Царь горы

– Я ведь приехал за тобой, Сима. Поедем в Москву! Начнём всё сначала…

Она отвернулась к трюмо, поправила волосы:

– Нет, Витя, я не поеду… – Глаза её в зеркале ничего не выражали.

Возникла пауза, во время которой на трюмо, звонко жужжа, прилетела чёрная муха, уселась на зеркальную поверхность и поползла по отражению Серафимы.

«Хорошо хоть не таракан…» – Борисов обрёл вдруг ту душевную лёгкость, которой ему так не хватало.

– Может быть, позже приедешь? – спросил он непонятно зачем.

Она ловко прихлопнула муху газетой:

– Нет, не приеду. Я подаю на развод.

– Когда? – Он вдруг понял, что рад такому ответу.

– Да хоть завтра.

– У тебя кто-то есть? – с усмешкой поинтересовался он. – Если есть, тогда понятно… Была без радости любовь, разлука будет без печали!

Она посмотрела на него неожиданно зло:

– Нет у меня никого! Но это не важно. Главное, что я тебя видеть не хочу. Понятно?

Прощаясь с ней, Борисов попросил:

– Серафима, не подавай пока на развод, а то меня из академии попрут… Помнишь, как Леночка любила с разбега бросаться мне на шею: «Папочка, когда я вырасту, стану твоей женой…»? Потерпи немного ради памяти о ней…

Лицо Серафимы при упоминании о Леночке исказила болезненная гримаса. Она посмотрела на него с презрением:

– Ты, Борисов, страшный человек! Хоть когда-нибудь ты можешь не думать о карьере?

…Через полгода, уже учась в академии, он получил от Серафимы письмо, в котором она просила написать заявление о том, что он не возражает против развода. Это заявление необходимо для суда, чтобы развод состоялся без его участия: «Нас быстро разведут, ведь несовершеннолетних детей у нас нет!»

«У нас с тобой не только детей нет, но и ничего общего…» – подумал он и написал в Шадринск, что против развода не возражает.

Спустя два месяца Борисов получил ещё один конверт, на этот раз – официальный, с уведомлением, что его брак с Серафимой Борисовой районным судом расторгнут, что бывшая жена вернула себе девичью фамилию Черняева и что ему надлежит прибыть в Шадринский ЗАГС для получения свидетельства о разводе.

– Как-нибудь заеду… – решил он и больше о Серафиме постарался не вспоминать.

Глава четвёртая

1

Через пару недель после того, как в арке появилась злополучная надпись, Инга вдруг заявила:

– Борисов, ты стал так громко храпеть, что я с тобой не высыпаюсь… – И, не слушая вялых оправданий и возражений, постелила ему на диване в гостиной.

Он улёгся на диван, надеясь, что эта «санкция» временная. Но история повторилась и на следующий день, и на третий…

Борисов заныл:

– Я, вообще-то, твой муж. С какой стати я должен спать в гостиной? Хочу спать с тобой!

– Пожалуйста, не спорь! Поспи пока отдельно, какое-то время… – настойчиво попросила Инга.

Но уже через неделю Борисов пришёл к неутешительному выводу, что нет ничего более постоянного, чем временное, и пошёл в наступление.

Он купил букет хризантем, вручил его Инге и поцеловал её в губы со всей силой сдерживаемой страсти.

Инга на поцелуй ответила, но как-то, мягко говоря, по-родственному. Словом, повела себя совсем не так, как бывало, когда они с порога начинали целоваться… А после, смеясь, искали по квартире предметы гардероба и целовались снова…

Ещё в начале их совместной жизни Борисов вывел для себя железную формулу: женщину надо ласкать, смешить и пугать… Причём делать это так, чтобы возлюбленная и предположить не могла: пугаешь ты её, смешишь или всё-таки ласкаешь….

Но Инга умела разобраться что к чему. И, в свою очередь, любя его (тогда он был в этом абсолютно уверен), «включала» то сумасбродную девчонку, то опытную женщину-обольстительницу, а то заботливую мать, не упускающую случая проинструктировать своё «неразумное дитятко»:

– Ну как ты моешь тарелку, милый? Губку надо держать другой стороной… Да, именно так! Тщательнее мой, и – с мылом! Руку перехвати! Переверни! Не забудь, пожалуйста, середину…

Он не обижался, зная, что в любой момент, стоит только приобнять её за талию, сделать подножку, повалить на спину, и строгая «наставница» мгновенно преобразится в пылкую любовницу или в послушную девочку…

Оттого Борисову и трудно было смириться с непривычной закрытостью Инги, с её отстранённостью…

– Ты меня разлюбила? – спросил он однажды.

Инга, зябко кутаясь в длинную шерстяную кофту, сидела в кресле, поджав ноги под себя. Она посмотрела на него с укоризной:

– Борисов, тебе что, заняться нечем?

– Почему это нечем? Очень даже чем… – Он присел на подлокотник кресла и крепко прижал её к себе.

– Ой, ты меня сломаешь! Медведь! – недовольно сказала она. – Иди лучше стихи пиши!

– А как же любовь?

Инга выпустила колючки, как рассерженный дикобраз:

– Да что ты заладил: любовь, морковь… Больше поговорить не о чем?

Борисов очень не любил, когда она сердится, и дал задний ход:

– Нам всегда есть о чём поговорить… Например, почему ты стала ко мне холодна?

Инга стукнула его кулачком по ноге:

– Борисов! Не выводи меня из себя! Скажи лучше, как там Жуковский – нашёл финансирование для вашего «Рассвета»?

– Пока нет, но ищет… – Борисов нехотя стал рассказывать, как именно главный редактор выбивает им бюджет, к кому в правительстве региона ходит на поклон, какие аргументы приводит, кто и какие «откаты» просит за содействие…