2
пряча друг от друга один и тот же интерес, наблюдают за женщинами и девчонками. В отличие от
их маленькой планеты-заставы, женщин в этом мире, оказывается, столько же, сколько и мужчин и
даже, пожалуй, чуть больше. И это очевидное открытие не может не вдохновлять.
Благостно состояние «гражданки» и внезапной, непривычной свободы. Их скамейка стоит в
тени прибитого к штакетнику большого красного плаката – кажется, с какими-то призывами к
Первому мая. К деревянным столбикам приколочены легко трепещущиеся маленькие красные, но
уже чуть выцветшие флажки. Всё это праздничное оформление почему-то здесь ещё не убрано,
хотя уже и с Девятого мая прошло не менее недели. Откуда-то из здания станции «Песняры» поют
свою «Вологду-гду». Ботинки, на которые не хватает тени плаката, по-военному пахнут кожей,
гуталином и, как будто, всё ещё пограничной заставой. Если смотреть только на ботинки, то
кажется, что и застава тоже здесь. А вот и нет – ботинки вместе с ногами, вдетыми в них, небрежно
брошены уже на другом асфальте – на асфальте станции и дороги домой.
Потом, даже чуть перегрузившись столь горячими наблюдениями, солдаты размооренно
дремлют чутким, не до конца отключающим от этой праздничной жизни сном и встряхиваются, как
по команде, когда с другого конца их скамейки слышат щебет двух девчонок – не то школьниц, не
то пэтэушниц. Дембеля пытаются поболтать с ними отчего-то внезапно одеревеневшими, будто не
своими языками, и даже облегчённо вздыхают, когда минут через десять острые на язык
пэтэушницы, подхватив сумки, убегают на местную электричку. На первый раз хватит и этого.
Теперь они сидят, удивляясь тупости своих мозгов, как будто предназначенных пока лишь для
разговоров с теми, у кого на плечах погоны.
О женщинах в армии мечталось много. Женщина представлялась там главной, генеральной
линией жизни. Сколько разных фантазий перемалывалось во сне и наяву! Гражданская жизнь,
если честно, в основном-то и манила этой, казалось, бесконечной перспективой. Это ж
представить только – сколько разных женщин на свете! Они чёрненькие и беленькие, русые и
рыжие, полные и худенькие, маленькие и высокие, с разным цветом глаз, с разными ногами. Ну, в
общем, тут всего не перечислишь, уж не говоря о том, что все они ещё и разных национальностей.
У них разные голоса, походки, жесты… Но стоп, стоп, пожалуй, об этом лучше не думать сейчас!
Тем более, что мощное притяжение женщины видится Роману Мерцалову унизительным, как нечто
подавляющее, делающее безвольным. Да и совестно это, в конце концов. Ведь близость – это
наслаждение только для мужчины. Не зря же он тратит столько энергии, чтобы это удовольствие
получить. Обладая женщиной, мужчина просто унижает её. Обладание – это всегда насилие,
независимо от того, как оно достигнуто: силой, лаской или нежностью (в сущности, обманным
оружием того же насилия). Этого насилия нет разве что на фоне любви. Но любовь! Любовь – это
нечто из области космического…
Как же стыдно, осознавая себя душевно чистым, наблюдать такое мутное брожение в себе! Что
с ним такое?! Во что он превращается?! В разговоре с этими языкастыми малявками он и сказал-
то, а точнее, выдавил из себя лишь несколько слов, но ведь ему при этом почему-то хотелось
просто в лепёшку расшибиться, чтобы понравиться им. На него странно действовало всё:
крашеные ногти, ресницы, глаза, а лямка лифчика, увиденная очень близко в вырезе платья одной
из девчонок, потрясла так, что отяжелевшую кровь не выходит успокоить и сейчас.
Витьке в этом смысле легче. Он горожанин и не ослаблен таким наивом о женщинах. Как-то в
разговорах он даже заявил, что женщины как раз для того и нужны, чтобы служить мужику. Ну,
понятно, что уж это-то и вовсе ни в какие ворота не лезет!
Сослуживцам Роману Мерцалову и Витьке Герасимову сидеть на этой станции ещё восемь
часов. В ближайшем поезде «Москва – Улан-Батор», который вот-вот подойдёт, свободны лишь
купированные места. Воинские требования дембелей выписаны на плацкарт, и для купе требуется
доплата.
– Давай поедем на этом, – уже в который раз предлагает Роман.
– Ничего, подождём, – отмахивается Витька, – мы не пенсионеры в купе сидеть. Там и