Купейные рассказы

– Нету, – вздохнул тот, – хозяин жадный, не выдает запаску.

– А ремкомплект с клеем или клочок сырой резины есть, чтобы заклеить камеру?

Парень смотрел на толкового пассажира, как на иностранца, и видно было: не понимает, о чем тот говорит. Слова «сырая резина», «ремкомплект» горе-водила слышал, должно быть, впервые.

Крепыш-охранник покачал головой, вздохнул и без всякой надежды спросил:

– А насос, чтобы потом колесо накачать, есть?

Насос оказался в наличии.

– Ну, ты все равно откручивай колесо. Толку от него никакого. Будем думать, чего делать.

Водитель кивнул:

– Я знаю. Я ее два раза менял на другой маршрутке. У меня камера есть.

– Камера, тогда живем, – ободрил крепыш, – тогда ты молодец. Значит, не так уж и страшно то, что приключилось. Поменьше паники. Снимай колесо, ну и так далее. Как снимешь, поймем, что с шаровой. А там сообразим, чего дальше делать. Понял?

– Понял. Я так и хотел, да этот, который твой знакомый, пистолет вытащил. Орать стал. Зачем пугать? Я менять колесо хотел.

– Ну, ладно, не бери в голову. Давай вперед.

Водила успокоился, занялся делом.

– Мамой клянусь, все сделаю. Все заменю, – причитал он.

Однако остаться в одиночестве джигиту была не судьба. Подошел жилистый старичок, который сидел передо мной. Старик помолчал, поглядел, что работа по отвинчиванию гаек движется, и решил вставить свое слово:

– Мама – это святое! Мама – святое. Об этом наша церковь всегда говорила. Русь, она под покровом Богородицы во все времена жила. Даже Сталин, когда немец к Москве подошел, велел на самолете иконой Богородицы столицу освятить. И теперь Русь живет! И будет жить!

Мужик перекрестился, отвесил земной поклон и спросил:

– А у вас в магометанстве существует подобное, почти божественное отношение к матери? Как вы, например, относитесь к матери пророка Магомета?

Водила, видать, не сильно разбирался и не особенно задумывался об отношении к родительнице пророка, потому сказал первое, что пришло в голову:

– Мама – святое у всех.

Старик одобрительно кивнул, покачал головой.

– Правильно говоришь, а чего же ты ее поминаешь всуе? Клянешься ей всуе по пустякам, олух?

Водитель посоображал, вздохнул:

– Правильно ты сказал, уважаемый ага. Не надо. Не буду.

– Ну, вот и ладненько. Надо в мире жить. Так все нормальные религии учат. А Бог он один для всех. Об этом тоже каждая религия говорит.

Ветерану надоело учить, и он начал прохаживаться вокруг подбитой машины и время от времени глядеть на ночное небо.

Женщины, будучи от природы умней мужчин, знали, что машина или починится, или нет, но при любом раскладе суетиться ни к чему. Или на своей развалюхе уедут отсюда, или какая другая подберет. А потому, поглядев по сторонам, посмотрев на звезды, оценив друг друга и вообще поняв, что ни джентльменов, ни соперниц не просматривается, будто одиночные капли, постепенно притянулись друг к дружке и образовали, нет, не лужу, но, как бы это сказать, да чего там голову напрягать, образовали общество. И заговорили.

– Тут мне, – начала одна, – рассказали диету новую, по ней Пугачева за месяц тридцать кило сбросила.

– Да ты че! – сказали остальные. – Чепуха это! Такого не бывает.

– Бывает! – сказала первая. – Вот послушайте.

И пошло-поехало. Слово зацепилось за другое, треп про диету сменился болтовней про еду, про рецепты кексов, оттуда, следуя за рифмой – о сексе, потом о детях, потом о мужиках вообще и мужьях в частности. Говорили одновременно все, никто никого не слушал, но отвечала каждая каждой тоже одновременно. Куда делись природный ум, рассудительность и практичность. Цепь тем удлинялась и удлинялась, будто телевизионные передачи перетекали одна в другую, такую же бессмысленную и ненужную. Давно было забыто начало разговора, никто не знал, чем закончится, но процесс, будто тысячетонный железнодорожный состав, набирал скорость и мчался, сметая на своем пути здравый смысл, логику, а потом и приличия.

Мужикам женские разговоры слушать не положено, можно сбрендить, а понять все равно нельзя. Потому, повинуясь закону сохранения видов, чтобы быть подальше от пустой болтовни, не рехнуться от нее, а главное – посмотреть, как там тетя Полина, я заглянул в маршрутку. Тетя Полина спросила:

– Чего там, Коля? Скоро поедем?

– Колесо пробило. Водитель поставит запаску и поедем. Работы на полчаса.

– Тогда, пожалуй, на улице посижу, а то тут чего-то воздуху мало.

Вздохнула, поднялась, тяжело прошла к выходу. Я помог ей выйти, выбрал из кучи валявшихся на обочине деревянный ящик покрепче, смахнул с него пыль. Тетя Полина улыбнулась, сказала «спасибо», присела.

– Коля, ты занимайся чем надо, не отвлекайся, я тут посижу, а замерзну, так назад в машину пойду.

Я кивнул и пошел поглядеть, как там с колесом.

Толковый охранник будто дожидался меня:

– Надо бы разобраться, где это мы приземлились. Как думаешь, где?

Я показал на столб с табличкой:

– Пошли глянем.

– Не, нам нельзя. Боюсь, Витек опять начнет чудить. Чего хочешь натворить может. За ним глаз нужен. Его без присмотра оставлять нельзя. У него, когда попал в аварию, клиническая смерть была. И видать, крыша слегка поехала. Но выкарабкался. Их с отцом в госпитале в мою палату положили. Я потому и знаю. Отец его перед смертью просил, чтобы я за ним приглядывал. Да и тебе к столбу этому ноги бить ни к чему. Чуйка мне говорит, что тут надо пока оставаться. Давай глянем, кто в машине сидит. Помнится, два пацана были, если нормальные, их и пошлем.

Пока «газель» прыгала по городскому асфальту, они перестукивались на смартфонах и хихикали. Теперь прижались друг к другу, погрустнели, съежились и молчали. Видно было, что стали беззащитными, беспомощными.

– Вы чего притихли, молодежь?

Пацаны молчали. Я улыбнулся и продолжил:

– Не бойтесь, тут народ нормальный, не обидим. – Помолчал и добавил: – Если вы, конечно, тоже нормальной ориентации.

– Мы нормальные, – тихо проговорил тот, который был с темным смартфоном. – Только тут связи нету, ни Интернета, ни телефона. Только что была, а теперь нету. У нас все зависло.

– Без связи – это хреновато, – вступил заглянувший в машину вслед за мной крепыш-охранник, – помню, у нас в разведке однажды пробила пуля рацию. Было хреново. Ни вертушку запросить, ни доложить, что к чему. И вообще, без связи нельзя. Никак нельзя. Это у нас тут, как тогда там, получается.

– Меня Николаем зовут, – сказал я, – а то тремся тут боками, а как зовут друг друга, не знаем.