Золотой запас Колобка. Товарищество Добрых Некромантов представляет

– Эх, нам бы домишко какой-нить найти, – мечтает кот.

– Да хоть дер сарай задрипаный, доннерветтер, – бурчит овчарк.

– Вай-мэ, – говорит ишак, – у мине дома рядом такой караван-сарай был! В стойле сена многа-многа, а во дворе под деревом курага спелий валяется, ешь, сколько дотянешься! Зачем я в этот холодний Пруссия попаль?

Тут глядь – огонёк окошечный в чаще мелькнул. Переглянулись наши приятели, да не сговариваясь, пошли посмотреть – может, чего спереть получится?

А в лесу том действительно избушка стояла. Только жили в ней не злые разбойники, а наоборот, добрые хиппи. В то время слова-то такого ещё не было, а хиппи уже были. Тошно им было на средневековую жестокость мира глядеть, вот собрались они маленькой коммуной, да и ушли в лес. Огородик развели. Опять же деляночку травки посадили, той, что на доброту да хиханьки прибивает.

И вот сидят, значит, добрые хиппи в той избушке, да и не ведают, что четверо друзей наших свежескорешившихся вовсю оттофонбисмарковые планы против них строят.

– Давайте я у них покушать попрошу, – говорит котейка. – Вежливо этак зайду, жалостливую мордочку сделаю, да и скажу: «Мяусье, же не мяунж па сис жю-ю-ю-юр!». Зря я, что ли, французский знаю?

– Да ну его к дер тойфель! – хрипит овчарк. – Дверь с разгону вышибаем, первому клыками в горло, остальным кричим: «Млеко, курка, яйки! Шнелле, а не то фойер!»

А ишак и сказать ничего не успел. Петух как про фойер услышал, тут же факел прикрылечечный схватил и с лёту в окно!

А хиппи в избушке сидели добрые, расслабленные. А тут вдруг влетает нечто, по комнате носится и хрипло кулдыкает! И факелом во все стороны. Ломанулись хиппи в дверь, а там лай хриплый, да вой низкий мяукальный, как из самого нутра. А уж как чужеродное «Иа!!!» донеслось, тут и поняли хиппи, что пришёл по их душу глюк нехороший. Бросились они бежать далеко-далеко, а спустя двое суток (с перерывами на отдых) остановились и зареклись больше травку сажать. А то вон до чего докатиться можно.

А друзья наши первым делом у петуха факел отобрали, начавшийся пожар потушили, да и спать легли.

Так и стали они в той избушке жить. Ну, на большой дороге пошаливали, не без того. Кушать-то надо что-то? Ишак перед проезжающими путниками деревья валил, овчар клыки скалил да из мушкета шмалял, котейка из арбалета в спину бил. А петух так, психическую атаку осуществлял. В общем, хорошо жили, пока их курфюрстова стража не поймала. Да и повесили наших друзей за душегубство на главной площади славного города Бремена. Очень добрые бюргеры этому зрелищу радовались и пива тогда выпили немерено. С тех пор, говорят, Октоберфест своё начало и ведёт.

Трёхногий окорок. Синопсис

Преданный и проданный своим наставником Винни-Пухом, предназначенный на убой обитателями таинственного дома в Простоквашино, сидящий в сарае на цепи Пятачок решает избежать печальной участи. Он отгрызает себе ногу и варит из неё холодец, обильно сдабривая его галюциногенными поганками, которые растут в сарае прямо на стенах.

Привлечённые аппетитным запахом, дядя Фёдор с компанией упоённо наворачивают холодец, и через полчаса отчётливо понимают, что пасторальное пейзанское существование не для них. Гены мифического адмирала Ивана Фёдоровича Крузенштерна просыпаются не только в дяде Фёдоре, но даже в Матроскине (адмирал был затейник) и настойчивыми пинками зовут друзей в море. Шарик и галчонок Хватайка подписываются с ними за компанию и просто от безысходности простоквашинского существования.

Пятачок по рассеянности тоже откушивает холодец из самого себя. Соответственно, его накрывает особенно сильно. Он объявляет себя капитаном, чёрт побери, медузу вам всем в глотку, а кто не согласен, того он утопит в гальюне! Мрачная громада угрюмого одноочкового простоквашинского нужника во дворе оказывает на компанию подавляющее действие, и Пятачка единогласно выбирают капитаном по кличке Трёхногий Окорок.

Галчонок Хватайка теперь постоянно сидит на плече Пятачка, крича «Доллар-р-р-ры! Доллар-р-р-ры! По кур-р-рсу Центр-р-робанка!». Для верности Хватайка ещё окунается в бочку с зелёной краской, найденной им на заброшенной машинно-тракторной станции, и теперь любой прохожий со зрением минус девять и ниже ни за что не отличит его от попугая.

Проехав зайцами на перекладных электричках сто пятьдесят километров, они добираются до Осташкова. Здесь контролёры-загонщики, наконец, вышвыривают их на перрон, и перед взорами наших героев разворачивается величавая панорама Селигера. Но в душе у них слышен зов моря («Таласса! Таласса!» – выкрикивает каждые пять минут галчонок Хватайка), и под покровом зловещей осташковской ночи дядя Фёдор угоняет речную баржу с грузом высокообогащённого навоза, на которой компания через узкие протоки Селижаровки выбирается в Волгу. Идут они по звёздам, разумеется, а поскольку максимум, на что они способны в астрономии – это кое-как найти Ковш Большой Медведицы, то неудивительно, что они благополучно минуют населённую ушкуйниками коварную дельту Волги и вместо опасных нефтяных песков Каспийского моря непонятным образом оказываются в Ялте.

Груз высокообогащённого навоза отдыхающим курортникам совершенно не нужен, и толкнуть его некому. Жизненные силы наши герои поддерживают исключительно дешёвой чачей, покупаемой ими из-под прилавка на ялтинском рынке у Рафика Чамгабердыева (кстати, очень рекомендую), что в сочетании с недовыведенными из организма токсинами галлюциногенных поганок уносит крыши друзей вааще в необозримое прекрасное далёко. Пятачок, он же Трёхногий Окорок, он же свинья и капитан, внезапно вспоминает, что где-то здесь его английский дедушка, лорд Вильям Посторонним, засоси его минога, зарыл клад с фамильными драгоценностями. Начав копать в первом попавшемся месте, друзья моментально натыкаются на сундук. В сундуке они обнаруживают прекрасно сохранившуюся мумию Рамзеса II, которая настолько прекрасно сохранилась, что начинает немедленно гоняться за кладоискателями, клацая прекрасно сохранившимися зубами. Нашим героям грозит гибель, но в самый тяжёлый момент Шарик вспоминает, что он не хрен собачий, а целая собака. С рычанием он вцепляется мумии в глотку и с удивлением обнаруживает под слоем бинтов вполне приличные косточки. Ужином в этот вечер Шарик обеспечен. Остальные члены экипажа ему здорово завидуют, но не претендуют, тем более что Матроскин делает открытие – чачу можно вполне закусывать оконной замазкой, отколупывая её с ближайших домов.

Увы, пожирание древнеегипетских костей не проходит Шарику даром. На следующее утро друзья обнаруживают его молящимся солнцу. На вопрос: «Какого хрена?» Шарик кротко отвечает, что нет бога кроме великого Ра, и вообще уйду я от вас, злые вы. И действительно уходит. Жить. В пещеру. На Мангуп-Кале. Пыхтящие от жары экскурсанты охотно слушают рассказы Шарика о способах бальзамирования покойников и диете священных крокодилов, делятся с ним бутербродами и пивом, и беспрекословно позируют для шариковского фоторужья. К началу зимы Шарика официально берут в штат Крымтурбюро экскурсоводом, и он забывает проведённые в Простоквашино годы, как страшный сон.

Тем временем оставшиеся члены экипажа продолжают свою безумную кладоискательную деятельность. Увиденные дядей Фёдором на рекламной фотографии развалины старинной генуэзской крепости дают им новое направление поисков. Баржа с грузом высокообогащённого навоза (кот Матроскин не теряет надежды кому-нибудь его продать) перебазируется в Судак. Позавтракав тремя стаканами чачи и закусив оконной замазкой, друзья приступают к исследованию замка Чобан-Куле. Обшарив развалины сверху донизу, команда единогласно постановляет начать поиски клада в северо-западном углу башни, так как галчонок Хватайка обнаружил там на стене подозрительного вида крестик, а рядом – полупустую бутылку портвейна. Из смеси прокисшего на жаре портвейна и оконной замазки дядя Фёдор изготавливает невероятной силы взрывчатку. Дождавшись покрова зловещей судакской ночи (чтобы не привлекать к себе излишнего внимания), друзья взрывают остатки крепостной стены, рассчитывая обнаружить там подземный ход, ведущий к заначке с сокровищами. Происходит трагедия. Находящаяся в желудке дяди Фёдора оконная замазка резонирует от взрыва, и дядя Фёдор распределяется тонким слоем по оставшимся стенам крепости, в результате чего продолжать поиски клада не может. Более того, никакого тайного хода во взорванной стене не обнаруживается, а обнаруживается лишь замурованный скелет тогдашнего прораба, причём по характерной форме черепа видно, что работал он без каски. Очевидно, такое пренебрежение правилами техники безопасности и послужило причиной его замуровывания. Разочарованная и поредевшая команда кладоискателей возвращается на баржу, где устраивает скромную тризну по дяде Фёдору, сопровождаемую этническими плясками и ритуальными песнопениями. Не выдержав вокальных экзерсисов Матроскина, баржа с грузом высокообогащённого навоза, наконец, тонет, что приводит к экологической катастрофе. Разозлённые владельцы частных пляжей разыскивают наших друзей с целью разбития им, вышеупомянутым друзьям, морды. Смелые кладоискатели под покровом зловещей судакской ночи бегут обратно в Ялту.

В попытках заработать немножко денег на покупку жизненно необходимой чачи кот Матроскин поёт на рынке под гитару классические романсы. К несчастью, он попадает в поле зрения шаурмовой мафии. За Матроскиным начинается целенаправленная охота. Находящиеся в штате мафии профессиональные ассасины непрерывно преследуют его, размахивая бейсбольными битами, пузырьками с валерьянкой и мешками для котов. Спрятавшись на фонарном столбе, кот Матроскин предлагает им вместо себя свинью и капитана Пятачка по кличке Трёхногий Окорок. Убийцы соглашаются на обмен и, поменяв бейсбольные биты на обоюдоострые шампуры, идут штурмовать берлогу Пятачка. Но терпят сокрушительное поражение. Вооружённый пластмассовым костылём свинья и капитан Пятачок страшен в бою, порви вас всех ланцетник! Из трёх десятков профессиональных убийц успевают убежать пять-шесть самых умных. Остальным убитым и раненым ассасинам галчонок Хватайка выклёвывает мозг в самом прямом смысле этого слова.

Предательство Матроскина не приносит ему спасения. Оставшиеся в живых ассасины возвращаются и начинают сбивать его со столба тапками. После шестнадцатого попадания кот Матроскин падает вниз, ломая себе позвоночник, а затем по нему стремительно проезжает подосланный шаурмовой мафией гоночный асфальтовый каток. Из последних сил, цепляясь когтями за жизнь и асфальт, Матроскин ползёт через двор, дотягивается до спасительной темноты подвального окошка, переваливается через него и падает в кипяток, вечно хлещущий из трубы, которую ЖЭК обещает заварить уже четвёртый месяц. Этого кошачий организм уже перенести не может, и Матроскин чувствует, как летит навстречу светлому пятну по угольно-чёрному тоннелю, а приятный женский голос сообщает откуда-то сверху: «Game over!»

Галчонок Хватайка, на свою беду, случайно залетает в Ялтинский зоопарк, где встречает прекрасную белую курицу-бентамку. Страсть мгновенно хватает Хватайку (оцените каламбур, господа, ха-ха-ха!) своей мозолистой рукой за горло и оставшиеся части тела. Галчонок больше не мыслит себе жизни без прекрасной бентамки. Он бросает к её ногам пакет семечек, хлебную горбушку и собственное сердце. Очарованная невероятным зелёным колером Хватайки, прекрасная бентамка охотно соглашается на свидание. Увы. Не вовремя вернувшийся из командировки петух (мужлан, сатрап и эгоистичный ревнивец!) нарушает эту идиллию и забивает галчонка Хватайку до полусмерти. Утром недоклёванное тельце галчонка подбирает смотритель зоопарка, и Хватайку сдают в поликлинику на опыты. Больше двух суток он этих опытов не выдерживает и умирает от разрыва клюва. Так сбывается старое проклятие простоквашинского чёрного колдуна Печкина (в жизни косящего под мирного почтальона).

Оставшийся последним

Пятачок, он же Трёхногий Окорок, он же свинья и капитан, уплывает на лопате в море, где натыкается на действительно необитаемый никем остров. Размеры острова пять на три метра, что, собственно, вполне объясняет его необитаемость. Допив на жаре остатки чачи, Пятачок яростно вгрызается (лопатой, в смысле) в каменистую почву островка. Он копает безостановочно двое суток, совершенно не обращая внимания на повышающуюся температуру. Углубившись в литосферу на шесть километров (куда он девает вырытую землю, остаётся загадкой), Пятачок теряет сознание от стоградусной жары и неторопливо превращается в буженину с хреном (хрен был при Пятачке всё это время). Достать её, к сожалению, нет никакой возможности. Даже спустя многие годы, случайно проплывающие мимо на катере туристы утверждают, что до сих пор на острове чувствуется аппетитный запах.

Сын древа. Синопсис

Во время извержения Везувия в бедной неаполитанской семье рождается странный длинноносый мальчик, от рождения обладающий древесноволокнистой структурой тела. Ему дают имя Буратино, что характерно. Случайно он попадается на глаза Петру I, который прибыл в Неаполь по делам, касающимся покупки нового компаса. Собирающий всякие забавные кунштюки Пётр забирает Буратино с собой в Петербург, где и сажает его в Кунсткамеру. Отсидев в Кунсткамере около двенадцати лет, Буратино знакомится с аббатом Фариа, который перед смертью открывает ему секрет золотого ключика. Сделав подкоп с помощью украденной ложки работы Фаберже, Буратино падает прямо в Неву, но, разумеется, не тонет, а просочившись сквозь канализацию на десяток лье, прячется на чердаке Адмиралтейства.

Лёжа целыми неделями в мансарде, Буратино непрерывно медитирует в потолок и мучительно размышляет на тему: «Тварь он древесная или право имеет?» Наконец, он решается выяснить этот вопрос экспериментально и убивает топором черепаху Тортилу, ростовщицу, известную всему кварталу. Это преступление оказывает на него сильнейшее психическое воздействие… Буратино бежит из Петербурга в Марсель, преследуемый духом убитой черепахи-процентщицы, которая постоянно нашёптывает ему призрачным голосом: «Тройка, семёрка, туз…» «Проклятая старуха!», – кричит Буратино и нанимается на драккар Эрика Рыжебородого, который как раз плывёт открывать Америку.

После открытия Америки Эрик Рыжебородый меняет Буратино у индейцев чероки на двести бобровых шкурок и вышвыривает его с драккара. Чероки прибивают Буратино к тотемному столбу, кормят просроченным пеммиканом и время от времени пляшут вокруг него танец дождя. Спустя какое-то время Буратино бежит из индейского плена и долго странствует в одиночку по прериям, питаясь корневищами чапараля и дохлыми бизонами. Затем он, сидя в каком-то дешёвом салуне, случайно ввязывается в трактирную драку между ковбоями и золотоискателями, и без малейшего для себя вреда принимает в грудь около трёх десятков револьверных пуль и четыре томагавка. Так он знакомится с Чингачгуком, и дальше они вместе идут добывать сокровища ацтеков. По дороге они знакомятся с принцессой Покахонтас, которая, к счастью, выбирает Чингачгука. Впоследствии принцесса Покахонтас рожает будущего Авраама Линкольна, но по бесстрастному лицу Чингачгука совершенно нельзя прочесть – имеет ли он к этому отношение. Впрочем, это побочная линия повествования. Пересекая мексиканскую пустыню, наши герои становятся свидетелями ритуала пожирания пейотного кактуса, который проводит для своей группы нагваль дон Хуан. Поняв, что появились ненужные свидетели, дон Хуан элегантным движением руки смещает им точку сборки, и наши герои оказываются прямиком в священном городе ацтеков. Попав в руки жрецов Кецалькоатля, Буратино с лёгкостью предаёт своего спутника, и Чингачгук в одиночку сражается на арене против стаи диких кугуаров, отчего и умирает, что характерно. Тем не менее, жрецы решают принести Буратино в жертву во время праздника летнего солнцестояния. После того, как жрецы обломали об его древесный торс все свои обсидиановые ножи, пытаясь вырезать ему сердце, дендроидного пришельца провозглашают посланником богов. Монтесума отдаёт ему в жёны свою дочь, и Буратино возглавляет восстание ацтеков против кучки конкистадоров, которые поддерживают режим Сомосы и Пиночета на грязные доллары ЦРУ. Повстанцы одерживают победу, после чего, благодаря своей в прямом смысле несгибаемости, дон Буратино становится крёстным отцом колумбийской мафии, рабовладельцем и наркобароном. Специально приехавший с Кубы Че Гевара пытается поднять восстание против диктатуры Буратино, но гибнет от удара отравленного копыта дрессированной ламы, подосланной британской разведкой. К тому же наёмники, преданно служащие деревянному тирану, обнаруживают в сердце колумбийских джунглей тайное бунгало Мартина Бормана, где тот проводит свою старость, купаясь в роскоши. Мартин Борман заключает с Буратино союз и охотно делится с ним золотом партии и самыми таинственными секретами третьего рейха. Буратино втайне лелеет мечту о сверхчеловеке, имея в виду, конечно же, себя. Он послушно следует указаниям Бормана, применяя самые различные эзотерические психотехники для развития в себе сверхспособностей. Но тут в колумбийских джунглях появляется сухонький старичок, который на самом деле шаолиньский монах, а если ещё более на самом деле – эмиссар таинственной Шамбалы. Он вызывает Буратино на поединок и ломает его ребром ладони на щепки. В стране объявляется карнавал! Останки Буратино пылают в праздничном аутодафе! Все пляшут и поют песни! Главы государств Карибского бассейна, собравшись на саммит, едят шашлыки, хлещут виски с колой и втихаря договариваются насчёт того, чтобы съездить в сауну с девочками. Появляется седой папа Карло, который узнает в Фиделе Кастро своего пропавшего в детстве брата-близнеца…

А в это время надвигается Карибский кризис…

Как сообщают наши корреспонденты, в Голливуде начаты съёмки сиквела. Рабочее название – «Восставший из пепла»

Сказка о почти мёртвой царевне, храбром (но тормозном)

королевиче Елисее,

и семи богатырях, которые, в сущности, совершенно в сюжете не участвуют

Пасторальная картина. Хочешь – куй, а хочешь – сей. Было у царя три сына. Младший звался Елисей. Быстро пролетело детство. Елисей в расцвете лет где-то там нашёл невесту. Начинается сюжет.

Неприятности порою (будь ты принц или король) настигают и героя. Тут свою сыграла роль злая мачеха царевны. У неё ночной порой (был и так характер скверный) разыгрался геморрой. И она, в припадке злобы, источая яд и слизь, не казалась мёдом чтобы ейной падчерице жизнь (ситуация знакома?), швабру взяв наперевес, падчерицу вон из дома погнала в ближайший лес.

Избалованной царевне в чаще, ясен пень, не рай. Не видать вблизи деревни, и не ездит здесь трамвай. Проще раком до Китая, чем добраться до села. Мышь летучая порхает в небе мутного стекла. Непролазное болото, хрень и срань со всех сторон. Филин, врезавшись в кого-то, трёхэтажный выдал стон. Словно гопы, волки рыщут. Труп птенца в дупле пустом. С жутким звуком зайчик дрищет под ракитовым кустом. Слышен хруст костей (наверно) на нечищеных зубах. На душе царевне скверно, в панталонах липнет страх. Словно вертухай на вышке, ворон матерно кричит. Догрызают лося мышки, лось погрызенный молчит. Тихо подползает сзади неприятной формы тень. Дятел, обдолбавшись за день, рухнул с дуба клювом в пень. С брачным рёвом прутся жабы озабоченно на брег. С непонятным скрипом ржавым лезет из земли побег. Тупо в позе водолаза спит утопленник на дне. Лишь луна подбитым глазом озирается одне.

В общем, палочкой потыкав полудохлого ежа, поскребла царевна тыкву, озираясь и дрожа. От раздумий, словно в трансе, в муках выбора пути. И пошла. Стоять на трассе (а куда ещё идти?)

Тили-тили, трали-вали, шишел-мышел, взад-вперёд. Толком расскажу едва ли, что с ней было в этот год. Истекают грустью строчки, зарастает ряской пруд. Говорят, жила на точке с семерыми… Может, врут… Долго ль оболгать девицу? Кто их видел, семерых?

Оп-па! Где-то там, в столице, вспомнил про неё жених!

Где невеста? Ах, пропала? Оседлав коня скорей, на рассветной зорьке алой в путь пустился Елисей. Он спешит обняться с милой. Конь под ним не отстаёт. Елисей жуёт уныло предпоследний бутерброд. Под кольчугой в потном теле радостно плодится вошь. Вот геройство в самом деле: долго шаришь – хрен найдёшь.

Аты-баты, пни горбаты. Где вы, двое из ларца?. Вспомним деву, что когда-то вышвырнули из дворца. Трасса – всё-таки, не дело. Сколько ж можно бомжевать? В общем, так: царевна смело в лес отправилась опять. То ли в ведьмы собиралась, то ли в тати… Кто поймёт сердце женщины? Тут, кстати, возникает поворот. А за этим поворотом угольный пещеры зев. Хрипло помянув кого-то, героиня, оборзев, лезет прямо в подземелье. Сырость, мох и тишина… Темноты тягучей зелье действует сильней вина. Путь царевны скрыт во мраке. Ни просвета, ни огня. Думаете, сгинет? Враки и полнейшая фигня.

Елисей и худ и бледен (шутка ль – целый год плутать?) Верный конь давно им съеден. Запасного – не видать. Бьёт царевич из рогатки куропаток и мышей. (Сказка, знаете ль, ребятки – не совсем для малышей). Бывшее когда-то белым тело жадно гложет гнус. Елисей бормочет смело: «Без царевны не вернусь!» Шёл и шёл через овраги, пробираясь по лесам. (Это быстро на бумаге, а попробуй, братец, сам). Километр за километром под подошвами листва… Вёл беседы с солнцем, с ветром (видно, кушал вещества). Шёл за дальнею звездою и пришёл в дремучий лес. (Не иначе, был с собою навигатор GPS).

Мрачной стала атмосфера, потянуло сквозняком. Вход в глубокую пещеру перепачкан кизяком. Елисей надел обвязку, нацепил на лоб фонарь, натянул поглубже каску (вдруг какая прыгнет тварь?). Приготовил два жумара, карабины пристегнул (основняк, конечно, старый), плюнул и во тьму шагнул.

Пушкин-Чушкин, Шиллер-Миллер, эх, труби, победный горн! Пьеса переходит в триллер. Кстати, где-то был попкорн…

Ход наклонный чёрной пастью разверзается пред ним. Вот ведь не было напасти… Елисей, тоской гоним, вниз ползёт по шкуродёру. Не свалиться бы в обрыв… Эх, нанять бы каскадёра! Впрочем, слабости порыв Елисею мы прощаем. Он царевич, не спортсмен. И в дальнейшем обещаем избегать подобных сцен.

Сталактиты (справа яма!) гроздью спелою висят. Он башкой их бьёт упрямо (штук, наверно, пятьдесят). Каску судорогой сводит. Светятся во тьме глаза. Финиш. Елисей находит слабо освещённый зал.

Разлюли моя малина, раззудись, моё плечо. Кто-то в ряд суконный длинный со своим влез калачом. На далёкой на Аляске прорвало вчера трубу. Это присказка. А сказку все мы видели в гробу…

Всё, царевич, хватит шляться! Я ж про гроб тебе не зря… Весь из дымчатого кварца (дефицит был хрусталя), он качается на ржавых обезумевших цепях. Сталактит внезапный справа! Бу-м-м-м-м! В пещерах второпях не снуют, царевич, помни! Тихо к гробу подойди. Да не дёргайся, спокойней! Все проблемы впереди…