Охтин опять напрягся и, окончательно уяснив, что сеть безнадежно запуталась на маховике одного из приводов, извлек до сих пор мешавшийся штык-нож и рывком распорол неподатливую сеть. Но рука от напряжения сорвалась и повредила шею. Хлынула кровь!
Андрей Алексеевич, нервно наблюдавший за Охтиным снизу, мгновенно оценил ситуацию и оказался наверху:
– Прижми к ране, – протянул он солдату свой носовой платок. – И дуй на перевязку! Сами справимся!
– Товарищ старший лейтенант! Никуда я не уйду! Поцарапался чуток!
– Ну, как знаешь! Сообщи, если худо станет!
*
Уже после выполнения задачи выяснили, что рана действительно оказалась поверхностной, скользящей, но кровищи-то вытекло! Пусковую установку перепачкал и всех напугал…
«А ведь молодец Охтин, сам-то не испугался, не сачканул! Молодец! Кто-то, зная, что рана оказалась не опасной, сказал бы «пустяки!», а мне кажется, рассудил Андрей Алексеевич, это и есть настоящий подвиг! Пусть небольшой, пусть не столь уж значительный. Но человек, способный на малый подвиг, совершит, не задумываясь, и любой иной, самый большой и самый важный!»
*
Когда после условного пуска ракеты и оставления позиции появилась свободная минутка, Андрей Алексеевич построил своих орлов:
– Мои славные боевые друзья, сообщаю вам! – в этих правильных по своей сути словах угадывалась необидная ирония начальника стартового отделения. – Пока все задачи мы выполняли отлично! И дивизион наш, и бригада не опозорились! Но впереди задач – немерено, потому рано почивать на лаврах. Сами знаете, на одной задаче оплошаем, и будут наше «401-е» потом всегда срамить! Но сейчас я вами доволен. Молодцы! Не зря кровь проливали! – он лукаво взглянул на Охтина; все засмеялись. – По этому происшествию у меня такое мнение: наш Охтин, безусловно, молодец! Вовремя сообразил, сам задержку устранил, дело сделал, отделение и стартовую батарею не задержал. Да и потом не запаниковал! После учений будет поощрен по заслугам. Вопросы ко мне есть? Понятно! Тогда отдыхаем. Ефрейтор Баймухаметов – проверьте баллистическую температуру! Разойдись!
Последняя фамилия воскресила в памяти другой случай. Баймухаметов, сокол казахских степей, был мастером своего дела. После того, как Андрей Алексеевич обучил его, молодого солдатика, бед отделению он не приносил, делал всё обстоятельно, безошибочно и быстро. А вчера сам себя превзошел… Впрочем, подумал Андрей Алексеевич, так и должно быть!
А было так! Когда пусковая установка с марша, экономя секунды, влетела в отрытый для нее саперами окоп-укрытие, без задержки началась перегрузка очередной ракеты «на себя». Тогда и выяснилось, что справа не хватает пространства, чтобы распахнуть дверцы дизель-электрического агрегата, без запуска которого пусковая работать не может. Причина оказалась банальной – не позволяла глыба несрезанного грунта, почти вплотную прижавшаяся к пусковой установке. Ефрейтор оценил обстановку мгновенно! Через узкую щель он как-то втиснулся в отсек дизель-электрического агрегата, запустил его, а далее, чтобы все-таки открыть дверцы, как положено по инструкции, стал ногтями и ладонями отрывать и отбрасывать слежавшийся веками грунт. Никто и не заметил столь ожесточенной и самоотверженной борьбы, поскольку задержки в подаче электропитания не произошло, но после выполнения задачи, прежде чем в составе батареи убыть с технической позиции, Андрей Алексеевич привычно обежал пусковую установку. Тогда и обнаружил результаты странных «раскопок». «Неужели руками?» – изумился он.
– Покажи ладони! – приказал Баймухаметову Андрей Алексеевич, заглянув с подножки в его рубку. – Всё ясно! – подвел он итоги, одобрительно улыбаясь ефрейтору. – Ты у нас не только орел, но и крот, как оказалось! Молодец! Скажешь сапёрам при случае спасибо за то, что ширину укрытия не выдержали!
«Вот ещё один подвиг моих орлов! – подумалось тогда Андрею Алексеевичу. – Надо бы его в воспитательных целях отделению поумнее преподнести».
Вспомнив тот эпизод, Андрей Алексеевич улыбнулся: «Ох и молодцами же были многие наши солдатики, вчерашние зеленые мальчишки! На поверку многие из них вообще героями оказывались, хотя в обычной обстановке это не проявлялось! Иной раз дурачились без меры, и не слушались с первого раза, придумывали всякую ерунду, даже раздражали… Да мало ли бывало! Но стоило им доверить настоящее мужское дело, преображались, подлинными героями становились! Я же, теперь за себя стыдно, часто не отдавал им должного! Следовало куда чаще их хвалить и поощрять. Они того явно заслуживали! А мне казалось, будто с их стороны так и должно быть, и никакой это не подвиг!»
Глава 4
Сейчас, залежавшись с закрытыми глазами в постели, Андрей Алексеевич до мелких деталей вспомнил далекое прошлое, вспомнил те давние тактические учения с присущей им борьбой измученных, но несдающихся людей за секунды, с трудом втискивающиеся во временные нормативы, и за угловые секунды, определяющие точность наведения ракет.
Живительный бальзам собственной доблести и гордости от причастности к большому и важному для страны делу и сейчас обжигающе циркулировал по артериям и венам. Он опять прочувствовал не только те непомерные трудности, но и еще что-то, наполнившее его душу удивительным теплом.
«Ведь это и есть счастье!» – решил Андрей Алексеевич и уже с тоской о нем, о навсегда утраченном, добавил вслух, – «Было счастье, да всё вышло… Денег теперь, куры не клюют, но счастья не осталось… Есть свобода перемещения, есть свобода приобретения, есть купленный покой, расслабленность и кажущаяся беззаботность, но нет прежнего удовлетворения жизнью, нет гордости за собственные достижения и дела.
Есть дутое уважение окружающих, но в действительности они уважают не меня, а мои деньги. Предстань я пред ними нищим, так в мою сторону и не поглядят… Эти проклятые деньги, давшие мне свободу, ее же и отняли! Повязали меня по рукам и ногам!
Какая, к черту, свобода, если я – крохотное звено длинной коммерческой цепи – не могу ее разорвать по собственному желанию? Хм! Даже подумать страшно, чего бы стоил мне подобный демарш! Но деньги действительно не принесли мне счастья! Более того, они забрали даже то счастье, которое я, как выяснилось, уже имел, но полагал, будто оно недостаточное, промежуточное, неполное и надо стремиться к настоящему, которое я, уж теперь-то понимаю, искал совсем не там и не в том».
*
В последний день учений все догадывались, что затянувшимся испытаниям подходит конец. Не могут же они, жестко регламентированные утвержденным планом и ограниченными финансовыми ресурсами страны, продолжаться бесконечно, выматывая людей до беспамятства!
Оно и верно! Знал бы кто тогда, какие деньжищи требовались на то, чтобы наши ракеты поддерживались в должном состоянии, отрезвляя настоящего врага! И сколько вообще дорогостоящей техники в ракетных частях! И сколько генералов, полковников с их немалыми зарплатами, и еще больше всех остальных военнослужащих! В сумме, если прикинуть, получаются немыслимые суммы, оторванные после великой войны от народа, который хоть и одержал тогда победу, но так и не освободился от гнетущей нищеты.
*
Вот и комбат за торопливым обедом заговорил, будто сам с собой: «Теперь, видимо, всё! Больше задач не будет! Наигралась контрольная группа с нами в войну. Теперь сидят, материалы для разбора учений готовят! Стало быть, мы своё дело сделали и, судя по всему, совсем неплохо! Пора и о доме родном подумать, да о жене и детях вспомнить».
Андрею Алексеевичу представилось, как от слов комбата в душе ожили приятные темы, далекие от пыльной пустынной степи, от напряженных учений, от опостылевшего зеленого цвета техники и личного состава, изрядно надоевшего постоянной ответственностью за него, за каждого человека, в этих непростых и опасных условиях. Вон, к примеру, ефрейтор Четвериков, до крайности бестолковый и ленивый москвич, вдруг проявил незаурядные способности в ловле здешних змей! Ловит их и заталкивает в трехлитровые банки, выпрошенные на кухне. Собирается делать ремешки для часов! Балбес! А змеи расползлись по рубке Петрова. И попрятались в местах, из которых их не достать. А Четвериков и сам забыл, сколько их было, и искать в рубке боится!
И что прикажете мне делать? Петров ни за что не соглашается в рубку забираться даже для боевой работы. Боится, что ужалят. И его легко можно понять!
Приказал я, на свой страх и риск, туда самого Четверикова затолкать (ребята с удовольствием это исполнили и двери снаружи заблокировали, чтобы не удрал!), пока змей своих не переловит, в банку не упакует и мне не представит! Да кто же гарантирует, что ни одной змеи в рубке не останется? А то, гляди, еще Четверикова самого покусают! Вот тогда мои начальнички и меня покусают!
Глава 5
Андрей Алексеевич, наконец, осознал, что с завершением учений большое и трудное дело им всё-таки сделано, и теперь не будет препятствий для отправки документов на представление очередного звания. От этого он расслабился и представил себя с новыми погонами, с четырьмя ребристыми звездочками, и сам себя зауважал, даже рассмеялся от преждевременного восторга и радости. «И супруга будет рада – она во всём меня поддерживает, ободряет, волнуется… Настоящая боевая подруга! Как она там с двумя детишками, со своей работой и хозяйством управляется? Потерпи родная, скоро вернусь к тебе на помощь!»
Мысли опять вернулись к тому, что учения завершились и он, и его стартовое отделение все трудности выдержали с честью. Теперь можно хотя бы мысленно, чтобы подчиненные раньше времени не расслабились, отстраниться от своих должностных обязанностей, отдохнуть, почитать хоть что-то.
«Нестерпимо соскучился по чтению, по сладким пирожкам супруги, по любому цвету радуги, кроме осточертевших зеленого и серого. Боже мой, как надоели эти военные морды! Как хочется поглазеть на женскую красоту, на тоненькие фигурки в легчайших платьицах, играющих на ветру, услышать не свой истошный рев «Отделение! К бою!», а что-нибудь спокойное, лиричное, ласковое, греющее душу…
И как хочется поспать, не скорчившись в рубке вместе со своим, всегда включенным, всегда ждущим неприятностей сознанием, а в просторной мягкой постели с подушкой, не набитой булыжниками из ваты, а на белоснежных накрахмаленных простынях! Как же давно я не спал по-человечески!»
Мысли старшего лейтенанта вернулись к растекающейся по душе радости: «Всё-таки свершилось! Я всё выдержал, хотя очень переживал. Пусть и суеверие, но был почти уверен, что где-то споткнусь, что-то случится такое, после чего не видать мне очередного звания. Слишком долго я оставался баловнем судьбы, чтобы и теперь всё прошло гладко! Однако сумел! Преодолел все препятствия, не угодил ни в один из множества капканов, искусно расставленных против меня самой судьбой! Можно считать, бога взял за бороду…»
Глава 6
Пока Андрей Алексеевич размышлял об успешном завершении учений, командира ракетной бригады и начальника штаба вызвали для участия в финале совещания, проводимого руководителем тактических учений, известным в наших кругах генералом из штаба Сухопутных войск.
Он уважительно поставил командира бригады в известность:
– Владимир Николаевич, мы в целом довольны подготовкой и действиями вашей бригады. Тем не менее, сложилась неоднозначная ситуация при выставлении итоговой оценки. Согласно Курсу ракетной подготовки бригаде можно выставить либо оценку «отлично», либо «удовлетворительно». Всё решают кое-какие мелочи, не замечать которые было бы не верно. Чтобы исключить взаимную неудовлетворенность возможной субъективностью оценки, мы решили увеличить количество выполняемых бригадой боевых задач еще на одну. В соответствии с моим решением ваш второй ракетный дивизион произведет передислокацию в новый позиционный район, на пути в который он развернется с марша и нанесет одиночный удар. Стартовое отделение мы сейчас с вами согласуем. Например, в каком состоянии ваша 401-я пусковая установка?
– Товарищ генерал-лейтенант, 401-я ПУ не загружена, исправна! Личный состав выполняет технологические операции после пуска боевой ракеты; к работе готовы! – ответил комбриг.
– Вот и отлично! Даем вам час, даже полтора на подготовку. Выполнение задачи начнем, конечно же, с загрузки 401-й пусковой установки вашей же учебно-боевой ракетой; подробности согласуйте с Павлом Ивановичем, – для верности он указал рукой в сторону своего заместителя. – Надеюсь, вы понимаете, что оценка, полученная за эту задачу, и определит итоговую оценку вашей бригады. Какие у вас есть вопросы?
– Вопросы есть только к Павлу Ивановичу, простите, к генералу Тинькову! – отчеканил комбриг.
– Тогда действуйте! Желаю удачи!
Глава 7
Теперь Андрей Алексеевич с усмешкой вспомнил, как от неистового крика подбегающего командира батареи капитана Гаврилова развеялись все мечты:
– 401-я! Подготовиться к загрузке! – Валерий Иванович задыхался от бега, и было заметно, как он начинает закипать, заметив, что начальник стартового отделения не воспринимает его команду всерьёз. – Ты что? Не понимаешь? Каким тебе языком… Немедленно готовь технику и людей к получению ракеты, а далее – к развертыванию с марша!
– Да ты что, Валерий Иванович? Какая ракета? С какого марша? Шутишь? Сам ведь объявил, что учения закончились!
– Не зли меня! Приказ поступил с КП дивизиона! – командир батареи до сих пор не отдышался. – Оценка бригаде не выставлена, то ли «пять», то ли «три». Теперь она зависит от выполнения задачи твоим отделением! Работать будешь с учебно-боевой ракетой, знакомой тебе до слёз. И уж постарайся, Андрей Алексеевич, а то ведь наши головы отсекут до самого таза!
– Какие головы? Какая ещё учебно-боевая? – всё менее уверенно отбивался Андрей Алексеевич, уже сознавая, насколько же преждевременно он радовался. «Вот он, последний подарок судьбы, который перечеркнет все былые заслуги и достижения. Похоже, что судьба занялась мною всерьез, пренебрегая правилами этикета! Надумала еще разок свою удочку забросить – сдюжит, али нет! Ведь предчувствовал я почему-то, что капитаном мне не стать! Что-нибудь, да помешает! Отказ ракеты, неисправность пусковой или аппаратуры машины испытаний и пуска, ошибки наводчиков или баллистическая температура заряда! Да мало ли что может произойти совершенно неожиданно и стать убийственным для меня! Но не сдаваться же без боя! Вот только как я своему расслабленному отделению эту задачу поставлю? Они ведь, как и я, минуту назад, примут всё за шутку, а потом из-за навалившейся апатии так и не достигнут нужного настроя на работу! Ведь расслабились, перегорели, черти! Как же быть? Как быть?»