Не бойся тёмного сна

костях сел. В теле было лишь чувство бодрости и здоровья.

– Вы можете и пройтись, – подсказал старший.

Сам не понимая как это возможно, Василий Семенович

встал и пружинисто прошелся по палате. Понятно, что они

просто любовались таким бодрячком. Их взгляды мешали,

потому что тело пылало желанием потянуться. Эх,

потянуться бы так, чтобы движением тронуло каждую

клеточку.

– Вы подвигайтесь, подвигайтесь, как хотите, – заметив

его намеренную сдержанность, снова подсказал старший.

И тогда Нефедов позволил себе все: и потянулся, и

наклонился во все стороны, и присел и даже чуть-чуть

пробежался от стены до стены, высоко и часто поднимая

коленки, как запасной футболист перед выходом на поле. И

это в семьдесят пять-то лет! Да еще прямо у больничной

койки! Спохватившись, Василий Семенович смущенно и

пристыжено опустился на кровать, но радость распирала

его.

– Ну, господа-товарищи, – сказал он, светясь глазами и

чувствуя, что от этих прыжков у него даже дыхание не

сбилось, – вы вдохнули в меня жизнь. Так не бывает. Это

чудо какое-то… Но почему вы не спрашиваете об

ощущениях?

Рассевшись по фанерным больничным стульям, они

смотрели на него глазами путников, перешедших пустыню.

Так что это была за операция? Операция ли? Попрыгал бы

ты после операции… Василий Семенович сунул руку под

толстую пижаму с начесом, ощупал грудь, живот и ничего

не обнаружил. Не обнаружил и того, что должен был

обнаружить обязательно. На левом боку не оказалось

8

шрама от перелома ребер (поскользнулся как-то в гололед и

хрястнулся на бетонную ступеньку крыльца). Как все это

понимать?! На всякий случай (не запутался ли сам с этими

ребрами?) Нефедов проверил и другой бок. Но и там было

чисто. И какого черта они молчат?!

– Послушайте, – по-заговорщицки вкрадчиво с

понижением голоса, сказал Василий Семенович, решив,

что лучше бы отсюда поскорее смыться, – если все так

прекрасно, то может быть, я… домой?

Он надеялся, что они его поймут и отпустят как-нибудь

так, чтобы никто больше не видел. Они переглянулись и

вздохнули. Старший переставил стул и сел напротив

Нефедова. Ладони он, как школьник, положил на колени и

Василий Семенович заметил дрожь его пальцев.

– К сожалению, дома вас уже никто не ждет. Их всех уже

нет. . – как бы извиняясь, сообщил он.

– И куда ж они уехали? – язвительно спросил Нефедов,

видя, что его почему-то дурачат.

– Их вообще нет. Уже давно нет. .