Бродяга, Плутовка и Аристократ: Реквием

Они хором рассмеялись при виде зажатого Эдмунда, явно стеснявшегося камеры. Банкет продолжился, и веселью не было конца. Царила теплая дружеская атмосфера, словно событий прошлого и вовсе не было. И так было уже целых два года, с тех пор как совместными усилиями двух враждующих сторон были организованы партии, которые положили конец битве идеологий. Партийная система оставляла классы, но при этом позволила простым людям собираться в политические единицы, а их лидерам участвовать в судьбах народа на ровне с аристократами. Это было уникальным феноменом, которого прежде не видела история нового мира.

– Как думаешь, он придёт? – спросила Лотти.

– Не знаю… я не оправлял ему приглашения, – безразлично ответил Григорий. – Ему тут места нет.

– Вот оно как. Давно мы его уже не видели. Может, это даже к лучшему, – посмурнев, добавила она.

Через несколько часов бал подошел к концу, и все гости разъехались по домам. Лотти осталась ночевать в поместье Бен Кильмани, изрядно напившись. Эдмунд кое-как заставил её сесть в транспорт. Эли утащила домой вдрызг пьяного Фарля, который вместе с Симоном под вечер знатно приложились к коньяку. Семья Кол Галландов также отправилась в свои владения. Павел простился с Розой, проводя её к Атмосу, и также уехал. Но не домой. Путь его лежал к особняку на отшибе, где жил совершенно другой человек. Стояла ночь. Небо заволокли тучи и назревала зимняя гроза, раскаты грома уже раздавались где-то вдали, а в след за ними и удары молний подоспели. Их яркий свет освещал темные коридоры здания. Павел ступал по ним без тени страха, взгляд его отличался от того, что был при свете софитов. Он был более отрешенным, даже апатичным. Вот он остановился у двери и прозвучал глас небес, от которого содрогалась сама земля. Павел открыл её. Перед ним предстала просторная комната с зажженным камином, его легкий треск успокаивал душу, и свет тускло освещал помещение. Тени от огня прыгали по стенам, изредка касаясь лица хозяина особняка. Он сидел на кресле в рубашке цвета смолы, а шею его опоясывал синий галстук. К руке этого человека была подведена капельница, поэтому он не мог поприветствовать гостя, как полагается.

– Вижу, тебе не здоровится, – заговорил Павел. – Судя по наряду, ты всё-таки намеревался прийти на бал.

– Да, но, увы, здоровье подвело. Как там всё прошло? Надеюсь, никаких казусов не случилось? – произнес он, блеснув пустыми голубыми глазами.

– Ты не поверишь, дружище, – ответил Павел, начав регулировать поток лекарства в капельнице. – Тишь да гладь. Мир и полное взаимопонимание.

Этот сарказм пришлось не по душе хозяину дома. Павел это понял, потому продолжил уже по существу:

– Ах, они догадываются, что среди гостей есть твои люди. Ведут себя крайне осторожно.

– Хочешь сказать, они лгут? – опечаленно спросил.

– Не совсем. Думаю, доля теплоты была настоящей, но если судить по большей части, они хотели бы глотки друг другу порвать, да не могут. Ты же понимаешь, что не сможешь контролировать их вечно? Рано или поздно рыбка соврется с крючка. Ты смертен, друг мой. И мы знаем, что срок твой даже короче моего.

– В таком случае я сделаю всё, чтобы к тому моменту их вражда исчезла. Уже два года держится баланс, пусть так оно и будет.

Он вытащил иголку из вены, встал возле окна и взглянул на чёрное небо. Попытался проникнуться им, да не смог. Сейчас оно казалось его таким же пустым, как и он сам. Блеск молнии осветил его фигуру. Это был тощий молодой человек с побитым жизнью телом. Его лицо больше не излучало былую радость, а глаза не смотрели с восхищением на прекрасный небосвод. Всё это умерло давным-давно вместе с ним.

– Я единственный, кто может их остановить. Вражда отняла слишком много… в первую очередь, у них самих. Я мог прекратить всё это, но был слеп. Предпочел оставить всё на них, ибо я дурак, который верит в лучшее. Но жизнь показала мне, что лучшее само не придёт. Пусть сейчас их мир лишь иллюзия, но однажды они сами в неё поверят, и тогда мы снова сможем быть вместе. Для этого я готов пойти на всё, даже готов смириться с их ненавистью. Я приму её всю без остатка, стану сосредоточением их злобы и освобожу от неё. Ты же поддержишь меня? – обратился к Павлу.

– Мы все на твоей стороне и также готовы пойти на всё. Вместе с тобой, Первый.

II

Следующий день после жатвы выдался размеренным, каждая из семей «оправлялась» от бурного пиршества. Шарлотта проснулась около полудня в спальне Эдмунда, её голова гудела и отказывалась воспроизводить события вечера. Несмотря на упреки Розалии та с легкой руки Фарля умяла несколько бокалов красного вина. Их ей хватило с лихвой. Ласковые лучи солнца коснулись её белоснежной кожи, по которой от холода пробежались мурашки. Очнувшись, Лотти поняла, что нага. Её повседневную одежду слуги сложили на кресле, но до них предстояло добраться. Девушка, обернувшись в простыню, несколькими скачками допрыгала до вещей. Стоило только одеялу упасть, как холодок тотчас же охватил её стройное тело. Она быстро натянула джинсы и свитер, но никак не могла найти нижнее бельё, поэтому вышла из комнаты так. По утру её рыжие кудри были особенно непослушны, они завивались в птичье гнездо, с которым что-либо сделать было уже трудно. И такая сонная и неухоженная она пошла по коридору, где её встретила горничная.

– Госпожа Шарлотта, – вежливым тоном поприветствовала она и поклонилась.

– Сколько раз можно повторять? Просто Лотти. Эх, я такая же простолюдинка, этикет излишен. Где Эдмунд?

– Прошу прощение. Господин ожидает Вас в трапезной.

– А что у нас на обед? – игриво полюбопытствовала Лотти.

– Так как Вы изволили ночевать у нас, господин распорядился приготовить стейк.

– Вот ведь негодник, знает, как угодить женщине, – улыбнувшись, проговорила.

Она спустилась на первый этаж пустующего особняка. С тех пор как главой Бен Кильмани стал Эдмунд, авторитет семьи возрос многократно. Его приход к власти устранил причины у Южной Церкви отрекаться от их рода. С уходом Пьера за огромные заслуги перед общественностью Эдмунда удостоили правом войти в состав высшей палаты совета. Он способствовал разрядке социальной напряженности через расширение деятельности благотворительных фондов. Как оказалась, такая тактика не менее эффективна, чем та, которую предлагали его оппоненты в лице Фарля и Гриши. Эдмунд всегда был сам себе на уме, старался не встревать в их политическую войну, поэтому его и не трогали, что позволило молодому аристократу спокойно вести дела.

Сейчас он ожидал Лотти, с желаниям любуясь прекрасно приготовленным куском говядины. Дверь отворилась, и вошла она.

– У-утречко, – потягиваясь, выдавила из себя Шарлотта.

– Вообще-то уже день, – посмеялся он в ответ. – Сестра была жуть как недовольна, что ты напилась. Ворчала весь вечер, но я разрешил ситуацию, – сказал, отпив чай.

– И как же? – спросила она, кокетничая.

– Просто увёз тебя к себе, пока она не начала читать нравоучения.

Лотти рассмеялась и поворошила его чернявую голову, а после поцеловала в щеку. Она заметно изменилась в характере за эти три года. Стала проще, если можно так выразиться. Под влиянием Розы Шарлотта уверовала в теизм, но с годами её вера ослабла. Теперь её желание освободить людей от классов было связано не с религиозными идеалами, а с чистым порывом души и духом справедливости. По этой причине она ушла из теистической общины, а вместе с этим отказалась от многих моральных запретов, вроде алкоголя. Её никогда не заботили вопросы мироздания, она считала их слишком далекими от реального мира. По началу такое нейтральное отношение её беспокоило. Посоветовавшись с Фарлем по этому вопросу, он назвал её просто агностиком, сказав, что такая позиция абсолютно приемлема. И девушка успокоилась. Казалось, ей нужно было только название своего состояния, удостоверение «нормальности».

С детства Лотти во всём брала пример со своей матери, хотела стать такой же даже во вопросах мировоззрения. Но внутренняя природа девушки отвергала эти духовные ценности. Возраст и опыт показали, какие ошибки может совершить её идеальная мама. Роза на своём пути накликала много бед, которые привели к печальным последействиям – «возмущению теистов», начавшегося три года назад. В результате неосмотрительных действий Розы пострадало много человек. После всего этого Лотти окончательно убедилась в негодности прошлых методов Рестеда, что как ни странно освободило её, развязало руки. Она стала свободной от влияния духа Розалии Бен Кильмани и стала самобытной Шарлоттой Аллаги. Теперь она глава партии Рестед – самой многочисленной неправительственной организацией, которая выступает от лица нескольких сотен тысяч человек и провозглашает их волю. Пусть сама Лотти отныне не теистка, но решила оставить их в название как дань уважения.

– Слушай, Эд, – заговорила она, жуя стейк. – Он вчера не появлялся? А то я смутно помню, что было после третьего бокала.

В тесном кругу общения, связанных с «возмущением», «он» стало нарицательным обозначением конкретного человека.

– К сожалению, нет. Давно вы в последний раз собирались втроём?

– Очень, – с грустью ответила, отложив приборы. – Сам же знаешь. Эх, в детстве всё было куда проще… яснее. Даже не понимаю, когда наши жизни пошли по одному месту. Это забавно осознавать, как всё изменилось. Я бывшая плакса и тихоня превратилась в лидера огромной организации с филиалами по всей стране. Гриша из скромного парнишки-заучки преобразился в самого влиятельного молодого аристократом, – тут она улыбнулась. – А он… он удивил нас всех. Хотя такое случалось постоянно.

– Лотти, – обратился он, увидев её печальное лицо. – Давай сменим тему. Как продвигаются дела в Рестеде? Что нового?

– Так я и рассказала всё противному аристократу, – ухмыльнувшись, выпалила она, отчего взгляд Эдмунда резко помрачнел. – Ладно тебе, не злись. Сейчас мы активно работаем над новыми поселениями. После процесса «анти-демократизации» Гриши, они потеряли статус бесклассовой зоны, и мы пытаемся это исправить. Правда приходится идти на уступки этому твердолобому дурню. В замен отмены классов он хочет сузить гражданские свободы у жителей поселений. «Для поддержания дисциплины следует создать альтернативные методы сдерживания человеческой природы», – процитировала. – Представляешь?! В общем, работы предстоит много… ещё нужно подать заявку на пересмотр закона о религиозных организациях, встретиться с архиепископом Авреелем и поговорить о претензиях на землю разрушенного собора Святого Благодетельного Григория. Ух… аж голова кругом, но я держусь.

– Это гораздо сложнее, чем быть главарём террористической группировки, не так ли? – съязвил Эдмунд.

– Ха ха. Что ещё скажешь, умник? Прежде чем я задушу тебя подушкой.

– Что сейчас почти половина второго, – спокойным тоном ответил.

– ЧЕГО?! Я же опаздываю, – она резко вскочила с места, оставив во рту кусок говядины. – У меня же открытие первой Церкви Теистов. Роза так долго этого ждала, ты бы знал. Я не могу это пропустить!

Она тут же собралась; поцеловала Эдмунда, который давно привык к импульсивному поведению подруги; и убежала.

Этим же утром только в поместье Кол Галланд происходила схожая картина. Григорий проснулся рано, пока Лотти спала, он уже успел сходить в отрезвляющий душ. Тёплые потоки воды быстро привели его в чувства. На ванну осел приятный пар, от которого аж зеркало запотело. В нём Гриша увидел отвратное лицо: щетинистое, с темными кругами вокруг глаз и сухими губами – осунувшееся и безжизненное лицо. Прискорбно, что оно принадлежало ему самому. Вместо завтрака он приложился к виски, как делал так на протяжении двух последних лет.

– Вижу, праздник продолжается, – упрекнула Натали. – Утро только началось, а великий Григорий Кол Галланд уже изменяет жене с бутылкой 73-го года. Какая ужасная учесть досталась мне, – ехидно добавила.

– И тебе утречко, дорогая. Куда же такая красивая леди собирается в столь ранний час?

Натали надела парадное платье, которое плотно облегало её формы. Она уложила светлые волосы и украсила их сверкающей диадемой.

– Я вместе с Шарлоттой иду на открытие храма теистов.

– А скажи, вот вы, действительно, сдружились, или эта одна из твоих очередных интриг? – поинтересовался муж.

– И да, и нет. Она забавная, но при этом волевая и опасная. С такими глаз да глаз нужен. Снаружи милые, невинные, а внутри коварные и расчетливые змеи.