сидевшей рядом жены, но скоро приобрел нечувствительность к тычкам и, набычившись,
уснул на стуле. Когда начали укладываться спать, то будить его не стали, а просто уронили в
надсаженно заскрипевшую раскладушку.
В избе было жарко. Николай снова лег в кухне.
– А Колька-то какой, я даже не ожидал, – сказал Никита Георгию в большой комнате. –
Но ничего, жизнь остудит. Никто не живет так, как намечает, а живет так, как жизнь
складывается.
– Не остудит, – сказал в кухне Николай.
– Колька! А ну замолчи! Хватит уже! – крикнула ему из спальни Мария,
воспользовавшись, наконец, своим материнским правом.
– Вот черт, какой чуткий, – шепотом сказал Никита.
– Жалко будет, если жизнь остудит его, – ответил старший брат.
* * *
Проснулся Николай от вспыхнувшего света.
– Ах, ну вот, разбудили, – с досадой прошептала Полина, запахивая халат. – Зря ты в
зале не лег. Васе надо на работу собираться.
– Ой, тетя Поля, мне приснилось, будто бабушка ожила, – тихо сказал Николай. – Нет,
это было не страшно. Вот бывает, какая-нибудь мелочь приснится, а от нее ужасом несет. А
тут все наоборот. Все было так светло, будто люстра в десять раз ярче вспыхнула. Когда
мужики склонились, чтобы бабушку выносить, она вдруг пошевелилась. Мужики
врассыпную, а я обрадовался. Потом отвернулся зачем-то, а когда снова посмотрел –
бабушка, красивая, в новых туфлях, в отглаженном платье, стоит уже на полу и слегка
покачивается, как будто устала. Я усадил ее на диван. "Хорошо, что ты проснулась, – говорю,
– как раз все съехались". А она мне: "Все у меня, Колька, не по-людски. Уж умерла бы, так
умерла, а то зачем их лишний раз мучить, с места срывать. А с другой стороны, не удобно.
Впервые все вместе съехались, а я лежу. Нет уж, подыматься, думаю, надо". – "Ты теперь
долго не умрешь, – говорю я ей, – ты же смерть-то перепрыгнула и на другой круг пошла.
Тебе же легчает сейчас?" – "И вправду, легчает, – говорит она, – как будто тела совсем не
чувствую".
А тут вы все ее окружили: и тетя Лида, и тетя Людмила, и дядя Олег – они тоже
приехали. Вы ее спрашиваете: "Как же тебе, мама, удалось на второй круг-то выйти?" А
бабушка вам: "Я почти совсем умерла, а как кто из вас подъедет, я все слышу и чувствую, что
могу проснуться. Сила во мне какая-то сошлась…" Она все это говорит, а мама ей глаза
платком завязывает, чтобы она прилегла и ко сну, и ко всему нормальному снова привыкла. А
я во сне засомневался – не сон ли это? Тронул бабушку за плечо, а вы смотрите на меня как
на ненормального. Я думаю, надо на улицу выйти – комната, конечно, может присниться, но
небо, облака, солнце – нет. Вот этим и можно проверить. Вышел, а на улице, оказывается,
лето – до проверки ли тут? Я босиком, и дом, оказывается, не ваш, а бабушкин в Елкино (я во
сне всегда вижу или его или наш проданный). Окошко открыто. Я на цыпочки приподнялся (я
вдруг маленьким сделался) и заглянул. Вы все сидите за самоваром и смеетесь. А бабушка за
вашими спинами на деревянной кровати спит. Я думаю: "Ну, слава богу, все правда", – и тут
чувствую, что начинаю просыпаться и осознавать, что это сон. И уж сам не разберу, то ли во
сне, то ли уже наяву думаю: "А ведь у каждого человека и в самом деле два круга жизни:
первый предписан биологической природой, а второй – человеческой, и можно как-то
оставаться живым без биологического. Так, – думаю, – успеть бы, сказать, что надо бабушку
не хоронить, а срочно вызвать всех, обязательно всех, кто еще не приехал". – И тут
проснулся.
Полина, пока Николай рассказывал, поставила чайник на плиту и присела на стул
около племянника.
– Эх, Колька, Колька, – сказала она, – ты хоть, с бабушкой во сне повидался, а мне всю