонсорской помощи, была закручена таким образом, что подопечным, что на предприятие, лучше было купить и подарить что ни будь ценное (легче было потом спереть и реализовать), чем деньгами, которые нужно проводить через кучу инстанций и где они в конце концов теряются. Директор дурдома мне все так красочно разрисовал, пел похлеще баптистов, а потом, как между прочим,

–Но, если вы мне доверяете, то обналичив этот чек, под мою персональную ответственность…

Мне надоело. Я оборвала этот диалог:

–Хорошо, я подумаю.

Глаза, блестевшие у администратора, как у мечтательного мартовского кота, вмиг потухли. Он грубо вытолкал меня за двери, со словами в вдогонку:

– Ходят тут всякие, работать мешают.

– Надо в Одессе памятник Ильфу и Петрову поставить,-подумала я.

Сиротки, никогда не переведутся. После обеда, в дурдоме тихий час. Я терпеливо ждала. Потом попытались еще заморочку запустить, типа спонсорской помощи на отделение, на нужды столовой. В конце концов, я уже подумывала приехать сюда с Цыганом и со всем его полукриминальным табором, так они меня уже достали. Наконец мне вывели Гюрду, она была худой, похудела еще больше, глаза были с расширенными зрачками, на ней был застиранный халат, она явно меня не узнавала, рядом сидела санитарка и бесцеремонно курила сигарету, закинув нога на ногу. Я попросила отойти санитарку в сторону, не курящие мы вот. Санитарка побурчала и отошла. Втора легонько пожала руку и тихо шёпотом:

–Так надо, Втора.

Глаза её все оставались такими же безучастными:

–Ты пока больше не приезжай, Продолжила Гюрда.

Накурившись, вернулась санитарка, стала жаловаться на капризную подопечную, показала место укуса, что-то еще, я дала ей пару тысяч гривен, собранный мной пакет с одеждой для Гюрды. Поцеловала подругу, тихонько на ухо шепнув ей:

–Ты держись тут.

Она легонько прикрыла глаза. Назад я летела, как на крыльях, я прочувствовала, что еще жива обойма и не все потеряно. Начала готовить план возвращения Гюрды, я надеялась восстановить её у себя дома. Через неделю меня вызвали в РОВД. Что-то нарыли подумала я. Поднявшись в кабинет участкового, меня встретили довольно уважительно:

–Втора Михайловна, вы знакомы с такой то, такой – то?

Я впала в стопор. Что-то знакомое, но хоть убей, не помню…Играли бы долго в молчанку, если бы инспектор не дал мне бумажку, из сериала «Их разыскивает милиция». Вот ознакомитесь, соседи из Белгорода прислали. На рисунке я, с трудом, узнала Гюрду.

– Да так, дружили, когда -то в детстве-ответила я.

Опять инструктаж, если появится, как действовать, к кому обращаться и т.д. Инспектор дал расписаться в журнале, мол отреагировали, проинструктировали. Подписал пропуск и до свидания. Втора Михайловна. Шла по шоссе и сосала сушку. Купила в магазине целый килограмм, и голод сбивает и готовить не надо, с одной стороны, есть преимущества в одиночестве. (если честно, то все мои кулинарные способности сводились к приготовлению бутербродов и жаренью яиц. Варить яйца я не умела, они-то резиновые получались, и не чистились совсем, муж зараза, по началу поддергивал, они, у тебя, как змеиные прыгают, то наоборот, становились жидкие, что чайной ложкой со скорлупы их выскребать приходилось, но, когда я умудрилась приготовить яйца с мягкой скорлупой, в которой переливалось нечто, меня с кухни выгнало все мое мужское население, и больше на кухню меня не пускало. Кухня для меня была -Табу. Это было место, где мои сыновья прятались со своими будущими женами, от всевидящего ока матери). Сушка была необыкновенно вкусной. За последнее время я приобрела массу вредных привычек-стала много есть (не есть, а жрать), я могла за раз съесть пол буханки свежего хлеба, отщипывая понемногу на ходу даже сейчас, стыдно от соседей, но для меня нет ничего, вкуснее свежевыпеченного хлеба в морозный, хрустящий вчерашним снежком, день. Я шла и медленно прокручивала последние события, невольно сопоставляя их с последними новостями, которые, через телевизор, газеты, агентства ОБС (одна баба сказала) незаметно, слоями отлаживались в нашем сознании, как мусор на полигонах Львова. Не неся в себе никакой ценности, они захламляли всю нашу память. Что– то здесь не так. Что – то не все сходится с этой пропажей Гюрды. Перед лицом мелькнуло все разом: и директор, и санитарка, и мымра из отдела кадров, и вежливая улыбка участкового с опознанием, переданной соседями. Я так и не поняло, что меня насторожило. Ну пропал человек, ну и что, мало ли шизофреников бегает по стране? В наше время к пропавшим и пропащим можно отнести каждого первого. Посмотри в зеркало, и ты увидишь потенциального потерявшегося человека (фантасты верно придумали. Что если собрался в магазин за сигаретами, всегда с собой бери джентльменский набор дикого туриста, не забыв метровый мачете (нож такой, широкий и страшный, особо сильно пугающий то, что остается от злобных аборигенов, постоянно крутящихся возле магазинов, особенно в ночные часы,) На душе стало как-то тоскливо, защемило…И Цыган пропал, даже посоветоваться не с кем. Я вспомнила, что еще оставалась командиром, уже не существующей обоймы, решила плюнуть на все, командовать только собой и приказывать только себе…И первый же приказ был-на море. В Бердянск. Почему в Бердянск, не знаю. Цыганские деньги почти закончились, ни что быстрее не заканчивается, как цыганские деньги. Я как-то привыкла, к тому, что они никогда не начинались, были всегда, но Цыгана не было целый год, и рука сегодня скребнула по пустой полочке нашего тайника, под ложечкой появился тревожный холодок. Я, как никогда почувствовала пустоту, не ту пустоту, что меня окружала, без Цыгана, без Гюрды, без Стервы, а особую ужасающую пустоту, моей никчемной жизни. Я впервые поставила перед собой вопрос:

– Кто я, что умею делать, как дальше жить?

Ответ командир выдал мне неутешительный:

– Я гадкий утенок, бездарь и неумеха по жизни, неудачница и дура, и светит мне, в лучшем случае, бомжатник на Запорожском Железнодорожном Вокзале, с его лечащим и взбудораживающим запахом.

Мне уже исполнилось восемнадцать лет. Я чувствовала себя такой старухой, местами втискиваясь в свой сорок восьмой размер. С этого дня я опять начала бегать. У меня появился круг знакомств, очень разные добрые люди от дести до девяноста лет, которые после тренировки, пытались любым способом затащить тебя к себе домой и напоить чаем. После этого чайного ритуала, ты уже полностью и окончательно была своя, и безоговорочно считалась зачислена в Масонскую ложу спортсменов любителей. Эти дворовые стадионы, по вечерам собирали разный люд, от собаководов, до любителей побегать и поговорить, короче. (я всю жизнь боролась с этим армейским лексиконом. Хотя признаю, как должное, что она, как устав, лаконична и более точна в любом разговоре и порой одно слово заменяло несколько понятий. Кто ни будь из вас пытался выступить в качестве переводчика русского языка, на стройках, укомплектованными таджиками? Про то как представители средней Азии сдавали экзамены по русскому языку, при получении российского гражданства я напишу наверно в другой книге…) Я уже было полностью смирилась с мыслью, что море для меня накрылось…волной, а мой взгляд все чаще и чаще перебегал, к рюкзаку с видео плейером, в который я засунула банковский чек. Но голод не тетка. Я еще ночью доела сухую манную крупу, и не выдержала…К обеду я шагала, к центральному банку, с паспортом в кармане и с чеком. Я уже знала, что курс один к четырём с половиной, и за каждый доллар мне дадут целых четыре с половиной гривны, а на такие огромные деньги можно было купить пол лотка мороженного. (муж всегда пользовался моей слабостью, и в период ухаживания, закормил меня мороженным до температуры плюс сорок один градус и выше, без всяких возражений, утащив к себе домой – к маме и малиновому варенью, из его квартиры я уже не вышла, по сей день. Мама стояла на пороге и грудью охраняла дверь. Женщинам всегда дарят цветы, а я их не люблю, в детстве насмотрелась, да и они не вкусные, муж всегда мне дарил мороженное, без повода, просто так…, что я есть. Правда грешу, когда попадала на цветущие маки в Казахстане, целая пустыня маков, или на нарциссовые поля на Курильских островах, я ощущала себя женщиной…такой женщиной-царицей, и эти цветы, этот дикий полевой аромат, это было все мое, это было мое царство, в котором живет женское счастье. Только цветы в этом царстве были заколдованы-они привораживали своей красотой, но не пахли…совсем не пахли. Но земля, ягоды, луговая трава и тысячи мельчайших растений, деревья – возмещали этот недостаток. Привлеченная запахом Сакуры на Итурупе (один из островов курильской гряды), я пообещала вернуться к созреванию ягод, и вернулась. Наверное, даже Барон Мюнхгаузен хохотал надо мной, ибо вкус этой очаровательной ягоды, был похуже пенья павлина, усладившее слух не унывающего барона)

Глава 8

Я приближалась к банку, и ноги мои стали наливаться страхом, потом совсем остановились…Я перепрыгивающая на марш-бросках через змей, играющая на голых коленях с маленькими скорпионами не боящаяся брезгливо откидывать палкой безобразных пауков…до панического ужаса боялась крупных офисов. Я никогда не была в банках. Мне всегда казалось, что в них живут и работают небожители-люди, приближенные к богам, что у них все не так, как у всех людей, и едят они необыкновенную не земную пищу, даже в телевизионных рекламах их показывают, легко изящно двигающимися, хрупкими, улыбающимися, с незримыми ангельскими крыльями за спиной и в руках у них всегда…Рафаэлло, Баунти. Вы только прикройте глаза и произносите про себя – ба-ун-ти! Это что-то эфирное! Разве можно простым людям такое есть. Я вот ночью из пакета вылизывала последние крупинки своего Баунти. На входе в банк стоял пожилой дядька милиционер. Он подозрительно посмотрел на застывшее изваяние перед банком, потом не выдержав подошел и поинтересовался:

–Девушка, вам не плохо?