Букет охотничьих и рыболовных историй. Книга 3

– Мама, это же охота, и на охоте всякое может случиться, не дай Бог, – сказал я.

– Не дай Бог, не дай Бог, – сказала мама.

– Саша, действительно, мама себе места не находила, переживала, – сказала сестра.

– Да я бы мог раньше прийти, тогда бы соболя пришлось оставить в тайге. Динка его в дупло загнала, вот он и не хотел покидать безопасного места, а как темно стало, он и решил сбежать по деревьям, но Динка его остановила, наша Диночка умничка. В следующий раз, когда буду уходить на охоту, буду предупреждать, чтобы не волновались, – сказал я.

Открыл рюкзак и показал добычу, и все переживания сразу улетучились. Достали глухаря, а отец взял в руки соболя и рассматривал его.

– Да, это дорогостоящий трофей! – сказал отец.

Немного отдохнул, меня накормили, и приступил к снятию шкурок с добытых зверьков и мысленно благодарил хозяина тех мест. А Динка стала всеобщей любимицей. А я впервые переночевал один в лесу, возле костра, и мне помогала моя лаечка по прозвищу Динка, хотя ночёвок в лесу было много, но эта ночёвка запомнилась мне на всю жизнь.

Зимовьё на зимнике, или Танцующая волчица

Зимник – это дорога, которая эксплуатируется только зимой, а летом по этой дороге проехать нет возможности, так как она вся заболоченная, в некоторых местах даже пешком пройти невозможно. А зимой, когда всю дорогу скуёт морозом, то пожалуйста – езди по этой дороге сколько душе угодно. Вот поэтому эта дорога называется зимником.

Эта дорога, о которой пойдёт речь, – одна из зимников геологоразведочной экспедиции номер сто семь, это первоначальное название экспедиции, а позже её переименовали в экспедицию «Восток кварц самоцветы», и до самого конца она так называлась. И находилась она ближе к Южной Якутии. Зимник этот проходил по маршруту Хатыми – Перекатный, по которому доставлялись продукты питания и промтовары для жителей посёлка при помощи больших тракторов Т-100 и Т-130, которые таскали за собой большие короба, установленные на рубленых санях из брёвен, а чтобы хорошо скользили по снегу, нашивалась на полозья листовая сталь толщиной десять миллиметров. Загружались короба всякими товарами до нескольких тонн и транспортировались до самого посёлка. Расстояние от Базы до Перекатного было приличным, около трёхсот километров, и по зимнику стояли зимовья, а в них жили на время зимника люди, которые следили за порядком и топили печи для трактористов, которые сильно уставали, перевозя тот или иной груз. Трактористы доезжали до зимовья на своей технике и, уставшие и голодные, принимали пищу, разогретую на горячей печке, на ней же кипятили чай и, напившись горячего чая, отдыхали в этом натопленном помещении. Отдохнувшие и бодрые, продолжали свой путь до следующего зимовья, и так до пункта назначения.

Этот груз ждали в посёлке с большим нетерпением, так как доставка груза была только зимой и с началом таяния снега транспортировка груза прекращалась. Люди, живущие в посёлке Перекатном, добывали горный хрусталь шахтным способом для нужд Родины. Кто говорил, этот хрусталь идёт на военные цели, кто говорил, что он идёт для космических технологий, и толком никто не знал, куда идёт это сырьё, которое добывается в шахтах Перекатного и Суон-Тита, но, самое главное, люди были заняты работой и получали приличную зарплату. В посёлке Перекатный вывозили отработанный грунт из шахты, отсыпали его на небольшой аэродром под самолёт АН-2 и тем самым улучшали полотно взлётно-посадочной полосы. В одном из номеров популярного журнала «Вокруг света» была небольшая публикация под названием «Аэродром из хрусталя, или Хрустальный аэродром», что-то в этом роде. Так это писали про этот самый аэродром, который находится в шахтёрском посёлке Перекатный. И действительно, я на этом аэродроме находил отбракованные хрустальные шестигранные пальцы от минеральных друз, и действительно получался «Хрустальный аэродром», который редко встретишь на всей планете.

Сам посёлок находится недалеко от правого берега полноводной реки Алдан, в которой водится много всякой рыбы. И, конечно же, природа просто великолепная: растут всякие грибы, включая боровики, ягода – начиная с голубики, брусники, смородины и самой запашистой ягодой под названием «моховка» и дичь – как водоплавающая, так и боровая – и всё это обогащает гастрономическое разнообразие.

В то время моя семья жила в Экспедиции, в которой я работал рамщиком на пилораме, и помогал мне Миша. Нормальный парень и хороший помощник. Мы с ним охотились на уток и вообще дружили, сам он приезжий, познакомился и женился на местной красавице и остался жить и работать в Экспедиции и растить двух сыновей-красавцев. Однажды мы что-то разговорились про зимник, и он мне рассказал, что на одном из зимовьев свирепствует стая волков уже не первый год, которой верховодит волчица, очень хитрая и злобная. Так на это зимовьё уже завозят пятую собаку, так эта волчица каким-то образом собак выманивает из зимовья, и от этой собачки остаётся только ошейник и следы крови на снегу.

– Дак собачку тогда надо держать в зимовье, – сказал я.

– Да всё уже перепробовали, когда собачку в зимовье закрывали, то она немного погодя, когда волчица появлялась, начинала визжать и проситься на улицу, а как на улицу её выпускали, собачка сразу бежала к этой волчице и больше не возвращалась, – сказал Миша.

– А зачем она бежала к волкам? Обычно собаки волков боятся и, наоборот, просятся в зимовьё, когда почуют присутствие волков, – сказал я.

– А вот, видимо, она посылала собакам свои любовные флюиды или ещё какие-то, только им известные приёмы завлечения, но собаки словно с ума сходили, сами бежали к волчице в её прожорливую пасть. А ещё видели, что волчица как увидит собаку визуально, то принималась крутиться, вертеться и припадать на передние лапы, как бы танцевала, завлекая бедных псов к себе на «развлечение». А когда волки собаку съедали, то потом гуляли свободно по всей территории, и дежурные боялись выходить из зимовья по своим нуждам. А иногда волчица усядется напротив окна и сидит, смотрит в окно, как бы говорит: «Я здесь хозяйка, единственная и неповторимая, и никто не может мне противостоять». А ночью всей стаей окружают зимовьё и воют на разные голоса, и такая жуть пробирает бедных вахтовиков, что они соглашаются на любую работу, только не на этом зимовье.

– А сейчас кто на этом зимовье работает? – спросил я.

– Да один согласился. Он раньше работал проходчиком в летний полевой сезон, а зимой им работы нет. Вот он сейчас там, на вахте, и ещё ему повезли очередную собачку, а зовут его Петровичем. А ты его, наверное, помнишь? Когда он возвращался с поля, получал приличные деньги, поддавал, и ему нравилось этими деньгами сорить в магазине.

– А ружьё вахтовикам дают? – спросил я.

– Да, им дают, но они же не охотники, так, выйдут, стрельнут вверх, волки немного успокоятся, а потом пуще прежнего начинают выть.

– Да, это проблема, а ты откуда знаешь про это? – спросил я.

– Ты же знаешь, где работает мой тесть, он бывает на планёрках, а там все вопросы решаются, – сказал Миша.

– Да, рассказал ты мне, подкинул тему, есть над чем подумать, – сказал я.

Да, волк – зверь серьёзный, умный, и дисциплина в стае просто изумительная, а общение между волками, по-моему, телепатическое, так как они не издают ни единого звука, когда идут на загон того или иного зверя, и у них всё идёт слаженно, и каждый зверь знает своё место на охотничьей тропе. А вообще, этот зверь свирепый и очень опасный, они даже своих сородичей не щадят, и, если какой-то волк при схватке получил серьёзное ранение, его тут же разрывают и съедают. Волк – это настоящий зверь, продуманный, свирепый и беспощадный. Но есть в их жизни смертельный запрет, через который они перешагнуть никак не могут, – это красные флажки. Не знаю, что они для них означают, многие не могут понять. То ли это неизвестность, через которую они не могут переступить, то ли это олицетворение огня, которого боятся все звери, то ли это для них магическое творение, которого они панически боятся, – все эти эпитеты связаны с магическими красными флажками. А есть ещё причуды, которых боятся волки. Раньше ямщики, заметив волков, или кони учуют серых, последнее, конечно, чаще происходило, начинают тревожиться и бегут сломя голову, тогда ямщики скидывали толстую верёвку, привязанную за сани. Длина этой верёвки – метров двадцать пять – тридцать с привязанной на конце красной тряпкой. И что же вы думали? Волки добегают до красной тряпки, а обгонять её боятся панически – вот тут если у ямщика есть ружьё, то начинают отстреливать волков, пока они не отстанут. Хотя красных флажков не боятся лисицы и другие звери. Значит, вывод один: красных флажков боятся только волки. Но нельзя их приравнивать к помеси волка с собакой или одичавшим собакам, которые совсем не боятся красных флажков. Есть ещё очень плохая черта волка – это страшная жадность волка, если он попадает в стадо баранов, то режет не одного барана, а сколько вздумается, или пока не помешают ему этим ремеслом заниматься. Вот такая волчья жизнь.

После того как рассказал мне Миша о волчице, основная тема разговоров у нас была про неё, которая держала в страхе зимовьё на зимнике. Я придумывал всякие варианты, как можно добиться того, чтобы ликвидировать эту проблему.

Как то пришёл к нам на пилораму Берговин – это непосредственный начальник нашего подразделения, высокий, здоровый и жизнерадостный человек, который своим позитивным видом заражал окружающих, и становилось чуточку веселее, чего не хватало, чтобы зажечь внутреннюю энергию человека.

– Фирсов, говорят, ты хороший охотник с большим стажем охоты? – сказал Берговин.

– Анатолий Андреевич, я охочусь давно, но не профессионально, – сказал я и посмотрел на Мишу, который, видимо, рассказал наши рассуждения на тему зимника своему тестю, а тот вынес разговор наш на планёрку для решения проблемы, которая создалась на зимнике.

– Саша, ты не смог бы поохотиться на эту напасть и желательно с хорошим результатом? – спросил Берговин.

– Анатолий Андреевич, я так сразу не могу ответить, но желание есть, и огромное, – сказал я.

– Но ты подумай – и результаты мне скажешь, только долго не думай, на следующей неделе заезд, и если ты надумаешь, то поедешь на это зимовьё, а за это время сделай список всего необходимого, что тебе понадобится для охоты на эту злыдню, которая портит кровь всему нашему подразделению, – сказал Берговин.

– Хорошо, – сказал я.

Берговин встал и вышел из столярки, где состоялся наш разговор. Ныне он покойный, Царствие ему Небесное, вечная ему память! Столярка стояла рядом с пилорамой, и когда мы замёрзнем или устанем, работая на пилораме, то заходили в тёплое помещение, где всегда пахло свежей древесиной пополам со смолой, и этот здоровый и чистый воздух даже полезный.

– Миша – это твоих рук дело? Выставил меня суперменом в охотничьем деле и знатоком волчьих повадок.

– Саша, да это тесть, мы как-то сидели, разговаривали, и я ему рассказал, что мы с тобой здесь размышляли, он даже слова не сказал, а видишь, во что всё вылилось, – сказал Миша.

– Но вот теперь хочешь не хочешь, а надо будет ехать на зимовьё, чтобы не прослыть пустобрехом, а там что получится, – сказал я.

Домой пришёл, рассказал, что придётся ехать на зимовьё и охотиться на волков. Галя даже удивлённо посмотрела на меня.

– Саша, а что, больше некому? – сказала супруга.

– Как видишь, это Миша рассказал своему тестю, что я хорошо знаю повадки волков, что всю жизнь выписываю журнал «Охота и охотничье хозяйство», и рассказал в конторе всем своим коллегам. Тогда все решили, что другой кандидатуры не сыскать, вот и решили меня отправить на зимовьё, – сказал я.

– Саша, тут уже деваться некуда, а то действительно пустозвоном звать будут, это уже дело чести. И если ты поедешь, то на сколько? – спросила супруга.

– На неделю, наверное, а может, и больше. Ты же знаешь, я всегда начатое дело довожу до конца. Но если будет осечка, то я долго буду себя плохо чувствовать. Да, ты правильно сказала, теперь у меня появился кураж, и я хочу во что бы то ни стало разобраться с этой волчицей, – сказал я.

– Саша, я поняла, что ты решил ехать на зимовьё, – сказала Галя.

– Да, ты правильно поняла, – сказал я.

– Тогда, когда будешь там, будь осторожней, – сказала супруга.

– Да уж постараюсь не попасть в зубы этой твари и ей подобной, – сказал я.

Начались сборы. Первое, что я сделал, – это составил список всех необходимых мне вещей: верёвка метров триста, красная ткань для флажков, хотя бы обтянуть флажками вокруг зимовья. А вообще, кто профессионально охотится на волков, у них флажковая обтяжка до четырёх-пяти километров на специальных катушках, как у связистов, которые вешаются на спину и при ходьбе шнур с флажками разматывается и крепится на деревьях или кустарниках, когда делают облаву на волков. А самое главное, мне нужен мелкокалиберный карабин с оптическим прицелом, без него мне делать нечего в тайге, так что это будет самым серьёзным заданием для руководства Экспедиции. Я знаю, что оружия в экспедиции много, но оно всё старое и разбитое, и метко с него не выстрелишь, но мелкокалиберку-то, наверное, найдут с оптическим прицелом, а без неё я и не поеду – это будет пустая трата времени. И когда я позвонил Берговину и задал вопрос насчёт мелкокалиберки с оптикой, то он сказал, что проблем не будет и будет тебе тозовка с оптическим прицелом, это для меня была отличная новость.

Вся неделя прошла в сборах, привезли мне отличную пятизарядную тозовку с оптикой, которую я пристрелял прямо на работе, благо за изгородью начинается лес, отсчитал сто больших шагов, и прямо на дереве сделал затёс, и углём поставил чёрное пятно. Достал пачку чёрных патронов и зарядил карабин, прицелился в оптику – и вот оно, чёрное пятно, прямо перед глазами. Плавно нажал на спусковой крючок, прозвучал хлёсткий выстрел. Посмотрел в прицел – пуля легла немного правее, на три часа. Потом ещё произвёл выстрел – и опять пуля в том же месте, только немного выше. Сделал поправку на прицеле и выстрелил – и пули начали ложиться прямо в цель. Удовлетворившись пристрелкой карабина, я был очень доволен, так как, сколько я себя помню, я всегда и много раз охотился с этим прекрасным и точным оружием, не зря же комбинированное ружьё «Белка» считают самым лучшим образцом промысловой охоты. К поездке на зимовьё было всё приготовлено, и я ждал команды от начальника.

В кабине трактора было тепло, но к грохоту и лязганью гусениц привыкнуть, по-моему, нельзя, и приходилось мириться с тем, что есть. Тракторист Дениска, по-моему, всю жизнь проработал на тракторах, был спокоен, и трактор его слушался беспрекословно.

– Дениска, когда мы будем на зимовье? – спросил я.