«Гроза» против «Барбароссы»

– Что за установка, спрашивать пока бесполезно? – немного саркастично сказал адмирал, наблюдая, как двое рабочих относят за край летного поля круглый (очевидно, полый внутри) металлический блин метра полтора в диаметре, за которым кольцами вьется пятнадцати миллиметровый бронированный кабель. А чего ему бояться: кто вблизи видел стрельбы главным калибром РК «Москва», того даже ядерным взрывом не напугать.

– Сами сейчас все увидите, – сухо ответил президент России, глядя на спешащего к нему человека лет сорока, в спецовке несколько иного цвета и покроя, чем у остальных рабочих.

– Товарищ президент, у нас все готово, – отрапортовал тот Путину. – Начинать сейчас или подождать?

– Стемнело достаточно, – коротко ответил Путин, – начинайте, товарищ Михеев.

Инженер махнул рукой – и в отдалении взвыл мощный дизель-генератор, установленный на отъехавшей в сторону машине. Путин повернулся к комфлота.

– Пойдемте, товарищ адмирал, посмотрим товар лицом. Кстати, – он кивнул в сторону людей сопровождавших командующего, – вы абсолютно уверены в ваших людях?

– Абсолютно, Владимир Владимирович, – ответил комфлота, – я верю им как себе!

– Даже если они сейчас узнают, что через год наступит конец света? – хитро усмехнулся Путин.

– Даже так, Владимир Владимирович, – подтвердил вице-адмирал.

– Что ж, если вы так считаете… – загадочно сказал президент, останавливаясь метрах в двадцати от лежащего на земле диска. – Смотрите, товарищ адмирал…

Воздух над диском подернулся голубоватым сиянием, потом над его центром, метрах в полутора над землей, появилась добела раскаленная точка, постепенно превратившаяся в сияющий шар, размером чуть крупнее теннисного мяча. Хлоп! И перед президентом и адмиралом распахнулось нечто вроде круглого окна-иллюминатора метров двух в диаметре, ограниченного тонкой светящейся окантовкой. Несмотря на царящую вокруг зиму, за окном был то же Качинский аэродром, в общих чертах пейзаж совпадал – как внутри окна, так и за его пределами. Только там вместо зимы было лето, горы, степь и клубились в небе высокие кучевые облака. Но не это было самым поразительным. Там, за окном, не было бетонных взлетно-посадочных полос, куда-то исчезли бетонные капониры и стоящие в них Миг-35. Вместо этого на зеленой траве грунтового аэродрома рядами выстроились краснозвездные курносые бипланы с характерным изломом верхней пары крыльев. С треском, напоминающим шум работающей швейной машинки-переростка, один из них шел на взлет.

– Что это, Владимир Владимирович? – вполголоса спросил командующий Черноморским флотом, у которого неожиданно перехватило горло.

– Это, товарищ вице-адмирал, аэродром в Каче, – ответил президент. – Да-да, тот самый, на котором мы сейчас с вами находимся. Только там, за темпоральным барьером, пятое июля 1940 года. Мы видим самолеты типа И-153 «Чайка» базирующейся на этом аэродроме 62-й истребительной авиабригады ВВС Черноморского Флота.

– Это что, голограмма? – цепляясь за осколки рушащегося мира, с оттенком надежды спросил адмирал.

– Почему голограмма? – деланно удивился Путин, всем видом показывая, что ради такой ерунды, как обычная голограмма, он не стал бы беспокоить весьма занятого командующего флотом. – Это дверь в самое настоящее лето сорокового года.

В подтверждение своих слов Президент набрал на обочине взлетной полосы немного снега, скатал его в снежок и с силой запустил им в самую середину межвременного окна. Комок снега из 2017 года пересек невидимую границу, разделяющую два времени, и упал метрах в пяти по ту сторону, при этом по «зеркалу времени» пробежала легкая рябь и раздался чуть слышный звон.

Откуда-то сбоку, из-за края окна, вышел боец в форме образца тридцать шестого года с трехлинейкой на плече, подобрал с травы снежок и уставился на него как питекантроп на айфон. В 2017-м году все затаили дыхание, когда, лизнув снежок и болезненно при этом сморщившись, боец начал стягивать с плеча винтовку, оглядываясь в поисках шутника, кидающегося снежками в июле. Президент Путин махнул рукой – и с легким щелчком светящийся круг погас. Теперь на его месте был все тот же зимний аэродром.

– И что же теперь будет, товарищ президент? – по-военному лаконично спросил адмирал. – С Гитлером воевать будем?

– Там поглядим, но, скорее всего, да. Сначала, как говорят у вас на флоте, нужно осмотреться в отсеках. – Путин оглянулся на Ил-76. – Товарищ вице-адмирал, поскольку полевая база проекта будет на вашей территории, то давайте сейчас обо всем переговорим у меня в самолете. Ведь вы наверняка захотите задать несколько вопросов людям, разработавшим установку…

– Разумеется, Владимир Владимирович, – кивнул комфлота.

– Тогда пойдемте, – сказал Путин и сделал знак рукой, приглашая вернуться к самолету и подняться по трапу в салон. – Разговор будет сугубо конфиденциальным. Ни полслова не должно просочиться наружу. А то наши западные соседи такой вой поднимут – хлопот не оберешься. Нам-то на их крики уже давно плевать, но сейчас это ни к чему. Вот сделаем дело – и пусть вопят в защиту Гитлера сколько влезет. Хотел бы я посмотреть на их рожи.

– Согласен! – сказал адмирал, поднимаясь по трапу вслед за Путиным, – мне их вопли тоже во как надоели.

– Ну вот и хорошо, – сказал Путин, входя в любезно открытую стюардессой дверь в небольшой пассажирский салон на самом верху самолета, предназначенный для сопровождающих груз. – Знакомьтесь, товарищ вице-адмирал: Зайцев Сергей Витальевич – генеральный конструктор установки, Одинцов Павел Павлович – куратор проекта со стороны моей администрации, капитан госбезопасности Князев Александр Павлович и полковник ГРУ Омелин Вячеслав Сергеевич – руководители группы по разбору причин катастрофы РККА в 1941-42 годах.

– Солидно! – сказал адмирал и сел в предложенное ему кресло. – Владимир Владимирович, я весь во внимании…

Там же, пассажирский салон Ил-76МФ, несколько минут спустя.

Выдержав некоторую паузу, Путин заговорил. Слова произносил он очень тихо, но с той самой интонацией, от которой у некоторых людей порой идет мороз по коже.

– Товарищ вице-адмирал, – сказал он, – как вы понимаете, в этом деле, кроме чисто научного аспекта, есть еще две составляющих: моральная и материальная. Моральная заключается в том, что перед нами находится мир, в котором игроки уже сделали все ставки, но по большому счету еще ничего не предрешено. Франция уже захвачена, «Битва за Англию» еще не началась, плана «Барбаросса» как такового тоже еще нет. Есть только намерение Гитлера после захвата Англии повернуть вермахт на Восток. Таким образом, вмешавшись в события в тот или иной момент, тем или иным способом, мы вполне способны избавить нашу общую Родину СССР от кошмара немецкого вторжения. Я говорю вам это как ленинградец. Ведь кто иной, как не я и мои близкие, может понять всю важность этого вопроса? Насколько я помню, в вашей семье тоже были потери: один дед погиб, другой был ранен, брат и сестра вашего отца умерли во время оккупации.

– Да, Владимир Владимирович, – ответил комфлота, – я вас прекрасно понимаю. И вы считаете, что если мы ТАМ что-то сделаем, для нас ЗДЕСЬ что-нибудь изменится?

– Боюсь, что нет, – ответил Путин, – наше собственное прошлое останется неизменным. Сергей Витальевич, – обратился российский президент к профессору Зайцеву, – объясните Александру Николаевичу, что случится, если мы попробуем изменить прошлое.

– Для нас лично – ничего, – ответил профессор. – Владимир Владимирович, я же вам уже рассказывал, что мы уже ставили эксперимент на наличие «эффекта бабочки», и получили совершенно отрицательный результат.

– Товарищ профессор, а можно поподробнее? – спросил командующий флотом. – Так, чтобы мог понять любой, не заканчивавший академиев офицер, у которого, как известно, одна извилина, и та вмятина от фуражки.

– Все очень просто, товарищ адмирал. Недалеко от нашей базы есть такой приметный ледниковый валун, скорее даже, небольшая скала. Чтобы попробовать что-то изменить в прошлом, и при этом не наломать дров, мы решили выбрать этот ничего не значащий камень в качестве «подопытного кролика». Пал Палыч привез специалистов, как раз в 1940-м году они просверлили в валуне дырку и заложили взрывчатку. Бух-бабах! И из одного валуна стало два, только поменьше. Результат эксперимента таков: в наше время этот валун целый, в 2008-м году – целый, в 1990-м году – целый, в 1940-м году – взорванный. Так что все изменения, произведенные нами в 1940-м году, там и остаются, не распространяясь на будущее.

– Вы хотите сказать, что создали эту, как ее, независимую временную линию… – задумчиво пробормотал вице-адмирал, в свободное от службы время почитывающий не Момзена с Тацитом, а Конюшевского и Дойникова-Чернова с Савиным. Немного помолчав, командующий Черноморским флотом спросил: – Владимир Владимирович, мне очень интересно, а какой смысл нам во все это вмешиваться, если это не наше прошлое, а лишь что-то очень на него похожее? Ведь если ко мне в постель ляжет женщина, как две капли воды похожая на мою жену, но ею не являющаяся, то это будет супружеской изменой. Не совершим ли мы и в этом случае чего-то подобного… или я чего-то не понимаю?

– Прошлое – оно, может быть, и не наше, – ответил ему Путин, – зато люди все наши, самые настоящие. И фашисты вместе с Гитлером самые настоящие, и Черчилль с Рузвельтом и Трумэном тоже… Но это все лирика, а вот я, товарищ вице-адмирал, как Президент Российской федерации, наперед должен думать, что из всего этого получит наша страна. Так что давайте немного поговорим о материальном. Итак, какова ваша оценка нашей нынешней международной обстановки? – Он уловил непонимание в глазах комфлота и быстро добавил: – Не в их 1940-м году, а в нашем, 2017-м.

– Хреновая оценка, – угрюмо сказал адмирал, – НАТО как взбеленилось. Немцев действительно пора проучить так, чтобы еще лет пятьдесят они умели говорить только «данке шён». А тут еще кризис! Еще этот самый, как его, американский дефолт на носу. Самое время для чего-нибудь эпохального, вроде великого похода Чингисхана для завоевания Парижа.

– Все это у нас с две тысячи четырнадцатого на носу, – сухо заметил Путин, – но в одном вы правы, коллега: чем дальше мы, то есть весь мир, влезаем в это болото, тем сильнее грохнет. Сейчас же перед нами целый мир, в котором Россия сможет продать любую свою продукцию, все что угодно: трактора, комбайны, грузовики, самолеты, компьютеры, удобрения, тепловозы… С таким рынком у вас тут же исчезнут проблемы со сбытом. И санкции там на нас накладывать некому, у накладывателей женилка еще не выросла. Мы там с товарищем Сталиным сами что хошь на кого хошь наложим – если надо, то целый вагон.

– Скажите, Владимир Владимирович, а товарищ Сталин будет с нами торговать и вообще иметь дело? – спросил адмирал. – По этому поводу у некоторых наших политологов есть совершенно разные мнения…

– А ну их этих политологов, знаете куда, – насмешливо прищурился Путин. – Я сам себе политолог, а эти понимают в политике не больше, чем Чирикова в экологии или детки Гайдара в экономике. – Президент посмотрел на одного из своих спутников. – Вот, коллега Князев, проинформирует всех нас о тогдашней политической и экономической обстановке. Александр Павлович, начинайте.

– Итак, – академическим тоном начал капитан Князев, – после советско-финской войны 1939–1940 годов СССР оказался в полной политической изоляции, поскольку Англия и США объявили ему так называемое «моральное эмбарго». В результате вся внешняя торговля СССР свелась в основном к бартерному обмену с фашистской Германией продовольствия, металлургического сырья и нефтепродуктов на станки, оборудование и образцы вооружения. Основной целью с немецкой стороны было до начала войны выдоить из СССР как можно больше сырья, создав при этом стратегический резерв на время ведения войны против того же самого СССР, и отдать взамен как можно меньше оборудования в как можно худшей комплектации. СССР же выполнял все условия торгового соглашения с Германией пунктуально. Так что если предложить товарищу Сталину некоторую альтернативу, то, думаю, мы вполне договоримся. Правда, Российской федерации не нужны ни минеральное сырье, ни нефтепродукты, а лишь некоторые виды продовольствия и золото. Но и товарищу Сталину технику и оборудование, даже близко похожую по качеству и производительности на нашу, тоже взять негде. Так что… думаю, договоримся.

– Конечно, договоримся, – усмехнулся Путин, – не так страшен товарищ Сталин, как его малюет наша демократическая пресса. Нам ли с вами об этом не знать, товарищи офицеры?

Вице-адмирал только сухо кивнул: он-то старался сводить свое общение с прессой к минимуму, переложив этот тяжкий труд на своего зама по связям с общественностью.

– Да, товарищ президент, и последний вопрос: а что в таком разрезе вопроса мы будем делать с Украиной? – спросил адмирал.

– А что с ней можно сделать? – вздохнул Путин. – Я понимаю, что это ваша любовь и ваша боль, но любое наше вмешательство может только навредить. Банальный случай самого массового психического заболевания во всей истории человечества. Они четверть века сами с собой ничего толком сделать не могут, а мы с вами чем им поможем? Вот если после начала боевых действий против Гитлера эта кодла возьмет и заявит о своем союзе с фашистской Германией – тогда да: войдем, и все зачистим до белых костей…

– Владимир Владимирович, я думаю, что все так и будет, – кивнул адмирал. – Как только станет известно, что мы воюем против Гитлера, то, что осталось от Украины, рванет как бомба. И не забывайте про Польшу – паны тоже совсем дурные стали… Несут какую-то хрень про «Кресы всходни»…

– Про Польшу мы не забываем, – быстро ответил Путин, – только теперь давайте поговорим по существу. Этот самолет сейчас улетит обратно в Москву, а вот команда полковника Одинцова остается здесь. Распорядитесь выделить для их работ стоящие отдельно жилые помещения и ангар, обеспечив его промышленным электропитанием на пятьсот киловатт. Все необходимое для налаживания быта в полуполевых условиях команда привезла с собой. Там же разместите ваших прикомандированных разведчиков из морской пехоты. Особистам скажите, что общение между людьми, задействованными в проекте, может быть свободным, ибо каждый солдат должен знать свой маневр. Но за пределы этой группы должна просачиваться только та информация, которую сочтут необходимой специально прикомандированные товарищи. Непосредственно с постоянным составом и прикомандированными сотрудниками будет работать служба безопасности проекта, на аэродроме Кача и за периметром – особый отдел Черноморского Флота и УФСБ по Севастополю. Соответствующие инструкции по своей линии они уже получили, но и вы должны знать, что каждого, кто без существенных оснований поинтересуется происходящим в особом ангаре, следует немедленно взять на карандаш, даже если это та самая ваша жена, у которой есть двойник. Пути шпионов неисповедимы, и болтуны еще никому, кроме супостата, не делали добра. Начинается большая игра, и призом в ней будет выживание всего нашего народа, а может, и всего человечества. Кто их знает, этих американцев… Короче, товарищ вице-адмирал, надеюсь, вы все хорошо поняли?

– Да, Владимир Владимирович, я все понял, – сказал комфлота и встал. – Как я понимаю, нам пора?

Ив этот момент одна за другой завыли запускаемые командиром корабля турбины.

– Да, товарищ вице-адмирал, пора. – Путин пожал командующему Черноморским флотом руку. – Приятно было встретиться и поговорить с правильным человеком. Нам с вами еще предстоят совместные очень интересные и весьма славные дела. До скорой встречи.

Когда комфлота вышел в сопровождении стюардессы, российский президент вытер взмокший лоб и устало опустился в кресло. Впереди еще было очень много дел, и каждый должен был грести на своем месте как раб на галере.

23 января 2017 года, Поздний вечер, Крымский федеральный округ, Севастополь, аэродром Кача.