Камбала. Роман в двух книгах. Книга первая

Плеяду Героев-земляков можно было продолжать. И хотя я о них знал много, но той искорки при написании не было и, главное, у меня были в сочинении, которое, среди прочего я был вынужден сдать досрочно, было большое количество ошибок. Это и определило то, что оценка за литературную составляющую всё же была высокой, а по русскому языку, естественно «три». И оценка в сумму баллов добавилось эти три балла.

Несмотря на эту, если можно сказать «ложку дёгтя», сумма баллов была высокая.

Глава V. «Аморальный» поступок

Сдав экзамены, мое пребывание в лазарете продолжилось. Было тоскливо и грустно от того, что я находился тут, как вино «на отстое». Ко мне не приходили, как раньше с процедурами, было ощущение, что меня забыли. Меня осенил дерзкий план побега. Просто за 4 недели произошло так много всего, что поколебало даже моё желание стать военным, которое изначально было мне навязано братом.

Если не брать во внимание события, произошедшие в Новочеркасске 10 лет назад, постоянное нахождение за колючей проволокой мне больше стало напоминать не Казачьи лагери, а концлагеря. А дни пребывания в лазарете сильно расшатали мою психику.

Я почувствовал резкий прилив желания просто бежать отсюда, бежать не оглядываясь, пока не замаячат где-то впереди родимые места, по которым я, никогда практически не уезжавший из родных мест, сильно начал скучать. И после этого я стал продумывать план побега. Самое главное и сложное было пробраться за колючку.

До этого хорошо изучив расположение объектов, я не видел наилучшего варианта, чем пробраться под колючкой в районе кустарника, за которым нужно было быстро скрыться на остановочном пункте или где-то рядом и дожидаться транспорта, электрички. Сложность еще была в том, что на территории лагерей нам разрешалось ходить только в спортивной форме. Ехать в этом домой меня не устраивало.

Мой план был в том, что изначально нужно было из палатки «выкрасть» свою одежду, как это не было бы смешно или лучше сказать, взять незаметно. Но мне это удалось, воспользовавшись, пока все в столовой. Нужно было действовать быстро, пока меня не кинулись искать в лазарете и не попался на глаза на территории.

Перетащив поочередно под майкой брюки и летнюю безрукавку, переоделся в кустарнике. Улучшив момент, чтобы меня не засекли и из палаточного городка, где началось движение и со стороны КПП, выломал подходящую палку, бросился к проволоке, прилёг, подсунул палку под проволоку, натянул её и, как змея, просочился под неё на ту сторону.

Быстро перебежал через просматриваемое пространство, поднялся по насыпи к остановочной площадке. Посмотрел расписание и с огорчением понял, что столько времени я здесь незамеченным не продержусь, «заметут» меня тут. Электричка отпадала. Перебрался через лесополосу на автодорогу, где был также остановочный пункт автобусов, просто столбик на обочине с названием остановки «Казачьи лагери».

Здесь мне повезло больше, минут через десять шел автобус, который я остановил и пробрался подальше в зад салона, где у автобусов ЛАЗ очень теплые места, из-за расположенного под ними двигателя. Но это было меньшее из зол.

Как это будет звучать не смешно, но, чтобы доехать домой, мне потребовалось четыре пересадки, в Новочеркасске, Ростове, Таганроге и в районном центре Матвеевом Кургане, затратив на дорогу весь день и к вечеру, уставший и как пес голодный, упал на диван дома перед изумленным братом, который в доме был один.

Родители мои были на море, что оттянуло для меня процедуру объяснения с ними. Но от такой участи я не ушёл по требованию брата. Домашним харчем утолив голод, хоть и нехотя, рассказал брату о своих злоключениях.

– Дурак! Что ты натворил? Завтра же езжай и просись, чтобы тебя приняли.

– Послезавтра у нас там должна состояться мандатная комиссия. Вот отойду от всего и поеду.

Но обещать, что буду проситься и почему брат знал, что меня должны были выгонять. Возможно потому, что прошёл уже срочную службу и в этих вещах разбирался лучше. На том и порешили.

Я спал, как младенец в отчем доме, вернее сказать, в деревенской хате, но обложенной кирпичом и потому похожей на домик. Не заметил, как окончательно ушли проблемы с желудком. Возможно, домашняя пища тому виной.

Утром брат ушел на работу в гараж, где он работал водителем и строго наказал:

– Смотри, чтоб никуда ногой. Сиди дома, чтобы снова куда-то не пропал.

Ни о чем не хотелось думать. Я за целый месяц впервые хорошо выспался не на раскладушке в палатке и не, в пропитанной, пожалуй, наполовину толщины стен запахами медикаментов, лазарете. Мне не хотелось никуда идти и что-то делать. Я хотел всё забыть и ни о чём не думать.

Когда брат пришел с работы и обнаружил меня дома, не стал больше читать нотации по поводу того, что я сделал. А я в то время даже не мог понять, а что преступного я сделал.

Дорога уже по привычному обратному маршруту в Казачьи лагери заняла у меня уже не весь день, а около пяти часов. Около 10 часов утра я появился в расположении палаточного городка и первым, кто меня «приветствовал», был командир взвода. Я не буду пересказывать все те «эпитеты» которыми он меня наградил, но, если слить из его «бочки лести» ту «лесть», которая говорится с поглаживанием головы, как говорят «против шерсти», то останется неполный стакан, который можно было выпить одним глотком, чтобы утолить жажду, которую спровоцировало желание, чтобы всё это побыстрее закончилось.

Подошла очередь нашей роты идти строем на комиссию к зданию администрации. Я осмотрел контингент роты, он больше напоминал отделение, пробивавшееся через «линию фронта» и при этом потерявшее еще несколько бойцов, с которыми я был знаком и если бы можно было помочь им, чтобы они смогли поступить, а не сидеть сейчас дома и думать, чем заняться до армии, то я бы раздал все свои, заработанные и честно заработанные на испытаниях, баллы. Они-то мне уже не понадобятся, как я понял.

А что происходило здесь эти двое суток, пока меня не было. Здесь бала объявлена чрезвычайная ситуация, из-за бесследного исчезновения абитуриента, то есть меня. Искали везде. Прощупали все закутки внутри территории – никого. Затем, построившись цепью, все те, кто скоро окажется в рядах принятых и те, кому придётся ещё распрощаться со своей мечтой, после объявления комиссией результатов сдачи, с учётом среднего балла по аттестату, хотя все этот простой математический расчёт сделали и этой цепью курсировали «челночным» способом совершали обход прилегающих уже к обнесенной проволокой территории. И это в течение нескольких часов до обеда и после него, в июльскую жару. Как они меня в те часы «благодарили», бубня себе под нос, можно догадаться.

Нашлась моя, припрятанная в кустах терновника одежда. Видимо появились догадки у командования и поиски до особого распоряжения были прекращены.

Все мысли сдавших все экзамены были теперь уже о том, какой общий балл будет «проходным». Свою сумму баллов они, конечно же давно подсчитали, сложив четыре числа.

Пошли слухи, а они не были лишены здравого смысла, что проходным показателем суммы баллов в этом году будет 20,5 балла. К примеру, если по аттестату средней стала оценка «4» и на экзаменах получил все четверки – этого было недостаточно, не хватало пол балла. У меня эта сумма, без малого равнялась «22» баллам. Но, что они теперь, «выеденного яйца не стоят».

Кто-то был, как «сом» спокоен, кто-то заметно нервничал и «вылетев» из помещения, где заседали члены мандатной комиссии, сбивая всех, кто оказывался на пути, на вопрос «что?» или «ну, как?», лишь отмахивались рукой и это было красноречивей любых слов. Другое дело, когда выходили счастливчики. Они не спешили уходить, они жаждали славы и оваций. От таких колебаний настроений было не по себе и хотелось лишь одного – быстрей услышать «приговор».

И вот называется моя фамилия. Нужно было, зайдя, подойти к сдвинутым в один ряд столам на расстоянии метра три, не ближе и доложить, как нас учили представляться. Скорее всего голос дрогнул во время доклада. Но не это заставило всех офицеров одновременно поднять головы и повернуть их в мою сторону. Этому способствовало то, что всё училище гудело новостью об бесследном исчезновении абитуриента. Даже были попытки «процедить» недалеко от лагерей протекающую речушку. Хотя там воды, воробью по …, не глубоко, в общем.

Минута молчания для меня была, что вечность. Затем, сидевший справа от генерала, начальника училища, подполковник зачитал результаты экзаменом, огласил общий балл и зачитал блестящую характеристику со школы. В те годы, даже для суда не давали омерзительные характеристики, вернее, в характеристиках, даже омерзительным личностям не давали заслуживающие характеристики, жалели всех, чтобы суд меньший срок назначил, например. Но моя, совершенно не вязалась с тем, что было рассказано дальше – это была «сводка Совинформбюро» о моем «мужественном», даже «героическом» поступке – побеге из стен «гестаповского застенка». Так я себе представлял эту информацию, пока с ней знакомили всех членов комиссии.

Опять наступило тишина, слышно было, как в виски бил пульс, а лицо изменило оттенок кумачевого знамени, установленного между проемами окон, за спинами моих судей

Генерал, пробуравил сначала меня пристальным взглядом, как будто хотел понять, гнилое ли у меня нутро или ещё можно «подлечить» и обратился ко мне строгим, но спокойным голосом:

– Скажите, что вас сподвигло на такой поступок, за который в военной время…, – но, сделав паузу, продолжил, – этот проступок не может остаться без наказания. Так почему вы покинули территорию, если было строжайшее предупреждение – не покидать расположения лагерей до особого на то распоряжения?

Я приподнял, до этого притупленный опущенный куда-то на середину ножек стола взгляд до уровня испытывающих глаз генерала и ответил:

– Я в последние дни много думал, у меня было время подумать и принял решение, что раз я не смог беспрекословно выполнить требования командиров здесь и сейчас, то не могу быть в себе уверенным в дальнейшем…

Я говорил слегка дрожащим голосом, пытаясь вспомнить воинские формулировки, а то, что я стал сомневаться в правильности выбора, пока не решился сказать. Не знаю, подействовали мои слова на членов комиссии, как жалоба и просьба о пощаде или кто-то видел в них даже некую дерзость, но они переглянулись, что-то в полголоса посоветовались или кто-то внес предложение, но после этого генерал вновь обратился ко мне.

– Вы понимаете, что с теми результатами, которыми могут похвастать лишь единицы из тех, кто сегодня иметь возможность услышать оглашение вердикта мандатной комиссии, а другие только мечтают. Ум в голове присутствует, но нет той силы духа, которая могла и разум направлять на благие дела. Сможете вы его укрепить до того уровня, чтобы служить, исполняя присягу, по воинским уставам, чётко, преданно, самоотверженно и мужественно, стать достойным защитником Родины, воином и офицером?

Как я понял, генерал пытался переубедить меня в честных признаниях, дав шанс, изменить что-то в своих первоначальных, возможно, поспешных доводах и, через паузу, не дожидаясь ответа продолжил:

– Вы не сможете учиться в одном строю и сидеть за одним столом с теми, кто никогда не забудет этот поступок, пятно от которого придётся смывать долго и старательно. Я хочу предложить вам начать ваше стремление к своей цели стать военным, но не в нашем училище, а в Ульяновском с таким же профилем. Вас там примут по нашему ходатайству. Как вам это предложение, устраивает?

Такого расклада вещей я вообще не ожидал, но в моем сознании уже сформировался устойчивое мнение, с присущим мне упорством, даже упрямством характера – я больше не хочу быть военным, пусть и не столь явно выраженных видов рода войск, применяемых в военное время летальное оружие, а скорее наоборот, во многом предотвращающее нападение врагов, защите мирного неба и обеспечение коммуникаций связи, в том числе и правительственной. Я много передумал и сейчас даже слова генерала для меня не были столь убедительны, хотя они отличались, справедливости ради хочу сказать, заботой обо мне больше, чем о чести и чистоте рядов курсантов в училище. Уверен, что он столько уже повидал таких пацанов из деревни, для которых даже то, что они проехали сотни километров, видели, как минимум два больших города, Ростов-на-Дону и Новочеркасск – это уже большое событие.

Действительно, мне за этот месяц, узнав многое из-того, что не было доступно из средств массовой информации, отражающих нашу действительность пафосно и многое замалчивая, я узнал даже то, что другие люди узнали только ещё через 15—20 лет, с приходом «эпохи гласности» в нашу повседневную жизнь, а не в жизнь с разговором в полголоса на кухне, с зашторенными окнами.

Не дождавшись ответа, председатель комиссии повторил вопрос:

– Уважаемый, время, – машинально показав пальцем на наручные часы, – за дверью с нетерпением ждут твои товарищи, с большой благодарностью и желанием занявшие бы твоё место, если…, – и не досказав, умолк, посчитав досказанность излишней.

Я тоже это прекрасно понял, не мог не понять:

– Нет, спасибо за предложение! Я не хочу ехать в Ульяновск и военным тоже не буду. Видимо, мне предписано, – машинально вскинув голову вверх и с удивлением понял, что я постепенно начинаю из атеиста превращаться, хоть пока ещё не в верующего, но с убеждениями, явно противоположными тех, которые нам все эти годы внушали в школе и обществе, продолжил, – найти себя на гражданке. Я люблю технику, люблю земля и свою глубинку, с её бескрайними просторами.

Возможно, я передал свою речь не дословно, кто может это сделать, по истечению почти 50 лет, но, по сути, правильно, а по убеждениям, которые мало изменились с тех пор, точно абсолютно.

Члены комиссии переглянулись, они явно ожидали другой ответ, да и, наверняка, другой на моём месте крепко бы ухватился за такую возможность. А я был в глубокой душевной прострации и, если бы меня сейчас приговорили и повели на расстрел, я бы безвольно, пошел без сопротивления и протеста. Видимо и до меня дошло, что я поступил так, как не следовало бы. Но, что сделано, то сделано, назад дороги нет, я её только-что отрубил своим ответом. Значит, такая моя судьба. Как не сопротивляйся и не юли, от неё не уйти.

– Постановление. Решением мандатной комиссии, кандидат в курсанты Новочеркасского высшего военного краснознаменного командного училища связи, Иванченко Александр Иванович, отчислен из списка поступивших, за поведение, порочащее честь будущего защитника Родины. Число. Подписи членов мандатной аттестационной комиссии, – зачитал тот же, приставших с места подполковник и после прочтения, уже уставший за пару часов работы комиссии, плюхнулся на стул.

– Можете идти. Мы вас больше не задерживаем, – сказал кто-то, но я уже не видел кто и не было желания видеть. Кто-то из младших офицеров направился к двери приглашать следующего кандидата в курсанты.

На меня посыпался град вопросов, как только я вышел к толпе тех, с кем недавно были в равных правах и имели одну и ту же цель – стать военным.