Бродяга, Плутовка и Аристократ: Рассвет

– Конечно.

– И ещё. Мама, я не хочу уходить из приюта, – добавил, закрывая дверь.

Гриша вышел из комнаты в тревожном состоянии. Он старался обмозговать всё, что сказала Роза. Но никак не мог, противоречия лезли из всех щелей.

«Плохой – это тот, кто совершает злые поступки, причиняет людям боль, – размышлял Дангель. – Злой значит гневный, яростный и в этом духе… это выражение отрицательных эмоции. То есть поступки, которые сделал человек на подобных эмоциях – это плохие поступки. Однако. Как можно расценивать поступок через эмоции, а не через полезность или бесполезность? Если делать так, то поступки станут слишком субъективными, и их нельзя будет оценить умом. Они станут лишь восприятием человека событий… По такой логике, когда мне делают что-то неприятное, причиняют ту же боль, то человек автоматически становится злым. Но ведь нужно понимать состояние человека, его мотивацию, намерения и те последствия, что будут после. Ведь и Нейт получается злой… Он много бед на меня накликал. Но это не так. Он сострадательный и отзывчивый. Выходит, «плохой» – это временное состояние. Человек такой в тот момент, когда совершил нечто плохое… а если это временное, то как можно сказать наверняка, каков человек? Только если это происходит на регулярной основе. Но может ли человек быть всегда «плохим»? И выходит, что антоним «плохому» будет «хороший»? То есть люди делятся на хороших и плохих? Но все поступки на чувственном уровне понимаются субъективно… мы ведь не видим всей картины. В таком случае и воровство – это плохо… но воруют по разным причинам. Тогда получается воровство от голода и воровство по желанию разбогатеть это одно и то же, это плохо. А это не так. Воровство из голода вполне понятно и полезно для себя и тех, ради кого воруешь, чтобы накормить. Я не понимаю… нужно ведь проанализировать у кого украл, сколько и зачем. Соотнести бесполезность с полезностью… как можно сказать однозначно, что что-то плохое? Незаконное и бесполезное звучат куда логичнее и понятнее».

– ААА! – крикнул он, вороша голову. – НЕ ПОНИМАЮ!!

– Ты чего кричишь!! – выдала Лотти. – ИСПУГАЛ!

– Прости-прости… просто голова кипит.

– Будешь так орать, детей перепугаешь, – поучительным тоном проговорила она.

Гриша виновато кивнул.

Роза вслед за Дангелем покинула библиотеку и поднялась в свой кабинет. Там её поджидала Эли.

– Настоятельница, кто это был? – спросила нянька, стоя у двери.

– Ах… это уже неважно, Элизабет.

Она вошла внутрь, минуя Диш.

– Зачем он приходил? – продолжила настаивать она.

– Хочет усыновить Гришу.

– Он не выглядит благонадежным, пусть и аристократ. Беспокойно мне. Вы же не позволите ему забрать от нас ещё и Гришу? Так ведь?

– Это не в моей власти, – резко ответила Роза. – Мальчик должен сам решить.

– Но за Нейта… за Нейта ты решила сама.

Эли возмутилась такому лицемерию со стороны настоятельницы. В такие моменты её речь сама собой менялась на «тыкающую».

– Диш, – отреагировала Роза грозным тоном. – Я поняла свою ошибку в отношении Нейтана. Я не могу выбирать за детей. Но сделанного не воротишь… Пусть хоть Гриша сам выберет.

– Всё равно это как-то… неправильно, – размышляла Эли. – Наша задача находить лучших родителей для детей. Мы не можем пускать всё на самотёк. Я понимаю, нужно учитывать мнение детей, но и самим не терять голову. Пусть Гриша умен, но всё ещё дитё малое.

– Эли. Не части с рассуждениями. Гриша сказал, что не хочет уходить. Не волнуйся. Этот человек не сможет забрать нашего мальчика, и нам в это вмешиваться не нужно. Григорий сам сделает правильный выбор. Я ему уже всё разъяснила.

Диш тяжело вздохнула, слова Розы никак не утешили её.

– Вы изменились, Роза… стали какой-то холодной.

– Всё вокруг меняется. Я просто… просто не хочу поступать также, как поступила с Нейтам, понимаешь?

– Я Вас не обвиняю. Всем было тяжело… Особенно ему, – добавила она полушепотом.

В этот же вечер пришли документы на усыновление, а уже на следующее утро пришёл и сам Кол Галланд в не менее пафосном наряде. Роза представила его Грише и оставила в гостевой комнате. Симон был совсем не похож на Гильмеша: ни фигурой, ни духом. Волосы, уложенные воском; дорогой парфюм; пиджак; лакеи и неосязаемая, но чувственная харизма – всё это недвусмысленно говорило о его высоком статусе.

– Так вот ты какой, Григорий Дангель, – заговорил Симон. – Красивый. Наверное, популярен среди девочек.

– Спасибо за похвалу, но я не стою такой оценки, Ваше высокоблагородие, – сдержано ответил он.

– Вежливый. Это достойная черта. Но, что более важно, ты умеешь правильно говорить. Давай опустим формализм? Обращайся ко мне просто Симон. Приятное тут местечко… светлое. Дети мельтешат, – посмеиваясь, добавил. – У меня у самого двое детей твоего возраста и ещё одна постарше.

– Тут правда… мило, – нервничая, ответил Гриша.

– Вежливый, да ещё и скромный. Чудо просто. Скорее всего, тебе известно, что я друг детства Розалии. Очень давно мы с ней знакомы. Она что-нибудь обо мне говорила?

– Она… она ничего не рассказывала о том времени, когда жила в Аристократии, – произнес мальчик. – К сожалению, до недавнего времени я и знать не знал о Вашем существовании.

– Вот как. Но оно понятно. Аристократы редко публично покидают пределы своей стены и не особо афишируют о своей жизни. Эх, уверен, Розалия крайне нелестно обо мне отзывалась.

Гриша напряженно обдумывал свои слова.

«Он не кажется таким, каким описала, мама, – в голове мальчик тщательно анализировал портрет собеседника. – Спокойный, очень вежливый и наружность его вызывает лишь положительные эмоции. Так ли он «плох»?»

– Мама, назвала Вас плохим человеком, – решился высказаться Григорий. – Правда, я не совсем понял, что это значит.

– Она всегда неясно выражалась. Но я понимаю, что она имела ввиду. Ваше поколение, да и наше тоже, практически не применяет такие понятия к людям. Но, возможно, Розалия в чём-то и права. И я, действительно, плохой.

– Вы же аристократ…

– Аристократы сейчас другие, нежели ранее. Они отошли от добродетели.

– Мама, мне то же самое сказала. Она сказала, что классовая система ошибка.

«Вот ведь девка… уже успела засорить его», – подумал Симон.

Его лицо стало серьезным.

– А как ты считаешь?

– Ну-у… деление общество, на мой взгляд, совершенно оправдано.

– Я также считаю, – подхватил он. – Но нужно признать, что сейчас общество переживает не самые лучшие времена. Я политик, Гриша. И ты должен понимать, что таким, как я, приходится иногда сглаживать углы. Но с тобой я буду прямым, ведь мне важно твоё мнение. Я хочу усыновить тебя не из большой любви к детям, а, исключительно, из-за результатов теста. Моя цель – изменить это общество, не уничтожая его устоев, – эти слова нашли отклик в сердце мальчика. – Аристократы нынче слишком скверны, и я как один из них несу за это ответственность. Что-то нужно менять, чтобы мир не в пал в хаос, откуда не так давно вышел. Последняя война результат того, как жили люди прошлого. И к сожалению, мы начинаем жить точно так же. Гриша, тебе приходилось встречаться с жестокостью и несправедливостью?

Он тут же вспомнил Нейта. Его ногу, руку, избитое лицо, поломанные кости, огромный шрам, кровавый кашель – все издевательства, которые он перенёс будучи безродным. Всю несправедливость, что он пережил. Всем этим пропиталось его сознание.

– Да…

– Как бы не говорили церковники, Рабочий район сродни гетто. Медицина далеко не так доступна, как жителям Центра или тем более Аристократии. Доходы также не близки к идеалу. Нрав жителей груб, не воспитан. И всему виной мы… аристократы. Аристократы, что отошли от нашей главной задачи: помогать людям, прививать им чувство прекрасного и показывать, как должен жить добродетельный гражданин. Поэтому я хочу перед тобой извиниться.

Он встал и поклонился ему в знак раскаяния. Этот жест аристократа к простому человеку немыслим. Такие действия поразили Гришу.