Высшая мера

– Да кричи! Кричи во весь голос!– отмахнулся он, отпуская руку. Она рванулась назад, уперлась в стол и не двинулась с места, испуганно рассматривая пьяного мужа.– Что ты будешь кричать? Спасите? Помогите? Убивают? Что?– улыбнулся он. Тяжело подошел к столу и достал из шкафа водку.– Засмеют ведь! Кто убивает? Законный супруг? Хотя поколотить тебя не мешало бы за то, что рога мне поставила вместе с щенком своим…– Андрей залпом ахнул водку, поморщился, занюхав рукавом гимнастерки.– Убить суку…

– Ты уже почти убил! Мало?– выкрикнула Валя, вспомнив, что Сашка осужден, ждет приговора в далеком Харькове, и виной всем бедам свалившимся на его голову – она.

– Мало…Много…– Коноваленко сжал кулаки и нервно опустил их на стол, нервически поддергивая мышцами.– Кто знает? Легче мне не стало…Да и тебе, думаю тоже. Я вот к чему…Нарком меня сегодня принял! Аудиенцию дал, так сказать. Ты вообще в курсе, потаскуха, что ты не только своему щенку, но и мне жизнь сломала? Ты мне карьеру сломала! Понимаешь ты это или нет?– он неожиданно резко подскочил к Валентине и схватил ее за руки, тряхнул, будто старую тряпичную куклу, с ненавистью глядя, как она испуганная все сильнее вжимается в стену, готовая разреветься.– Сука ты! Сука и тварь!– он замахнулся рукой на нее, но неожиданно остановился, грубо схватил женщину за подбородок двумя пальцами и повернул ее лицо к себе.– Ты понимаешь, что из-за тебя на моей жизни можно поставить крест? Из-за твоей похоти я лишился звания, должности, денег и власти, того, к чему стремился всю свою жизнь? Это ты понимаешь?! -рявкнул он, заглядывая ей в глаза. И в этом взгляде Валентине показалось, что промелькнула нечто, некая искорка, которой раньше не было, или она старалась ее не замечать.– Я карабкался из дерьма всю свою жизнь, лизал толстые партийные задницы, выслуживался, унижался, ради чего? Чтобы оказаться в Мордовском лагере вертухаем? Сторожить уркаганов? Ответь, почему?– Андрей со всего размаху врезал кулаком по стене, прямо над головой Валентины. Кожа на его пальцах лопнула, брызнув в разные стороны розовым.– Почему ты так поступила? Почему? У него, что хер толще? Или трахается он лучше? Почему?– заорал он ей в лицо, брызгая слюной. Лицо его исказилось, глаза бешено вылезли из орбит. Таким Влая его не знала…Даже не предполагала, что он может быть таким. Попробовала отстраниться, но он прижал ее крепко к стене, не давая и шага ступить в сторону.– Почему?!

– Он меня любил…– тихо проговорила она, пряча глаза в сторону.

– Любил?! А я? Я тебя не любил?– взревел взбешенный Андрей, валя ее на пол, как игрушку. Валя подалась, чувствуя, что сопротивляться бесполезно. Огромное тяжелое тело, воняющее перегаром навалилось на нее сверху и слепо зашарила по крепкому телу.– Любил, говоришь…Тогда я тебя сейчас тоже полюблю…– зашептал муж, разгоряченный скандалом. Его ладони мгновенно оказались у нее на бедрах. Холодные пальцы рванули платье, разрывая его пополам снизу вверх, бесстыдно оголяя грудь. Валентина ойкнула и попробовала прикрыться.– Стоять!– горячее дыхание мужа было где-то возле ее шеи. Пылающие губы коснулись щеки, спускаясь на грудь. Он уже раздевался, всем телом подаваясь вперед.

– Прошу…

– Что?

– Н-не н-надо!– умоляла Валентина, отталкивая сошедшего с ума супруга, упираясь ладонями ему в грудь.– п-прошу…

Слезы душили, но какая-то нелепая пугающая даже ее саму гордость не давала зареветь в полный голос. Она смиренно приняла его в себя, чувствуя, как напряженная плоть разрывает ее пополам, как разбивает остатки того хорошего, что осталось у нее в душе после брака. С каждым мерным толчком она ненавидела его все сильнее, терзаясь от позора и боли, сжигавших ее изнутри. Валентина прикрыла глаза, стараясь не думать о том, что ее насилует собственный муж, что его руки нагло шарят по ее телу, особо не заботясь о том, чтобы это было приятно, молясь лишь, чтобы это побыстрее кончилось. Время превратилось в бесконечность, сосредоточившись лишь в самом низу живота, отмеряя секунды в такт бешеным толчкам Андрея.

Все кончилось быстро. Коноваленко отвалился в сторону, слегка застонав на пике. Оправил расстегнутую форму, пряча глаза от прямого взгляда Валентины, так и лежавшей на полу кухни с бесстыдно раскинутыми в стороны ногами. Не зная, что делать дальше, он налил себе еще водки и закурил, дрожащими пальцами, еле подкурив папиросу. Отошел к окну, выпуская в форточку клубы сизого дыма.

С трудом Валентина встала. Пальцы сжимали порванное платье, скрывая наготу истерзанного тела с кое-где оставшимимся синяками от пальцев Андрея. Она почему-то не могла разреветься. Не было сил…Пошатываясь, оглушенная болью и позором, женщина направилась в свою комнату, услышав доносящийся в след голос мужа:

– Вечером поезд! Собирай чемоданы!

И силы кончились! Она всхлипнула и ринулась в спальню, захлебываясь слезами, а Андрей так и смотрел в окно, где колкий мороз беззаботно и весело разрисовал стекло их очередной съемной квартиры. Шла зима 37-ого года.

ГЛАВА 5

Душная вонь автозака, а на деле обычного «воронка» с наглухо зашитыми металлическими листами окнами, сменилась чистым морозным ноябрьским воздухом. Дверь машины распахнулась и в открывшимся дверном проеме появилось улыбчивое лицо этапирующего меня сержанта.

– Давай, выходи!– махнул он рукой, делая аккуратный шаг назад и тут же взводя курок пистолета. Рядом с ним появилось трое конвойных, все с оружием. У ног того, что стоял правее, молодого срочника, устроилась огромная длиношерстная немецкая овчарка. При виде меня она злобно оскалилась, глухо зарычала, но так и не дернулась с места. Сразу было видно, что выдрессерована на совесть. Лишь глазами проводила каждое мое движение и, не найдя в нем ничего предосудительного, лениво стала чесать у себя за ухом.

Я выпрыгнул из автозака, стараясь держать руки за спиной, во избежании неприятностей. Конвойные нынче пошли нервные, еще пальнут сгоряча. Приземлился в рыхлый снег и осмотрелся по сторонам, щурясь от яркого, почти зимнего солнца.

Вокруг нас располагались пакгаузы, какие-то склады. Гудели под парами три паровоза. Несколько веток железной дороги густой сетью расползались по огромной территории, уходя куда-то вдаль, сменяясь стрелочными переводами, будками стрелочников и зелеными семафорами. Левее над стыком суетились путевые рабочие в оранжевых жилетках, негромко переругиваясь, а правее высилось массивное здание Южного железнодорожного вокзала, при виде которого мое сердце тоскливо заныло. Именно тут, несколько месяцев назад и началась моя история знакомства с Валечкой, именно там, на первой платформе я впервые увидел самую лучшую женщину на Земле и именно в тот момент весь мой привычный мир полетел в тартарары.

– Где вагон-то?– обернулся один из конвойных к сержанту.– Куда этого гаврика грузить?

– Торопиться надо!– поддержал его тот, что стоял с овчаркой. – Мы так до завтра не обернемся!

Я усмехнулся их молодости, излишней торопливости и наивности. Когда-то, совсем недавно я был такой же…Куда-то спешил, куда-то летел…К чему-то стремился, но всего три месяца в тюрьме раз и навсегда изменили мой мир. Сейчас уже мне хотелось как можно дольше расстянуть это мгновение, легкую иллюзию свободы, когда ты можешь свободно вдыхать свежий воздух, любоваться солнцем, окружающим миром и людьми вокруг, тем, что вскоре станет окончательно и бесповоротно недоступно, и остается ценить лишь одно это, мимолетный миг, когда ты ощущаешь себя причастным к этому миру.

– Да, вот он!– сержант указала куда-то дулом пистолета, где под парами медленно набирал скорость паровоз. Позади него, к его хвосту была прицеплена теплушка, в проеме которой торчал еще один из краснопогонников.– Говорил же товарищ капитан, что этап формировали в Сумах. Направили сюда, чтобы забрать нашего молодца…

– Много чести для него! Целый вагон под него выделили!– буркнул недовольно один из конвойных.

– Как же иначе-то?!– то ли спросил, то сам себе объяснил сержант.– Не каждый день Мордлаг отправляем… Редко, кому выпадает удача туда попасть! Видимо, друг,– улыбнулся он мне совсем по-товарищески,– насолил ты кому-то сильно! Там говорят зоны сплошь и рядом «черные». Власть на низ воровская!

Я пожал плечами, не зная, что на эту тираду ответить. По неписанному правилу всех служивших в органах направляли по суду на так называемую «красную» зону, где отбывали заключение такие же, как и они, проштрафившиеся офицеры, солдаты из рот НКВД и народной милиции. В том, что мне выписали билет в Мордлаг, славившийся своими «черными» зонами, где власть администрации лагерей была лишь формальностью, была несомненно заслуга старшего майора госбезопасности Коноваленко. Обманутый муж решил, на всякий случай, напоследок, подстраховаться и сделал все, чтобы я точно не вернулся из мест заключения.

Я еще тогда не знал, что товарищ Ежов – всесильный нарком внутренних дел задумал очень непростое и нелегкое дело. С помощью таких, как майор вернуть власть над лагерями Мордовии силой в руки НКВД. Для этого легким мановением руки он полностью там сменил лагерное начальство, заменив их своими верными людьми, запачкавшими репутацию в грязных делишках, вроде мужа Валентины, чтобы те, горя желанием искупить свою вину, исправили данное недоразумение.

– Ну, что, паря?– вздохнул сержант.– Скорее всего больше не увидимся…

Он ободряюще мне подмигнул, ехидно улыбнувшись. Я его понимал. Конвой провожал меня туда, откуда не возвращался еще никто, но я был обязан сделать невозможное, ради Валечки, ради матери, ради себя!

– Не думаю!– буркнул я, делая шаг вперед, к краю перрона. Овчарка мгновенно сделала стойку, готовая повалить меня на спину, перегрызя мне глотку. Глухо и предостерегающе зарычала.

– Герда!– оборвал ее конвойный.– Последние шаги человек делает!

Они все были уверены, что провожают меня в последний путь, как покойника. В каждом их взгляде, в каждом движении это читалось и угадывалось. А вот, хрен вам! Мстительно подумал я. Еще поживу…Еще вас всех переживу.

Паровоз, дико стуча колесами, подкатил к перрону. Машинист уныло поздоровался со мной кивком головы, потом с солдатами.

– Где старший?– прокричал сержант, стараясь перекричать дребезжащий, стучащий огромный организм черной от копоти машины.

– Я старший этапа! Лейтенант Ковригин!– из теплушки выскочил паренек, мой ровесник, в длиннополой шинели, которая была явно сшита не по его размеру, волочившейся по талому снегу.

– Забирайте, гражданина!– сержант подтолкнул меня вперед, больно уперевшись стволом пистолета между ребер.

– Последний нынче!– кивнул лейтенант.– Сейчас к грузовому прицепят и в путь! Сил никаких нет их собирать во всем городам и весям.

– Верю!– кивнул сержант, довольный тем, что удалось так быстро справиться с порученным ему делом.

– Он спокойный?– уточнил Ковригин, намекая на то, что в нарушении всех инструкций я был без наручников.

– Бывший сотрудник…

– Ого! И куда его…Мордлаг…Сурово!– покачал головой лейтенант, быстро листая мое личное дело.– Нападение на инкассаторов, разбой, бандитизм…Да тут целый букет! Слышь, гражданин, а ты точно в НКВД служил?

– Точно!– буркнул я, обходя стоящих солдат стороной и направляясь к составу.

– С характером…– неодобрительно покачал головой Ковригин.

– Еще каким!– подтвердил сержант, пожимая руку молодому безусому лейтенанту, который бросился в след за мной, догоняя у самой теплушки.

– У нас тут не тюрьма!– окликнул он меня, когда я, хватаясь за поручни, пытался влезть в вагон.– Тут свои правила, этап…Надумаешь еще раз вот так куда-то шагнуть без моего ведома, шмальну тебе в спину и поминай, как звали…Уяснил?

Я медленно обернулся к нему, молодому, с красными с мороза щеками, с честным открытым лицом в шапке-ушанке набекрень, еще совсем юному и неопытному. Хотел ответить, что-то грубое, но передумал. Жалко стало парня.

– Хорошо…

Паровоз дал длинный гудок к отправлению. Лязгнула сцепка на отпущенных тормозах. Ковригин торопливо запрыгнул следом за мной, отталкивая меня от двери. Вагон качнуло. Стоило бы запомнить этот момент. Миг, когда моя жизнь окончательно, раз и навсегда разделилась надвое, теперь окончательно и бесповоротно. Из почти всесильного по республиканским меркам офицера госбезопасности, я неожиданно для себя, волею случая стал бесправным зэка, которого можно избить, не кормить, а то и вовсе убить, объяснив это потом пресечением попытки к бегству.

– Вот и все…– пробормотал Ковригин, наблюдая за мелькающими мимо станционными путями и пакгаузами. И от его слов противно заныло сердце, а в глазах, то ли от ветра, то ли от нахлынувших чувств неприятно засвербило. Я оглянулся на конвоира. Кто он в этой системе? Такой же винтик, как и я! Так же видет свободу через зарешеченное окно вагона. И разница в нас лишь в том, что он иногда может выйти подышать воздухом из душного, пропахшего насквозь потом и людскими испражнениями вагона, не ощущая на своей спине прицел автоматического оружия.

– Вот и все,– повторил я, отводя поскорее взгляд, чтобы молодой лейтенант не распознал моего настоящего состояния. Не верь! Не бойся! Не проси! Отныне это должно было стать моим жизненным правилом на очень и очень долгое время, если я хотел бы остаться в живых.

– Милости просим!– подтокнул меня снова Ковригин, пропуская вперед. Срочники, что сопровождали вместе с ним этап, ззапрыгнули в вагон где-то в хвосте.