Государыня

Государыня
Александр Ильич Антонов

Александр Ильич Антонов (1924–2009) родился на Волге в городе Рыбинске. Печататься начал с 1953 г. Работал во многих газетах и журналах. Член Союза журналистов и Союза писателей РФ. В 1973 г. вышла в свет его первая повесть «Снега полярные зовут». С начала 80-х гг. Антонов пишет историческую прозу. Он автор романов «Великий государь», «Князья веры», «Честь воеводы», «Русская королева», «Императрица под белой вуалью» и многих других исторических произведений; лауреат Всероссийской литературной премии «Традиция» за 2003 г.

Роман «Государыня», публикуемый на страницах этой книги, повествует о жизни и судьбе дочери государя всея Руси Ивана III, великой княгини литовской и королевы польской Елены Ивановны.

Александр Антонов

Государыня

© А. Антонов, наследники, 2012

© ЗАО «Мир Книги Ритейл», оформление, 2012

© ООО «РИЦ Литература», 2012

* * *

Глава первая

Бьют колокола

В Кремле, на всех соборах и церквах, на монастырских звонницах, – всюду неумолчно били колокола. И за стенами Кремля, на все четыре стороны первопрестольной Москвы, по ближним и дальним монастырям били колокола. Их звон – набатный, тревожный, суровый – леденил кровь, бросал в дрожь и наполнял сердца горожан ужасом. Над Кремлем, над городом черной тучей с несмолкаемым граем кружило воронье. И над всем стольным градом гуляли рубиновые сполохи. Они то волнами перекатывались от Москвы-реки к Заяузью, то валом накатывались в сторону Неглинки, а потом вдруг вкупе вздымались в небеса. В этот миг у самых отважных замирали от страха сердца, и им казалось, что огненная стихия вот-вот поднимет весь город и унесет его в звездное пространство, откуда нет возврата.

Москва горела в пятый раз на памяти одного поколения россиян за неполные двадцать пять лет. Стольный град вновь был охвачен небывалым пожарищем, с которым у москвитян не было силы справиться. Бронная улица, Котельничья, Пушечная слободы, Кузнецкий Мост – все полыхало, над всей этой протяженностью домов, палат, строений, заборов гудело пламя, сквозь гул пробивались людские крики отчаяния, дикое ржание лошадей, мычание коров – там всюду царила паника. В небо поднимались головни, горящие доски летели над пламенем, словно огненные птицы, рьяно падали туда, где очагов пожаров еще не было, где они вскоре же появлялись.

– Эко адово гульбище демонской власти торжествует! – воскликнул долго молчавший дьяк Федор Курицын, который стоял на колокольне Успенского собора рядом с государем всея Руси великим князем Иваном III Васильевичем.

– Истинно адово гульбище, и управы не найдешь, – отозвался государь. – Да ведь надо искать, надо. Говори, Федяша, что делать?

– Молвлю, государь, да не ведаю, прав ли буду. Ты грозен в ратном поле, а тут одно нам с тобой осталось: молить Всевышнего, дабы разверзлись небеса ливнем спасительным.

– Во грехах пребываем великих, вот и прогневался Создатель на детей своих. И крестного хода Господь не замечает. Аль без веры уповает на Всевышнего отец Зосима?

Иван Васильевич прижимал к груди внука, девятилетнего отрока Дмитрия, осиротевшего отцом три года назад. Его мать, Елена Волошанка, княгиня молдавская, дочь господаря Стефана Великого, еще в расцвете лет и южной красоты, стояла рядом с великим князем и держала сына за руку. Княгиня была испугана, в больших темно-серых глазах застыли слезы. Елена гладила сына по руке и изредка шептала ему на ухо:

– Уйми лихоманку, сынок. Мама и дедушка с тобой и в беде не покинут.

– Страшно, матушка. Домой бы, в опочиваленку, – с дрожью в голосе отзывался отрок.

Тогда Иван Васильевич прижал внука к себе сильнее и, склонившись, сказал:

– Я с тобой, Митяша, и все будет боголепно.

Государь не верил в сказанное им, но, кроме как словами, ничем не мог защитить внука: стихия властвовала и над ним.

За спиной великого князя стояли бояре, князья, дьяки, о чем-то вели речь, но колокольный набат глушил их слова. Государь словно забыл о свите. Болел душой и сердцем Иван Васильевич за Москву, как и тогда, двадцать три года назад, выгоревшую полностью. А спустя три года болел и негодовал: бесчинством татар была погублена Москва. Воины Большой Орды, хитростью проникнув в стольный град с караваном торговых людей, учинили поджоги. Лишь однажды разгневанная стихия расправилась со стольным градом. Это случилось пятнадцать лет назад. После долгого суховея гроза запалила дома на Варварке и Пречистенке, оттуда разгулялась по всей Москве.

«Господи, сколько страданий, какой урон народному добру наносили пожары. Теперь вот новое несчастье. Да еще крымский хан вот-вот прихлынет. То-то поруха будет державе!»

В этот миг на колокольню влетел боярский сын Никита Свиблов. Он подбежал к Ивану Васильевичу и с поклоном доложил:

– Государь-батюшка, огненное зелье спасли, едва успели выхватить из пламени. Вывезли двадцать возов за Яузу да тридцать за Москву-реку в Донской монастырь.

– Все зелье надо было везти в Донской монастырь. Надежно ли везли? Были ли ратники при нем?

– Были, батюшка, и возы кошмами укрыли.

– Однако мчи в Заяузье и вели отправить все зелье в Донской монастырь. И рьяно проследи, чтобы все упрятали в погреба. Глаз не спускать. Еще в Кожевенной слободе не упустите зелье. Головы сниму, как огонь доберется.

– Исполним, государь, – ответил Свиблов и покинул колокольню.

Сей же миг возникли новые служилые люди. Растрепанный, в копоти, дьяк склонился перед Федором Курицыным:

– Батюшка Федор, проси у государя ратных людей житные дворы оборонять от разбойных ватаг.

– Прихлынули-таки, вороги! – отозвался Федор. – Спрошу не мешкая государя. – Он шагнул к великому князю: – Иван Васильевич, дай сотню воинов с Ходынки. Житные дворы надо спасать от разбоя.

– Шли моим словом туда человека.

А перед Иваном Васильевичем уже возник воевода Игнат Кутузов.

– Царь-батюшка, потребно рать из Кунцева пригнать. Не управляются мои воины. Разбои всюду начались.

– Кто в тати пошел добро грабить?

– Мордва и черемисы, еще татары вольничают.

– Шли конного в Кунцево. Пусть моим именем поднимет полк воевода Пронский да на рысях ведет его в Москву, – повелел государь Кутузову.

А пожар ширился, от Неглинной подобрался к Китай-городу. «Тут и до Кремля рукой подать», – мелькнуло у Ивана Васильевича.

– Господи Всевышний, оборони нас! – воскликнул он и вознес упование к митрополиту Зосиме, который с клиром[1 - Клир – общее наименование служителей культа какой-либо церкви.] и многими священниками все еще вел крестный ход вокруг Кремля, дабы Зосима упросил Спасителя накрыть своим крылом святыню России и его, великого князя, детище – Кремль.

Государю было чем гордиться: все, что уйдет после него в грядущие века, возведено его заботами и радением. «Вот и Успенский собор, которому нет равных в державе и за рубежами, – мое детище», – подумал он. Однако посильное радение о Кремле Иван Васильевич проявил и в этот трагический вечер. С первой вестью о пожаре он распорядился сотнями своих личных ратников и расставил их по всему Кремлю, по крышам хором и палат для защиты от огненных летающих «птиц». Напомнил при этом, что каждый будет наказан смертью или вечным заточением за любое, даже самое малое пренебрежение долгом. Знал государь, что страх заставит воинов бороться с огнем, не щадя жизни. Хотя по натуре своей он не любил жестокость и потому вновь и вновь возносил к Всевышнему горячие слова: «Господи милосердный, прости меня за деяния чрезмерные, помоги нам!»

Ведали москвитяне всех чинов и званий – от боярина и князя до простого гражданина, до нищего – сию черту нрава Ивана Васильевича и спасали Москву не из страха, а ради чести. И в эти часы народной беды тысячи горожан от мала до велика тащили с Москвы-реки, с Яузы и Неглинной кади, бадьи, корчаги, кувшины с водой, дабы вылить ее на горящий дом, на соседний с горящим с одной жаждой – одолеть пожарище. И докладывали служилые люди государю, что на Мясницкую огонь не пустили, на Варварку – тоже, что близ Охотных рядов остановили. Но пожар все-таки набирал силу, свирепствовал жестоко, и в этот миг в Кожевенной слободе высоко в небо взметнулся столб огня, его разбросало веером, но ввысь полетели какие-то предметы, и вскоре вздрогнула под ногами от взрыва колокольня, каленым жаром отшатнуло всех от парапета, из груди Ивана Васильевича вышибло воздух, и он громко ахнул. Переведя дыхание, спросил:

– Что там взорвалось-вздыбилось? – Но ответа не дождался. – Что языки проглотили? – крикнул он. И когда вновь все промолчали, государь закричал во гневе: – Вон с колокольни! Все до единого! Туда, в полымя идите! Стольный град спасайте!

Бояре, князья, дьяки, не дожидаясь новой вспышки гнева государя, поспешили к лестнице. Вмиг на колокольне стало пусто. Рядом с Иваном Васильевичем остался лишь дьяк Федор Курицын да на каменном полу сидела княгиня Елена Волошанка, прижимая сына Дмитрия к груди. Окинув взором опустевшую колокольню и бегло глянув на пылающую Москву, Иван Васильевич и сам направился к лестнице. Он подумал, что ему должно быть среди тех, кто боролся с огнем, что должно сосредоточивать силы москвитян там, где можно выиграть схватку с враждебной силой. В государе дал себя знать дух воеводы, умеющего властной рукой направлять рать туда, где вражеский строй может дрогнуть под напором его воинов. Так было на реке Угре в сечах с ордой хана Ахмата, так было в борьбе с новгородцами. Но пожар – особый враг, и с ним впритык не сойдешься врукопашную, признался сам себе Иван Васильевич и с саднящей раной в душе от немочи тяжело ступал вниз по каменным ступеням.

На площади, близ собора, конным строем стояла сотня государевых ратников, стременной держал под уздцы его вороного коня. Он же помог государю подняться в седло. Федор Курицын находился рядом, держась за луку, и ждал повеления, а может быть, просто наказа, что ему делать. Так оно и было.

– Иди, Федяша, к моим, избавь их от маеты за животы. Господь не оставит нас в беде, – сказал Иван Васильевич и направил коня к воротам Ризположенской башни.

Следом за государем двинулись те бояре и служилые люди, коих он прогнал с колокольни. Великого князя влекло к месту взрыва, в Кожевенную слободу, словно там он мог найти ответы на мучившие его вопросы: как уберечь Москву от выгорания, как бороться с огненной стихией. Язвили государя эти мысли, и голова от них гудела словно колокол. Он стегнул коня плетью и поторопил: «Но, милый!» Конь пошел рысью. Спутники потянулись, не отставая от великого князя.

Москва походила на всполошенный муравейник во время лесного пожара. По улицам, освещенным зловещими, кровавыми бликами, бежали люди в сторону Замоскворечья и Спасо-Андроникова монастыря, куда огонь еще не добрался. «Даст бог и не доберется», – мелькнуло у Ивана Васильевича. «Не доберется! Не доберется!» – подтверждали дальние колокола. Их набатный звон не прекращался и, как показалось Ивану Васильевичу, был кстати, ибо укреплял веру в то, что Господь услышит стенания россиян и смилостивится, пожар будет побежден. Пока же стихия набирала силу. Кожевенная слобода горела вся, и добраться до места взрыва государю не удалось. Оттуда, словно из адова пекла, появился с тремя воинами князь Семен Мещерский. Вид у него был страшный: одежда опалена огнем, борода, волосы на голове – тоже, глаза дико сверкали. Он поднял руку и крикнул: