Высшая мера

– Чего, как кот на сметану жмуришься?! – зло бросил сержант, пихая меня в спину. Я покачнулся. Скользкие ступеньки подвели меня, и я полетел лицом в сугроб, наваленный подле крыльца. Пальцы с хрустом врезались в крепкий, колкий наст, но ничего приятнее, чем этот свежий, чистый, почти прозрачно белый снег, мне видеть не приходилось за эти последние полгода. Я с наслаждением сжал кулаки, чувствуя, как крошится под руками ледяная кромка. Поднес к губам, вдыхая морозную свежесть, и только сейчас заметил, что вокруг конвой напряженно наблюдает за мной, а оскаленные морды сторожевых овчарок, норовят грызануть меня за лицо.

– Вставай, братец!– проговорил один из них, ближний ко мне.– Пора!

Сержант поддернул меня за рукав, отрывая от казалось бы такой близкой мирной, обычной жизни, по которой в заключении я умудрился соскучиться.

– Этап ждать долго не будет!– гвалт собак не умолкал. Меня запихали в черный воронок, скрутив пополам. Захлопнули дверь, но на моих губах еще долго держался вкус ледяного снега и на щеке теплое прикосновение солнечного лучика, выглянувшего из-за туч. Только ради этого мгновения, всего лишь мгновения стоило испытать все те мучения, которые я выдержал во время следствия, только для того, чтобы понять и оценить всю красоту свободы!

Машину качнуло. В кабину залезли сопровождающие. Напоследок нас проводила глухим рычанием собачья свора. Мотор тихо заурчал, увозя меня подальше из Харькова, из холодногорской тюрьмы, возможно навсегда, переворачивая очередную страницу моей беспокойной жизни.

ГЛАВА 4

Валентина грустно смотрела в окно на только-только начинающуюся зиму. За окном вовсю забелело, заснежило. Ледяной колкий мороз искусным узором разукрасил окно их очередной с Андреем съемной квартиры. Яркое солнце не грело, но уверенно заглядывала на узкую захламленную кухоньку, пытаясь настроить на новый, более позитивный лад.

Из Харькова им пришлось выезжать спешно, будто преступникам. Андрей с ней не разговаривал, лишь перед самым отъездом поставил её перед совершившимся фактом, как это было всегда, всю их совместную жизнь. Глаза он прятал, словно это стало бы последней каплей в непростой судьбе этх двоих, объяснять ничего не хотел, да и не мог…А Валентина…Валентина просто не понимала, что происходит вокруг, череда событий, захлестнувшая ее, с того момента, как она повстречала на Южном вокзале столицы Украины молодого лейтенанта, разбередившее, казалось напрочь утратившее способность любить сердце, завертела ее, закружила, и она не могла сопротивляться подхватившему женщину потоку.

В то утро Андрей пришел с работы пьяным, злым и каким-то обреченным. Не глядя на нее, прошел к буфету, налил себе стакан водки, даже не поморщившись опрокинул в себя и коротко произнес единственную фразу, которую она услышала от него за последние три месяца:

– Собирайся…Мы уезжаем в Москву!

Для Валентины это прозвучало, как гром среди ясного неба. Все ее надежды, все мысли и планы летели ко всем чертям вместе с одной это фразой: «Собирайся…» Она-то думала, что у них с Сашкой есть время, что они смогут как-то обойти острые углы, сделать их рызрыв с Андреем мягче, спокойнее, что пройдет время и муж её простит, но…Этого времени у неет не было.

Не долго думая, она в одном домашнем платье, с непокрытой головой, вся в слезах выбежала из дома. Предчувствие нечто плохого душило её, и женщина спешила, как могла, игнорируя летние почти высохшие лужи. Она бежала туда, где ждал любимый, который не мог допустить ее отъезда. Спотыкаясь, в горячке, Валя села не в тот трамвай, он увез ее в совсем незнакомые места, почти на окраину Харькова, где по обоим сторонам широкой шоссейной дороги росли высокие тополя. С помощью доброжелательных горожан ей все же удалось попасть в поселок Халтурина, а в голове мысленно шел мерный отчет упущенного ими с Сашкой времени.

Только б он был дома… Молила она об одном, стуча в обшарпанную дверь коммунальной квартиры. Ей открыла его мать. Высокая статная дородная женщина с бледной кожей и усталыми грустными глазами, несущими в своем взгляде горький опыт несчастливо прожитой жизни.

– А Саша дома?– поправляя неловко расстрепавшшиеся волосы спросила Валя, стараясь не глядеть матери своего любимого в глаза. Она знала, кожей чувствовала этот долгий напряженный испытывающий взгляд. Умом понимала чувства матери, которая несомненно хотела себе невестку помоложе, да и не такую расстрепанную, как сейчас, но сердце бешено билось в груди в унисон с мыслью, что это их последний шанс. Сейчас или никогда! Будто заклятие проговаривала она про себя.

Но мать Сашки неожиданно тягуче всхлипнула и схватилась за сердце. Оперлась о стенкеу рыдая приглушенно, словно про себя. Только сейчас Валя заметила, что глаза у матери любимого мокрые от слез, красные, будто засыпанные песком, а сама она еле держится на ногах.

– Вы…Подождите!– бросилась она к старушке, посиневшими губами хватающей воздух.– Что с Сашей? Что случилось?

Глаза женщины начали закатываться. Она на глазах теряла сознания, а Валя, напрочь позабывшая о своих докторских навыках, лишь беспомощно гладила ее по седой голове.

– Сашку…

– Скорую! Вызовите доктора!– кричала Валя, прижимая к себе крепкое тело будущей, как она надеялась, свекрови.– Скорую!

На верхнем этаже хлопнула дверь, заскрипел запираемый замок. Никто не хотел помогать, никто не хотел открывать. Все боялись всего, кроме встречи со своей собственной совестью.

– Да помогите же вы все!– глаза Вали застилали слезы. Она ничего не могла с собой поделать. Чудовищное напряжение последних дней вылилось в опустошающую истерику.

– Тише, дочка…Тише....– выдавила из себя мать Александра, открывая помутневшие глаза. – Не выйдут они! И не помогут…

– Да почему! Бред! Это с каждым может случится…– всхлипнула Валентина.– Помогите! Вызовите врача! Тут человеку с сердцем плохо! Эй, люди вы или нет?! Неужели хуже животных?

– Не выйдут и не помогут…– покачала головой мать Александра.– Ведь мы теперь вроде бы как…

Слова ей давались с трудом после сердечного приступа. Голос звучал глухо, а улыбка выходила больше похожей на оскал. Слезы беспрерывным потоком текли по морщинистым щекам, и Валентина вытирала их своей маленькой ладошкой, чувствуя ледяную холодность кожи свекрови.

– Что значит не помогут? Где Сашка?– быстро спросила Валя, пробуя поднять грузное тео женщины.

– Забрали Сашку…Дурак молодой…Забрали…

– Как? Куда?– не поняла Валя, усаживая маму любимого на колченогий табурет в прихожей, где ровными рядами была развешена одежда всех обитателей этой коммунальной квартиры.

– Куда у нас сейчас забирают?– усмехнулась женщина устало, словно выплакав всю боль, что была внутри нее все это время, она почувствовала себя намноголучше. – Мы теперь, дочка…враги народа вроде как…

Слова ее оглушили Валентину. Она покачнулась, схватилась за стенку и чуть не упала рядом. Весь мир рухнул в этот миг, все ее мечты, надежды, все сложилось, как карточный домик, отдвух простых слов «враг народа». Это был даже не приговор, это было вроде черной метки, посланной самим Господом. Такого быть не могло! Это ошибка, какое-то недоразумение…Последние слова она проговорила вслух.

– Никакого недоразумения, дочка… Сашка сегодня арестован и помещен в тюремную больницу Харькова, что Холодной горе по подозрению черт знает в чем! Придумали, будто бы он спланировал и пробовал совершить с подельниками ограбление! Мой Сашка, мой милый сыночек…И вдруг ограбление? Ведь ерунда же? Правда, дочка? Он же и мухи-то не обидет. Помню маленький совсем был, кур рубили во дворе, а он сразу убегал, жалко, значит было ему…За что? За что ему этакое?– глаза матери снова затянула пелена слез. Она плохо воспринимала окружающую действительность, ничего не хотела слышать и видеть. Теперь весь ее мир стал всецело принадлежать воспоминаниям о том времени, когда все было хорошо. Любое отклонение вызывало море слез и бурю печали.

– За что?– заревела она, уткнувшись в мокрое от пота платье Вали.

Она знала ответ. Знала, что скорее всего виной всему их связь. Что устроил арест своего бывшего подчиненного ее муж, что виной всему он, она и Андрей…Она знала, понимала, но объяснить это все матери, потерявшей, возможно, навсегда сына, не могла…

– Все будет хорошо,– погладила она старушку по голове, отстраняя женщину от себя, пытаясь заглянуть ей в глаза нечеловеческим усилием воли,– слышите! Все будет хорошо! Я уверена, что там разберутся и Сашку выпустят!

Валя не верила в то, что говорила, но она должна была сказать именно эти слова, потому что их ждала Сашкина мать.

– Обязательно выпустят…

Через пару минут она вышла из подъезда, двигаясь наобум, словно сомнамбула. Ноги еле передвигались. Валя была, будто пьяная, слыша доносящиеся неодобрительные выкрики прохожих себе в спину.И черт с ними! Оглушенная горем она брела, не зная куда, лишь бы подальше от этого жуткого города, сломавшего не только ее жизнь, но и жизнь еще нескольких человек. Что теперь делать? Как быть? Без Сашки, без семьи, даже без ребенка…Куда идти? Как поступать? На эти вопросы ответов не было…

Ноги сами принесли ее обратно в их квартиру с Андреем, больше идти ей было некуда. Она ожидала скандала, криков, ругани, ссор, укоров, но ничего этого не было…Вместо сцен ревности на пороге стояли два их потертых чемодана и Андрей, одетый в парадную форму, чисто выбритый и отутюженный, словно на парад в честь первомая.

– Собирайся…Мы уезжаем в Москву!– зло бросил он, уходя на кухню.

С тех пор он ей больше ни сказал ни слова! А она все ревела, страдала, рыдая по ночам в подушку. Одна в пустой съемной квартире, как и все предыдущие пропитанной стойким запахом ладана и чьей-то печали, жалея о том, что её женское счастье было так близко, так досягаемо, но все равно рухнуло, едва начавшись. Винила ли она Андрея в случившимся? Нет…Скорее себя! А еще, где-то глубоко в душе, в самом темном закоулке, таилась, медленно тлея любовь к Александру вместе со жгучим чувством обиды, переполнявшим сердце женщины. Почему он пришел в ее жизнь? Для чего? Чтобы все сломать, нарушить и исчезнуть, сгинуть в колымских лагерях? Зачем Господь дал ей возможность почувствовать себя счастливой, нужной кому-то, а потом забрал это все, раз и навсегда разделив существование Валентины на «до» и «после»?

С тех пор прошло почти три месяца. Они с Андреем переехали в Москву. На время командировки их поселили в ведомственную квартиру, на этот раз, даже не удосужившись перед их приездом прибраться. На полу в коридору Коноваленко встретила лужа запекшейся крови, вещи и часть мебели были разбросаны и поломаны. Кое-как Вале удалось навести тут порядок, замыть розовое пятно на старом, еще дореволюционном паркете, подмести осколки битого стекла и расставить посуду по ящикам, но липкий запах ладана никуда не исчез. Он оставался тем самым, что изо дня в день преследовал Валентину.

О том, чтобы забрать сюда Глеба и речи быть не могло. Она чувствовала, что это их временное пристанище, неокончательная точка путешествия длинной в двенадцать долгих лет брака, а потому, даже не затевала разговор о возвращении сына. Андрей, как на работу, ходил на прием к Ежову, вымаливал аудиенцию, но всемогущий нарком, то ли решил испытать терпение майора, то ли просто еще не придумал наказания, и Коноваленко раз за разом возвращался ни с чем. Хмурый, становясь с каждым разом все мрачнее, он садился на кухне с початой бутылкой водки и пил, заливая горе в полном одиночестве двухсотграммовыми гранеными стаканами, не обращая на Валентину никакого внимания. Потом уходил спать, чтобы утром снова явиться наркомат. Она же при нем выполняла роль домработницы. Стирала, готовила еду, прибиралась на кухне после его бурного возлияния, потом тихо уходила спать в соседнюю комнату, ревя всю ночь в подушку над своей неудавшейся судьбой.

Сегодня Валентина решила не спешить с уборкой. Воспоминания нахлынули на нее. Она заварила себе крепкого чая, наблюдая за суетой столичных жителей за окном. До времени, когда Андрей обычно возвращался из наркомата оставался почти час. Этого вполне должно было хватить, чтобы помыть посуду и накрыть на стол, но дверь скрипнула уже через двадцать минут. В коридоре послышались торопливые тяжелые шаги, а потом в кухню зашел Коноваленко.

Раскрасневшееся лицо и слегка покачивающаяся походка выдавали в нем то, что он уже где-то принял на грудь. Мужчина оперся о дверь в кухню и посмотрел на Валентину, недобро хмыкнул. От взгляда супруга у нее пошли крупные мурашки по спине, в пояснице появился неприятный холодок, уж больно неприятным взглядом посмотрел Андрей.

Валя засуетилась. Смахнула передником со стола невидимые крошки, метнулась к холодильнику, чтобы достать обед, но он схватил ее за руку у самой двери. Отрицательно покачал головой и больно сжал запястье.

– Не стоит…– заплетающимся языком пробормотал супруг, двинувшись внутрь кухни. Рука Вали оставалась в его крепкой ладони. Никогда раньше он не поднимал на нее руку, никогда не смел сделать ей больно, тем страшнее было это простое, но суровое движение. Помимо воли женщина потянулась за ним.

– Поговорить надо…– это были его первые слова, обращенные к ней, сказанные за почти три месяца. Валя вздрогнула услышав охрипший голос супруга и вся, как будто, внутренне сжалась, предчувствуя что-то нехорошее.

– Говори, только руку выпусти,– она попыталась вырвать запястье, но куда ей было тягаться со здоровым сильным мужиком. Пальцы Андрея держали крепко.

– А вот хрен тебе!– рассмеялся он, пьяным взглядом буравя глубокий вырез ее домашней кофточки.

– Зашумлю!