Золотой запас Колобка. Товарищество Добрых Некромантов представляет

Кот раскрыл глаза. Изумился, раскрыл ещё шире. Потом потянулся, подумал – и тяжело вспрыгнул на подоконник. Наверное, в этом что-то есть, гадал кот, вышвыривая в форточку свой сапог. А потом решил, что две кошки лучше, чем одна, – и кинул второй…

Теперь у Золушки Принц. А кот ходит босиком и мяучит – жалуется.

Почти святочный рассказ

Инфляция. Девальвация. Повышение цен. Особенно на лекарства. Пока до аптеки вприпрыжку доковыляешь, ан цена-то уже вдвое подскочила. Лекарства, поди, все заморские, а за морем телушка – полушка, да рубль перевоз, да растаможка – два, да НДС – три, ну и пошло-поехало…

Он шаркающей стариковской походкой, чтоб разношенные тапки не свалились, подошёл к последнему, неполному ещё, сундуку и, покряхтывая, присел перед ним на стульчик. Незаметно прилепленный волос Златовласки был на месте, никто крышку не открывал. Да и некому было.

Оно и хорошо и плохо, что некому. Хорошо, потому как никто по сундукам не шастает, меч-кладенец куда ни попадя не кладёт, ящичек с серебряным блюдечком да наливным яблочком на сериалы не настраивает. Порядок должон быть. А плохо – потому как никто супротив не сядет, кудряву головушку ручкой пухлою подпираючи, да и не спросит: «Костюшечка-дорогушечка, а не подать ли тебе ещё пампушечек с пылу с жару к борщечку?» Да и где тот борщик с красным огнедышащим перцем, с плавающими золотыми медалями, с натёртыми чесноком пампушками да запотелым хрустальным графинчиком на белой скатерти-самобранке… Одна бранящаяся скатерть и осталась. Ан и та после моли да стирок одряхлела, слышать плохо стала, под нос бурчит – и побраниться не с кем.

Кощей со вздохом обвёл взглядом противоположную стену зала. Вдоль стены стояли заполненные сундуки и шкафы со скелетами. По стенам висели картины или фотографии, на которых были изображены покойницы-жёны, а рядом сам Кощей в молодые годы – крепкий брюнет с короткой бычьей шеей и густой иссиня-чёрной бородой. «Герцог Синяя Борода, так меня тогда и звали, – с удовольствием подумал Кощей. – Всё-таки умели делать средства для радикальной окраски волос!»

В первом шкафу слева была, кажись, Царевна Марья Моревна. А, может, и нет. Это в реестр надо лазить, в опись. А дальше и того хуже, разве всех упомнишь. Вот Василисы Премудрой и Елены Прекрасной точно нет, это уж в последние века было, когда стар стал по балам да ристалищам скакать. Скушно стало жёнкам, вот и сбёгли от старого мужа с ладными молодцами. Да и то – молодцы-то были наняты Пенсионным фондом для смерти Кощеевой, больно устал Фонд ждать, когда Кощеюшка свой плановый срок доживания выполнит. Всю статистику им попортил старик. Сначала по-хорошему просили помереть, а потом… Нет уж, спасибо вам, Вася да Алёнушка, что сбёгли да киллеров увели!

А шкафы пустые остались. Пока был Синей Бородой, да сила в руках держалась, так жену пришибить – не проблема. Бьёт – значит, любит. Совсем убил – шибко любил. Опять же – к порядку приучал. А не ходи, где не велено, сейфы не открывай, там материалы почище государственной важности и стерильные органы для регенерации. А теперь и сейфы попустели.

Дверь открылась, вошла – жена не жена, так, домработница из иммигрантов, Гюльчатай. Хозяйственная. Скромная. Весёлая обычно. Ан глазки в пол, на связке ключей пятнышко кровавое крохотное – без спросу в регенерационную камеру заходила, где запасные органы лежат.

– Господин, я без спросу в регенерационную камеру заходила: там предохранитель на температурном реле полетел, починила. Заодно фильтры бактерицидные в ламинарном шкафу поменяла. А ещё, когда пыль протирала, то шкафы открывала, скелеты там нашла, тоже протёрла. Господин, очень много работы для одной, трудно со всем управиться. Давай оживим остальных женщин, хороший работающий коллектив получится!

Кощей посмотрел на шкафы – над ними розовыми флуоресцирующими облачками заколыхались предрождественские призраки жён.

– Рождество? – понимающе спросил он, чувствуя, как его сердце непривычно смягчается и добреет.

– Какое Рождество, господин? Месяц Мухаррам, день Ашура прошёл, господин. Я муллу вызову, он всех жён заново оформит, чтобы все сразу с тобой в законном браке были.

– Будешь моей любимой женой, – мрачно пообещал Кощей Синяя Борода.

Совсем святочный рассказ

Рукописи – горят. Это клинописи не горят, которые на табличках из обожжённой глины. А рукописи, партитуры, книги, картины – всё горит. Фрески рассыпаются, здания рушатся. Только всё это здесь у нас на Земле разрушается, а там, прямо направо за садом Рая, сохраняются в запаснике абсолютно такие же дубликаты созданных людьми шедевров. Самых разных, начиная с первой расписной прялки. Просто туда никто не ходит на экскурсии: душам и в самом Раю хорошо. Пусто в тамоших Тадж-Махалах.

И всё же в первом храме соломоновом, специально туда уйдя ото всех, стоял Нафанаил. Он прислонился лбом к холодной колонне, сопел и размазывал слёзы по лицу кулачком. Белые-белые, словно накрахмаленные, пёрышки его ангельских крыл топорщились от обиды. Приближается Рождество, день Его рождения, скоро Он одним Духом задует все 2011 свечек на торте – и все обитатели Рая получат по кусочку торта. Все получат – и Нафаня тоже. Но только другие ангелы будут стоять хорами и поздравлять Его, а Нафанаила не взяли. Архангел-хормейстер пожал плечами и выгнал Нафаню из хора.

– А как же «Всякое дыхание да хвалит Господа»? – попытался качать права Нафаня.

– Дыши глубже и хвали молча, – ответил вредный архангел, дослужившийся до своего нынешнего положения из каких-то мелких восточных демиургов, и добавил загадочное и одному ему понятное слово «карма».

И вот все ангелы Рая будут хором славить Его – все, кроме маленького Нафанаила. Нафаня опять засопел. Но тут кто-то подёргал его за подол форменной туники. Маленький ангел мгновенно проглотил слёзы, последний раз шмыгнул носом и осторожно глянул вниз. Там подпрыгивал на тоненьких ножках мелкий шедевр человеческих изделий Колобок. Его глазки-изюминки поблескивали, а на глянцевой физиономии сияла масляная улыбка.

– А хочешь, я тебе песенку спою? – предложил он.

Ангел с трудом подавил желание пнуть Колобка как футбольный мячик.

– Плохо слышишь? – огорчился Колобок. – Ну, ничего, высунь язычок, я к тебе поближе сяду. Всегда мечтал какому-нибудь ангелу спеть. Хорошо вам, ангелам, а я даже в Раю ни разу не был, ходишь тут по запаснику, ни одной души не видишь…

Слёзы у Нафани высохли, он наклонился, взял Колобка на руки и стал ему что-то шептать…

…Усталый после репетиции архангел-хормейстер сидел под оливой и размышлял о суете послежизненного существования, когда к нему подлетел маленький Нафанаил – с флюсом, но сияющий как надраенный обол.

– Прошу вас, прослушайте меня ещё раз!

– Я уже слушал, – содрогнулся хормейстер, – зачем мне это? Здесь же Рай, а не…

– Ну, пожалуйста…

Хормейстер обречённо закрыл глаза. Нафанаил разинул рот, и оттуда полилось дивное сладкое пение, затихли души, замолкли арфы в кустах и птицы на деревьях – все внимали волшебному пению. Архангел утирал слезу:

– Чудо!..

Девочка со спичками

Вечер ещё по-настоящему и не наступил, но зимой темнеет рано. Циклоны и антициклоны ушли куда-то отмечать конец недели, и в ледяном чёрном небе проступили потрескивающие от мороза звёзды.

В эту холодную и тёмную пору на улице практически не было людей, только – вжик! вжик! – проскакивали мимо автомобили, оставляя после себя сизый сернистый дымок. Наверное, именно так исчезает Мефистофель.

Девочка стояла на углу и тряслась от холода в своей синтепоновой одёжке. Она была ещё слишком маленькой, чтобы возле неё притормозил пышущий теплом автомобилист, приняв за ночную искательницу клиентов. И слишком большой, чтобы заинтересовать проехавшую мимо весело мигающую разноцветными огнями патрульную машину.

За весь вечер бедная девочка не продала ни одной коробки спичек. Несколько упаковок спичек лежало в её стареньком драном ранце, и одну пачку она держала в руке. У неё в жизни не было уроков по маркетингу, и она не знала, что сейчас и в автомобилях и на кухнях есть электрозажигалки. А достопочтенные джентльмены, курящие трубки, имеют обыкновение носить в кармане твидового пиджака золотую зажигалку.

Как холодно было в этот вечер! Девочка не догадалась пойти греться на станцию или хотя бы в какой-нибудь подъезд без домофона. Она нашла уголок за выступом дома, тут она села и съежилась, поджав под себя ножки. Но ей только стало ещё холоднее. Так бы она, возможно, и замёрзла совсем насмерть или застудила бы себе что-нибудь важное в организме, когда вдруг!..

Когда вдруг – БА-БАМ! – из-за угла выскочил незнакомец. Молодой симпатичный загорелый крепкий парень с волосами цвета ржи. С крепкими белыми зубами – это было видно и слышно по тому, как он стучал ими от холода. Одет он был ещё более по-летнему, чем девочка: сандалеты, шорты, футболка, бейсболка…

– Ну, наконец— то, – обрадованно закричал он. – Еле тебя нашёл! Спички ещё не все спалила? – и, не дожидаясь ответа, схватил девочку за руку. – Пойдём! Летим со мною!

Девочка была ещё совсем-совсем малолетка, но успела получить правильные уроки воспитания от своей покойной матушки.

– Простите, – сказала она, – но вы сперва пообещайте мне, что не надругаетесь над моими невинными чувствами, не изнасилуете и не продадите на органы, – она высмотрела на футболке бейджик и закончила обращением: – Мистер Жюль. То есть, наверное, Юлий.

– Глупости какие, – ответил симпатичный молодой мужчина. – И не Жюль какой-то, а Июль. Летим скорее, а то костёр не зажигается, братаны задубели уже совсем!..

Ах, как они летели в чёрном небе, так быстро, что звёзды мелькали чёрно-белым калейдоскопом, а девочке, обнимавшей в полёте Июля, даже стало жарко. Но всё это было ничто по сравнению с той радостью и весельем, которые наступили по прилёту. Жарко и ярко, горячо и ясно заполыхал костёр посреди поляны, потянуло весёлыми запахами от мангалов с шашлыками, захлопали пробки шампанского, охлаждавшегося в сугробе под ёлочкой, а из кустов стали выбредать симпатичные девчонки с корзинами для подснежников. Ох, какое тут пошло веселье – ни в сказке сказать, ни по телевизору показать!

И где-то высоко в небе послышался ровный рокот самолёта – это сказочный премьер летел зачем-то на огонёк в лесу…

Макс Дарк

Дела тридевятые. Синопсис

В Тридевятом царстве дело было. Мы тогда втроём хорошо посидели: я, один беглый чернец и кадушка дюжей браги. Чернец мне тогда много чего рассказывал, только церковнославянским сильно злоупотреблял. И бражкой тоже. Так что я от себя перескажу, своими словами, как уж запомнилось.

Правящий в то время царь-батюшка (от великого государственного ума, надо полагать) сажает свою великовозрастную дочку на выданье в терем. К окошку. На третий этаж. Нет, на пятый. И предлагает имеющим интерес богатырям туда допрыгнуть. А заодно перстень с дочкиной руки снять. Всё это одновременно, причём на коне. Дебил. Богатыри думают точно так же, поэтому претендентов не находится, а царевна томится от скуки у окошка и беспрерывно пьёт чай с круассанами и бубликами.

Через пару месяцев такого тоскливого ожидания одновременно происходят две вещи. Первое – из царского зверинца убегает раритетный заграничный кенгуру. Второе – известный всему городу Ванька по прозвищу Дурак (да и по жизни тоже) оказывается на площади в поисках ближайшего кабака.

Капризные звёзды, находящиеся в этот момент с обратной стороны земного диска, складываются таким образом, что сбежавший кенгуру и похмельный Ванька сталкиваются на площади лоб в лоб. Ванька непроизвольно хватает кенгуру за уши, кенгуру от ужаса визжит и подпрыгивает аж на уровень пятого тюремного… нет, теремного этажа. Высунувшаяся из окна дебелая царевна вцепляется в Ваньку со всей страстью истосковавшейся по свадьбе невесты, и вся эта композиция шмякается обратно на мостовую, что характерно. Кенгуру всмятку, принцесса отделывается переломом ноги, Ваньке как с гуся вода.