Разумеется, сборник

ихолодгорподсинимнебом

приснятсятанатосиэрос

приснятсятемнотаистрах

приснитсясмертьприснитсяболь

ите?плоеприкосновениенот

приснитсякровьиче?ткии? голос

итяжестьмедленныхшагов

иже?лтыи?светотголои?лампы

картиныпопустымуглам

ибледныи?контуртехвещеи?

чтоспятпохоже

проснулся в вагоне – один, без света. Тяжело встал, застегнул молнию на куртке. Потом вышел на улицу, достал сигарету, заже?г ее? и посмотрел по сторонам. Затем быстро потянулся и поше?л домои?.

#63 (Стихотворение)

Комары налетают сразу

с хладнокровием насекомых.

Я пою очень звонким басом

под гитары своих знакомых.

Контрапункты не терпят глаз:

только гость по большим берегам.

Ведь печаль не преследует нас —

мы кладе?м ее? в свои? чемодан.

Опрятныи? вид столичных кухонь – перемена мест,

а пле?нка молока в кастрюле – механизм старения;

и глядя между створок, не ты видишь целое, но – срез пеи?зажа, где отрывок неба пахнет солнцем и спасением.

Но тише.

Шаг по широте проспектов,

по истории и вдохновению поэтов!

И город вдруг сужается до букв и взгляда,

и каждая простая улица мне почему-то рада.

Но мне не нужно вдохновение – только че?ткии? импульс.

Я трачу целлюлозу по общагам и скамеи?кам,

пока мои? механизм не ще?лкнет, и я не раскинусь

на асфальте у метро, под надписью «аптека».

Ведь лучшии? текст родится только накануне смерти

под простором контуров витрин и капителеи?,

когда раздастся крик и убегут с площадки дети,

когда звонок разбудит ночью, вырвав из растоптаннои? постели, ведь

Поэзия – это чужая жизнь в скучающих глазах,

где каждыи? образ растекается по зеркалу.

По зеркалу, в котором пишут и так верят в чудеса.

По зеркалу, в которое смотреть, по сути, кроме нас, и некому.

#69 (Московские зарисовки)

А зимнее пальто вдруг стало для меня осенним.

Я вытяну подальше пару красных кед,

и ле?гкии? шарф висит, как стетоскоп, на шее:

жизнь здесь слышно хуже, чем в зеле?ном городке.

Да и в целом, здесь существовать – гораздо суше,

а секундное отсутствие звука – будто благодать с небес,

ведь шум в московских ле?гких складывает пополам и душит,

и бросает, как окурок, на брусчатку, потеряв весь интерес.