Долгая дорога. Повесть

Долгая дорога. Повесть
Александр Иванович Шкурин

Грустная детективная повесть о несвятой троице, чьи судьбы случайно переплелись на перекрестках судьбы, и никто не испытает счастья от этой встречи, и каждый из них будет страдать по-своему, а именно: один из них, будучи следователем, будет вести допросы, другой, по имени К., будучи арестованным, будет вспоминать, что же его привело к этому, а главная героиня Ирочка Верещагина, будет между ними как нитка жемчуга без застежки, и каждый будет готов стянуть хоть одну жемчужину, но в свой карман…

Долгая дорога

Повесть

Александр Иванович Шкурин

© Александр Иванович Шкурин, 2016

ISBN 978-5-4474-6288-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Уважаемый читатель!

Читать можно или в линейном порядке, или в нелинейном порядке, как расположил автор.

I

Сексуально-озабоченный молодой человек спешил на трамвайную остановку. Еще издали, в толпе, покорно ожидающей трамвай, он заметил хорошенькую девичью фигурку, ярким огоньком светившим среди серых невыразительных людей, и теперь торопился рассмотреть ее поближе. Но он не успел, подошел, громыхая на стыках рельс, трамвай, со скрипом сдвинулись двери, и в открывшиеся прямоугольники дверей навстречу друг другу хлынули два людских потока.

Ему пришлось энергично поработать локтями, чтобы попасть в трамвай и занять место рядом с девушкой. Зрачки молодого человека жадно вобрали в себя тонкую фигуру девушки в клетчатой юбке, серой курточке и бежевом берете, из-под которого как бы случайно выбивался завиток русых волос. Особенно долго его взгляд задержался на чуть вытянутом лице девушки с вздернутым носиком, с полуопущенными верхними веками, на которых лежали густые коричневые тени, длинные ресницы были неподъемны от густой туши, а щеки покрывал восхитительный румянец от алхимических кухонь Тайваня или Гонконга, и такого же ядовито-розового цвета были раскрытые припухлые губки, но ее глаза он не сумел увидеть.

Молодой человек почувствовал, как непроизвольно напряглись мышцы его живота, губы моментально высохли, он быстро облизал их кончиком языка и стал мысленно упрашивать девушку: посмотри же на меня, какой я мужественный и сильный, никто в трамвае не сравнится со мной, так уступи мне, помоги избавиться от внезапно возникшей и сводящей с ума жажды по твоему прекрасному молодому телу.

Озабоченный молодой человек так долго и упорно смотрел на девушку, что она, кажется, вняла его просьбе, ее полуопущенные веки дрогнули, поползли вверх, и в лицо молодого человека заглянули небольшие серые глазки, которые он наконец увидел, но в ее глазах не было столь нетерпеливо ожидаемого им покорного согласия на утоление его жажды свежим девичьим телом; наоборот, ее взгляд был такой лениво-равнодушный, и в нем явно читалось, чего пристал, к-к-козел, не пяль на меня свои зенки. Молодой человек зябко поежился, словно ему за воротник насыпали пригоршню колюче-холодного снега. Вдобавок губы девушки презрительно вздрогнули, и он словно услышал ее мысленный посыл, выраженный в такой обсценной лексике, что молодой человек почувствовал, как быстро покатился вниз с вершины своей сексуальной озабоченности к жалкому прозябанию ненужной тряпки, которая годится только для того, чтобы ею могли пыль протирать. Все ясно, он не подошел девушке, она отвергла его, но почему? Все еще озабоченный молодой человек надулся, покраснел, в голове вихрем пронеслось множество вариантов знакомства с девушкой, но ни на одном он не успел остановиться.

Трамвай неожиданно дернулся, и зашипели открываемые двери: его остановка, он уныло вылез и взглядом проводил трамвай, увозивший от него так возбудившую его девушку.

Молодой человек поплелся своей обычной дорогой, пройденной до этого такое несчетное количество раз, что по ней, закрыв глаза, можно было идти и ни разу не споткнуться. Сейчас был именно такой случай, он шел и не видел свой путь, поскольку никак не мог забыть эту возбудившую его незнакомку из трамвая. Ее гибкая фигурка по-прежнему дразнила и манила его, он не мог успокоиться, и от отчаяния крепко зажмурил глаза, и, о чудо, он ахнул от изумления. Девушка явно пожалела его и предстала перед ним нагая, ее тонкое тело было покрыто золотистым пушком, торчком стояли маленькие грудки, а ее таинственное лоно скрывали рыжие короткие волоски. Молодой человек заскрипел зубами и протянул к ее телу мгновенно вспотевшие пальцы, но девушка явно исчерпала свой лимит жалости к нему. Она вновь таким лениво-равнодушным взглядом посмотрела на него, что у него бессильно упали руки, а девушка подчеркнуто медленно надела лифчик, маленькие белые трусики и, присев и вытянув по очереди стройные ноги, натянула на них серые колготки. Кровь ударила в голову молодого человека, он рванулся к ней, чтобы ощутить ее манящее тело в своих руках, грубо сорвать с нее одежду и вонзиться в нее.

Однако вместо девушки он неожиданно очутился в объятиях пухлой, как подушка из гусиного пера, тетки. От неожиданности тетка громко взвизгнула и своим большим животом отшвырнула от себя, словно мяч, несчастного молодого человека. Вдогонку тетка негодующе прогудела: «тю, скаженный, ничего не видит, совсем ослеп».

Тетка была права, молодой человек ничего не увидел и не услышал, он дрожал от возбуждения и обиды и никак не мог понять, почему же он не подошел этой девушке. Ему было невдомек, он еще не набрался мужского опыта, что хорошеньких девушек надо прельщать увесистым кошельком, а не голодным жадным взглядом, и плевать, что потом у девушек будет болеть голова или другие части тела.

Молодой человек был старше этой незнакомки из трамвая всего на год, учился в техникуме, в его карманах было пусто, и он был очень скромно одет поскольку жил с матерью на ее зарплату и свою стипендию.

Поэтому за душой молодого человека не было ничего, кроме сексуальной озабоченности, но автор не хочет его жалеть, кто знает, во что выльется с годами его ненасытное сексуальное желание. Однако дальнейшее повествование никак не связано с этим молодым человеком, и поэтому автор с богом отпускает его, пусть бредет и мечтает о юных и прекрасных девах в свои семнадцать лет, это была просто случайная встреча, и он никогда не встретит на своем пути так возбудившую его юную незнакомку из трамвая.

Arrivederci*1, loser*2!

[1 - 1 аrrivederci – до свидания (итал.)2 loser – неудачник (англ).]XII

Cкорее, скорее! Она точно помнила, она не могла ошибиться. Где-то здесь была телефонная будка. Только бы найти. Эта мысль беспрестанно крутилась в голове, властно вытеснив все остальные мысли и подстегивало тело вперед. В глазах скакал темный асфальт, угрюмые фасады неосвещенных зданий враждебно смотрели ей вслед, и каждый черный угол таил в себе неведомый страх и ужас, слишком мало фонарей освещали ее кажущуюся бесконечной дорогу.

Она бежала по пустынным улицам, ставшими такими пугливыми в полночный час. Хрупкая тишина торопливо зажимала холодными ладошками уши, чтобы не слышать в ночной тиши громкий стук ее каблуков. Однако стук все равно назойливо лез в уши тишине, и она страдальчески морщилась и умоляла незнакомую девушку прекратить громко стучать каблуками, ночная тишина священна, и любой, посмевший ее нарушить, был достоин самой изощренной казни.

Через дорогу девушка увидела желтую телефонную будку, бросилась к ней и задохнулась от отчаяния. Под тусклым фонарем хорошо было видно, что дверь телефонной будки злобно ощерилась осколками стекла, телефонный аппарат был без трубки, оборванный провод сиротливо застыл в тягостном ожидании монтера. Надо срочно искать другую телефонную будку. Она постояла, собираясь с мыслями, и попробовала побежать дальше. Но не тут-то было. Слишком много сил она израсходовала на первый рывок, и теперь сердце отчаянно билось в груди, грозя разнести вдребезги такие хрупкие стеклянные ребра, посиневшие губы хватали холодный ночной воздух, а перед глазами от чрезмерного напряжения плавали красные и синие круги. Ее ноги, прежде упруго отталкивающиеся от асфальта, предательски подгибались и упорно отказывались нести ее тело дальше, а еле волочились позади туловища. Но мозг, не выдающий усталости, понукал телом, как безжалостный погонщик усталым мулом, и она, шатаясь, пошла дальше искать другую телефонную будку.

Один пустой квартал, другой, и в конце третьего квартала она увидела телефонную будку, сиротливо прижавшуюся к темному зданию. Тяжело хрипя, она ввалилась в нее и зачем-то плотно прикрыла за собой дверь, словно кто-то мог подслушать ее. Левой рукой она сняла трубку, холодная пластмасса приятно остудила вспотевшую ладонь, и дрожащими пальцами правой руки стала тыкать в отверстия диска, пытаясь набрать две цифры, однако тугой диск не хотел поддаваться ее пальцам, и только со второй попытки с трудом провернулся.

Сначала в трубке зазвучали томительно-долгие гудки, а ее существо продолжало отчаянно вопить: скорее, скорее, отвечай же скорее, иначе будет поздно. Но вдавленный в ухо кружок мембраны между гудками доносил неясные шумы и какие-то далекие, слабо различимые радиоголоса, которые радостно щебетали о чем-то своем, птичьем, и им не было решительно никакого дела до ее печали и беды. Наконец в динамике раздался долгожданный щелчок, и она услышала, как женский голос произнес: «скорая слушает».

Она мигом подобралась и, уняв растрепанное дыхание, постаралась спокойно произнести, чтобы не выдать своего волнения, короткую фразу: «ножом в живот ранен мужчина». Голос в трубке, словно не услышав о ножевом ранении, деловито продолжил: «фамилия, имя отчество и возраст больного». Она растерянно сказала: «не знаю, как его зовут, а возраст около сорока». Ее попросили назвать адрес, она его сказала, и тот же голос из трубки спросил: кто звонит? Тут она не выдержала и сорвалась: «Вам какое дело? Вам позвонили, дальше ваша забота!» и резко нажала на рычаг телефона.

Несколько минут она держала трубку в руках, а потом со всей силы ударила трубкой по корпусу телефона. Еще и еще раз. Она молотила трубкой до изнеможения, пока беззащитная трубка не выдержала, раскололась, из нее выскочил динамик и упал на пол, а в ее руках остался обломок трубки. Она отбросила этот обломок, который бессильно закачался на проводе. Вспышка обессилила ее, она почувствовала, как противно дрожат ноги, и струйки пота неприятно холодили спину. Ей захотелось упасть и обо всем забыть, но отсюда надо было уходить.

Цепляясь за дверь, она буквально выползла из телефонной будки, и остановилась в растерянности. Куда ей идти? Впрочем, теперь уже все равно. Она отцепилась от двери телефонной будки и усталой семенящей походкой, словно сделав скачок лет на шестьдесят вперед, если только удастся ей их прожить, поплелась, словно древняя старуха. В слезящихся старушечьих глазах все расплывалось, тело сгорбилось от тяжкого груза еще не прожитых лет, язык обсасывал голые десны с последним зубом наверху, а в усохших мозгах серой мышкой по пустому амбару сиротливо бродила последняя мысль: теперь не надо спешить, впереди ее ждет только одна холодная могила.

Над ней, в обманчиво-низком ночном небе, на фронтоне самого высокого в городе здания ярко горели, собранные из электрических лампочек, два лозунга, первым из которых был «СЛАВА КПСС!», а вторым, расположенный ниже первого, был «ДА ЗДРАВСТВУЮТ 70 ЛЕТ БЕСПРЕРЫВНЫХ ПОБЕД!».

Автор кается, ему так хотелось написать, рука просто зудела, что у лозунга «ДА ЗДРАВСТВУЮТ 70 ЛЕТ БЕСПРЕРЫВНЫХ ПОБЕД» не горели лампочки в первом слоге слова «ПОБЕД», и лозунг уже звучал не так бодро, и над сермяжной правдой такого лозунга, хмуря брови, можно было даже задуматься, накатив этак грамм стопятьдесят.

Однако автор вспомнил, что в те времена электрики в штатском строго контролировали электриков в спецовках, и поэтому у лозунга «ДА ЗДРАВСТВУЮТ 70 ЛЕТ БЕСПРЕРЫВНЫХ ПОБЕД» не могло быть изъянов в виде не горевших лампочек в первом слоге слова «ПОБЕД».

II

Девушка, которую так поедал глазами уже давно позабытый молодой человек, выпорхнула из трамвая и направилась в училище. Она, как всегда, опоздала на занятия, и поэтому пошла с черного входа, чтобы не нарваться на дежурного. Ей удалось незаметно проскользнуть в училище и по лестнице осторожно подняться на второй этаж, но у самой двери кабинета, где была ее группа, удача покинула ее. Об этом поняла, когда услышала за спиной грубый окрик: «Верещагина!». Она повернулась и закусила губку от невезухи, за ее спиной стояла замдирша Каракатица.

В училище уже никто не помнил, почему ее так прозвали, но прозвище передавалось от одного поколения учащихся к другому, и очень подходила к чрезмерно полной в животе и бедрах, женщине с мелкими чертами вечно озабоченного лица и сосульками тускло-белокурых волос. При ходьбе Каракатица переваливалась, как утка, и мотался из стороны в сторону рыхлый живот.

Девушка прислонилась к стене, окрашенной темно-зеленой краской и стала терпеливо ждать очередную порцию воплей, потому что по-другому эта замдирша не умела говорить со своими подопечными, и та не подвела, выдав привычное, не раз ею услышанное: «Верещагина! Дрянь паршивая! Ты нас позоришь! Где ты шлялась целую неделю? Опять пропускаешь занятия? Когда этому будет конец?», и так далее и тому подобное еще несколько минут громко разносилось по пустому коридору. Наконец, выдохнувшись, Каракатица произнесла, как припечатала: «попомни мои слова, скоро ты сядешь в тюрьму!».

Каракатица, в миру Мария Петровна Чуднова, знала о своем прозвище, поначалу она обижалась, потом привыкла и не реагировала на него, что поделать, если родители наделили таким несуразным телом, которое еще к сорока годам расползлось во все стороны как квашня. Мария Петровна, еще молодой учительницей сумела вступить в партию, чтобы сделать карьеру, но карьера не задалась, и она навсегда застряла на должности заместителя директора по воспитательной работе в училище. Как правоверный коммунист, Мария Петровна не верила в мистику, и сначала ее испугал открывшийся у нее дар провидения, когда она, увидев в первый раз поступившую в училище девчонку, смогла предсказать ее судьбу. Потом еще и еще раз, и она сбилась со счета, но каждый раз ее предсказания сбывались с пугающей достоверностью.

Заместитель директора по воспитательной работе Мария Петровна Чуднова благоразумно никому не рассказывала о своем даре и озвучивала вслух свои пророчества только в том случае, если уж девчонка была совсем отвязная и безбашенная. Верещагина была из этой категории, поэтому она и напророчила ей печальную судьбу.

Однако дар для Марии Петровны имел и обратную сторону, когда она озвучивала свое предсказание относительно судьбы какой-нибудь глупой девчонки, ее сердце острой иглой прожигала боль. Врачи, к которым Мария Петровна обращалась по поводу болей в сердце, благоразумно умолчав о своем даре, назначали лечение и ненавязчиво советовали сменить место работы, но выбора не было. Она получала весьма приличную зарплату, на ее шее сидел муж-инвалид и двое детей, поэтому она не могла позволить себе уйти с должности заместителя директора училища и стать просто учителем с небольшой зарплатой, и продолжала тянуть лямку, спасаясь от болей в сердце валидолом и корвалолом. Мария Петровна смирилась со своей участью и теперь старалась как можно реже высказывать вслух свои мрачные предсказания.

Девушка, чью фамилию только что узнал автор и читатели, привычно пропустила мимо ушей вопли Каракатицы и привычно огрызнулась: «сама хочу уйти из училища, но только не отпускаете», и зашла в кабинет. В большом кабинете было всего несколько девчонок из всей группы, которым в этот день совсем было некуда пойти, и поэтому они, скрепя сердцем, оказались в училище, и сейчас, сидя за столами, отчаянно скучали, а математичка выписывала на доске какую-то мудреную формулу и что-то бубнила себе под нос. Мел в ее пальцах отвратительно скрипел по классной доске.

– Всем привет, вот и я! – весело воскликнула Верещагина, инцидент с Каракатицей уже забылся и уплыл прочь, словно щепка в бурном потоке.

Девчонки мигом ожили, и словно преподавательницы не было в кабинете, стали шумно обсуждать ее появление.

Верещагина, задрав нос, важно прошествовала к последнему столу, не забывая при этом усиленно покачивать красивыми бедрами и пытаясь выписывать ими восьмерки. Такую походку она увидела в каком-то французском фильме у главной героини и теперь старалась подражать ее походке. Откровенно, получалось плохо, но откуда девчонке из провинциального города могло быть известно, что такую походку изобрела Мэрилин Монро[2 - Мэрилин Монро – Норма Джин Бейкер, 01.06.1926 – 05.08.1962, американская киноактриса, секс-символ 50-х годов 20 века15], и ей стали подражать по всему цивилизованному миру. Актриса из французского фильма, имя которой она не запомнила, но так хотелось ей подражать, до карьеры в кино была моделью и выступала на подиуме, а там хорошим кнутом умели поставить походку!

Математичка, перестав бубнить, косо посмотрела на Верещагину и застучала мелом по доске, призывая к порядку, но тщетно, девчонки ее не слышали, как и не слышали до прихода Верещагиной, и стали наперебой выкладывать ей последние сплетни из училищной жизни. Математичка еще сильнее застучала мелом по доске, он стал крошиться в ее пальцах, крылья ее носа стали опасно раздуваться, лицо резко покраснело. Сейчас заорет, подумала Верещагина и громко сказала: «хватит девочки, пусть эта болтает дальше», кивком головы показывая на преподавательницу.

Ее слова возымели действие, девчонки стали успокаиваться и перестали громко щебетать, а математичка, молча проглотив оскорбление, благоразумно сделала вид, что ничего не слышала, продолжила урок и писать мелом на доске. Но у Верещагиной были дела поважнее, чем слушать учительницу с ее непонятной формулой на доске. Утром она увидела на носу прыщик, и теперь, положив на стол зеркальце, стала осторожно его выдавливать.

Следующим уроком были правила дорожного движения.

Старого хрыча, которого вел этот предмет, с первых минут урока было принято выводить из себя, и дальнейший урок превращался в цирк, когда старый пердун хромой лошадью скакал по кабинету, громко кричал что-то несуразное и брызгал слюной. Поэтому, дождавшись, когда старый хрыч стал распинаться о необходимости соблюдения правил дорожного движения, Верещагина намеренно громко фыркнула. Старый хрыч споткнулся на полуслове, уронил на стол тонюсенькую брошюрку с правилами дорожного движения, его лицо побагровело, губы задергались, и он стал мучительно долго выбираться из-за стола. Наконец он выбрался из-за стола, и, припадая на левую ногу, поскакал к Верещагиной, навис над ней и, задыхаясь, выплюнул: «пошла вон отсюда!».

Верещагиной надо было сделать вид, что она не услышала слов преподавателя, отвернуться к окну, выдержать паузу, а потом, словно случайно увидев старого хрыча, невинно захлопать глазками и голосом прилежной ученицы вежливо пропищать: «я пожалуюсь директору, опять ко мне пристаешь, невинности хочешь лишить, а я девочка порядочная, кому попало не даю».