Крест командора

Затем, взяв извозчика, он поехал в Сенат, засвидетельствовать своё почтение обер-секретарю Ивану Кирилловичу Кириллову, своему благодетелю и ходатаю.

Невысокий, склонный к полноте и в обычный-то день улыбчивый Кириллов, на сей раз просто лучился от радости.

– Примите мои поздравления, господин капитан-командор! Вот и остались позади чёрные дни! – он крепко пожал Берингу руку и, расчувствовавшись, порывисто обнял его.

– Всё вашими молитвами, милостивый государь Иван Кириллович! – Беринг чуть не прослезился, полез в карман мундира за платком и тут же засунул его обратно. – Страшно и представить, что было бы, ежели б не вы…

– Не стоит преувеличивать, мой друг, мои скромные заслуги… На всё мудрая воля правительницы нашей, всемилостивейшей государыни, решившей продолжить дело своего покойного дядюшки, Петра Великого… Да и господа Сенат проявили удивительную покладистость… Впрочем, мне ведомо, по какой причине… – Кириллов лукаво усмехнулся.

– Конечно, благодаря вашим благородным усилиям, – Беринг, часто помаргивая белёсыми ресницами, смотрел на Кириллова влюблёнными глазами.

– Увы, всё куда прозаичней. На решающем заседании присутствовал их сиятельство граф Бирон. Он недвусмысленно дал понять, какова воля императрицы да и его личное желание. А нынче, вы сами понимаете, вряд ли кто дерзнёт поспорить с графом.

– И всё же, ваше превосходительство, – не хотел соглашаться Беринг, – без вас меня с предложением о второй экспедиции и слушать бы никто не стал… Вспомните, что было после появления в столице казачьего атамана Шестакова с его сказками о неисчислимых богатствах, якобы обретённых у Ледяного мыса.

Кириллов поморщился:

– Да, немало было хлопот с атаманом. И отряд ему дали в четыре сотни сабель, и право взимать ясак со всех племён, пожелавших встать под руку матушки-императрицы. Денег, я вам доложу, затратили немало, ан толку никакого не добились. Не зря, вероятно, некоторые из его же сотоварищей называли сего атамана изрядным плутом. Впрочем, о мёртвых плохо не говорят… – Кириллов перехватил недоумённый взгляд Беринга и пояснил: – Третьего дни пришла весть, что Шестаков убит. Была стычка с немирными чукчами. Якутский воевода сообщает, что из-за дурного нрава покойного атамана тамошние племена против нас стали настроены так, что ни о каком ясаке теперь и говорить не приходится…

– Печальная новость… – сказал Беринг, хотя было заметно, что известие о смерти Шестакова у него особой скорби не вызвало.

– Не будем сводить счёты с покойным, лучше сравняемся с ним по счетам и простим… – задумчиво произнёс Кириллов и перекрестился.

Они некоторое время помолчали. Словно оправдываясь, Беринг сказал:

– На Шестакова я зла не держу, ваше превосходительство. Однако и забыть не могу, какую смуту своими вымышленными картами он в умах посеял, и в Академии наук, и в Адмиралтействе… Мнится мне, что сия смута, произведённая в головах, будет пострашнее, нежели казённые протори и даже само кровопролитие.

Кириллов понимающе кивнул:

– Верно. Смута в головах – явление куда как страшное, ибо от оной и денежные растраты, и утраты людские учиняются. Что тут скрывать! С этой смутой и пришлось мне, грешному, перво-наперво разбираться. И вспоминать неохота, сколько аргументаций потребовалось, чтобы токмо сенатора Ушакова переубедить в его упорстве по поводу вашей экспедиции, я не говорю уже об их сиятельстве графе Остермане, у коего всегда и на всё своё особое мнение…

– Ваше превосходительство, скажите, ради Бога, как мне вас отблагодарить? – простодушно спросил Беринг.

– Что вы, господин капитан-командор? – тут же посуровел Кириллов. – Я мзды не беру. Сие дело полагал и полагаю полезным моему Отечеству. Потому и ратовал за него!

Беринг покраснел, как юноша.

И Кириллов примирительно улыбнулся:

– Ну, не сердитесь, мой друг! Я не желал вас обидеть. Знаю, знаю, что ни о каких посулах вы речь и не вели. Более того, вижу в вас радетеля государственным интересам, а не корыстолюбца. Посему и оказал вам сикурс[17 - Сикурс – поддержка, помощь.] и о деле, какое вы затеяли, хлопотал.

Впрочем, – тут улыбка Кириллова стала ещё лучезарней, – я не такой уж бессребреник…

Беринг непонимающе уставился на него.

Кириллов выдержал паузу, прежде чем произнёс:

– Я ведь, господин командор, с младых ногтей в сенатских кабинетах обретаюсь. Давно мечтаю сам отправиться в путешествие. Но токмо не на восток, а на юг. Ваша камчатская экспедиция представилась лучшим поводом, чтобы обратить внимание её величества на наши южные границы. Все предпосылки для этого налицо. В прошлом году императрица подписала жалованную грамоту хану Младшего жуза[18 - Жуз – род, племя в Северном Казахстане.] Абульхаиру. Он обязался верно служить России и исправно платить ясак. Думаю, иной счастливой возможности раздвинуть рубежи империи в киргиз-кайсацких степях долго ещё не представится. Говоря словами Петра Алексеевича, понеже фортуна скрозь нас бежит, блажен, кто хватает её за волосы. Вот потому-то, готовя ваш проект, не преминул я уповать и о своём деле. Постарался убедительно изложить её величеству все пропозиции, растолковать, что благодаря быстрым действиям мы сможем утвердиться на древнем караванном пути в Бухару и Ташкент, получить доступ к серебряным рудникам и драгоценным камням Бадахшана… А командовать сим походом попросил доверить мне.

– Что же решила государыня?

Кириллов внимательно поглядел на Беринга и покачал головой:

– Концепт находится на высочайшем рассмотрении. И как скоро будет получена резолюция, одному Господу известно, да ещё, может, их сиятельству графу Бирону. Он обещался помочь и при благоприятном случае, надеюсь, своё обещание исполнит.

– Верю в ваш сукцесс[19 - Сукцесс – успех.], ваше превосходительство!

– Благодарю и в свою очередь радуюсь вашим удачам. Хотя должен предупредить: вам, господин капитан-командор, ещё предстоит немало трудов, прежде чем вы в путь отправитесь. Телега нашей канцелярии, увы, весьма медлительна. Пока разошлют по департаментам копии высочайшего указа, пока согласуют расходы на экспедицию в высших инстанциях, пока составят реестр и наберут служителей, не один месяц пройдёт! И это, заметьте, в столице, где от ведомства до ведомства – рукой подать. А уж как вы там, в сибирских губерниях, будете требовать исполнения сих распоряжений, я ума не приложу. По опыту знаю: самые благие распоряжения Сената, покуда дойдут до какого-нибудь воеводы, а от него к бургомистру, а от того – к писарю, так могут измениться, что и не узнаешь. И ничего с этим не поделаешь: Россия-матушка так устроена…

– Что же вы посоветуете, ваше превосходительство?

– Не впадать в дисперацию[20 - Дисперация – уныние.]. Терпение, мой друг, терпение! У нас говорят: и вода камень точит. У вас же на руках, командор, нечто более существенное, чем вода. Вот он, императорский указ! – Кириллов торжественно потряс пергаментом.

Беринг склонил голову перед высочайшим рескриптом.

– В честь сего знаменательного события решили мы с Анной Матвеевной устроить званый обед, ваше превосходительство. В ближайшее воскресение пополудни. Просим вас, нашего благодетеля, оказать нам честь своим присутствием.

Кириллов скосил глаза на свой округлый живот и, хохотнув, ответил:

– О, чревоугодие – мой страшный грех. Вот уж от чего никогда в жизни не мог отказаться, так это от подобных приглашений. Так что, господин капитан-командор, буду у вас пренепременно. Так и передайте вашей обворожительной супруге…

3

Всё-таки непостижимые создания – женщины! С чего бы тридцатипятилетней красавице-командорше, матери двух очаровательных малышей и хозяйке замечательного дома, жаловаться на судьбу? А вот, поди ж ты, поселилась в душе чёрная жаба недовольства и собой, и супругом, и домом, и детьми! Поселилась и не даёт дышать, радоваться миру! Квакает себе одно и то же, как только посмотришься в зеркало:

– Стареешь, стареешь, жизнь проходит мимо…

Что и говорить, недовольных судьбою на белом свете немало, а вот как переменить долю к лучшему, большинство не ведает…

К числу таковых бестолковых Анна Матвеевна, супруга капитан-командора Беринга, себя никогда не относила. Она, урождённая Анна Кристина Пюльзе, всегда умела устраивать свою жизнь. Выросшая в семье Матиаса Пюльзе, богатого выборгского бюргера, владельца морского судна и лесопилки, торговавшего солодом, зерном и шнапсом в Ревеле и Нарве, она с раннего детства уяснила, что бедность – это страшный порок, настоящее господнее наказание.

Протестантская вера утверждает, что богатых любит Бог. А у благовоспитанной девушки есть один только путь стать богатой – удачно выйти замуж. Памятуя об этом, Анна Матвеевна уже в шестнадцать лет сама подыскала, как ей казалось, достойного претендента на своё пылкое сердце и нежную пухлую ручку.

Гуляя по гулким, мощенным крупным булыжником улочкам родного Выборга, она заприметила невысокого, широкоплечего офицера. Вскоре столкнулась с ним ещё раз во время службы в церкви святого Николаса. Вдруг решив, что это судьба, она пошла вслед за ним из храма и узнала, что квартирует он неподалёку от их дома, в гостинице на Ратушной площади. А ещё через пару дней увидела, как он выходит из магазина, принадлежащего её старшему брату Бенедикту. Анна не стала долго раздумывать и попросила брата познакомить её с посетителем.

Им оказался Витус Беринг, командир русского фрегата «Пёрл», стоящего на выборгском рейде. Тридцатитрёхлетний холостяк понравился Анне Матвеевне своими немногословием и застенчивостью. Он даже показался ей красивым. От всей ширококостной фигуры Беринга, от его открытого скуластого лица веяло такой надёжностью, старомодной порядочностью и богобоязненностью, что Анна Матвеевна решила: «Это он!». Она в течение месяца женила Беринга на себе.

Теперь даже смешно вспоминать, к каким уловкам пришлось ей прибегнуть, чтобы вытащить из робкого Витуса заветное признание:

– Ich liebe Sie! Ja, ich liebe Sie![21 - Ich liebe Sie! Ja, ich liebe Sie! – Я люблю вас! Да, я люблю вас! (нем.).]

Став фрау Беринг, Анна Матвеевна первое время добросовестно пыталась войти в образ настоящей жены моряка – научиться искусству расставаний и ожиданий. Но это ей плохо удавалось. Уже в первые месяцы после замужества пришлось изрядно хлебнуть одиночества: «Пёрл» был захвачен в плен шведскими каперами, и вывести судно из плена супруг смог только через год.

Результатом встречи истосковавшихся молодых стал первенец, в честь отца названный Витусом. Он родился в 1716 году в Дании, куда Анна Матвеевна отправилась вместе с мужем и большой эскадрой русского флота, возглавляемой самим царём. К сожалению, первое и единственное посещение родины Беринга окончилось для Анны Матвеевны и её младенца печально, так же как и для всей русской эскадры. Витус-младший умер, не прожив и года. Анна Матвеевна слегла с нервическими припадками. А десант объединённых сил датчан, англичан и русских к шведским берегам так и не состоялся по вине союзников, вступивших со шведами в тайные переговоры.

Анна Матвеевна ещё лежала в горячке в копенгагенском доме на улице Хойбростреде – у брата Беринга Йунаса, когда русские корабли вынуждены были сняться с якоря и уйти из датских вод.

Она возвращалась в Россию сухопутным путём. Трясясь в старомодном рыдване по разбитым прибалтийским дорогам, смотрела на песчаные дюны, поросшие низкорослым, изогнувшимся, как перебравший мужичонка, сосновым лесом, и размышляла. Смерть первенца перевернула все её идеальные представления о браке, о муже-моряке, о своей участи.