Российская коррупция

Советская власть, провозглашая интернациональные лозунги и вытаптывая национальное, делала это слишком по-русски. В свое время Гоголь отметил, что все преобразования в России начинаются с переименования. Большевистское руководство прежде всего загримировало действительность, сменило эмблемы, жандармы стали именоваться чекистами, полиция – милицией, столица переехала в Москву, Петроград стал Ленинградом, Гатчина – Троцком, Царицын – Сталинградом, Тверь – Калинином и т. д., а сама Россия стала неудобоваримым и трудно произносимым РСФСР.

До Мартобря (его предвидел Гоголь)
В России не было ни буржуа,
Ни классового пролетариата:
Была земля, купцы, да голытьба,
Чиновники, дворяне, да крестьяне…
Да выли ветры, да орал сохой
Поля доисторический Микула…
Один поверил в то, что он буржуй,
Другой себя сознал как пролетарий,
И началась кровавая игра.

Присущим ему необыкновенным историческим чутьем Волошин понял природу рождения нового «господствующего» класса. Солдаты, дезертировавшие с фронта, матросы, покинувшие корабли, оторванные от станков рабочие, сорванные с земли крестьяне и просто люмпены стали той массой, опираясь на которую, большевики захватили власть в семнадцатом. Она, эта масса, названная пролетариатом, и стала основой единого бесправного народа. Монолитность «советского» народа обеспечивалась разрушением всех естественных связей – национальных, религиозных, профессиональных, личных – и созданием новых на базе единой для всех идеологии и полицейского (чекистского) надзора.

В стремлении удержать власть большевики не только сохранили, но даже усилили многое из того, что революция обещала уничтожить. Они добивались отмены смертной казни на фронтах мировой войны, но превратили во фронтовую зону всю страну, где смертная казнь применялась даже за хозяйственные и должностные правонарушения. Они разрушили старую армию, но создали новую, колоссальную, где число генералов превзошло их количество во всех остальных армиях мира вместе взятых. Они объявили об уничтожении сословных званий и привилегий, но ввели новые классовые различия, новые звания и по разнообразным привилегиям раздробили общество на множество слоев. От отмены государства, что провозглашали своей целью все марксисты – в том числе, конечно, Ленин, – пришлось отказаться. Ленин быстро перестроился и заявил прямо противоположное: «Социализм есть не что иное, как государственная монополия, обращенная на пользу всему народу и постольку переставшая быть капиталистической монополией».

Естественно, что при государственной монополии расширилась сфера деятельности государственного аппарата, несравненно бо?льшим стало значение карательных структур, возросла зависимость рядового обывателя от чиновника, особенно от служащих многочисленных органов (как стали говорить) безопасности. Открыто обозначился военно-полицейский характер государства, и непрерывно продолжала расти пропасть между словом и делом.

Недавние активные участники событий российской истории, но выброшенные этими событиями в эмиграцию, стали внимательными наблюдателями со стороны, и они не могли не заметить сходства новой, красной власти со старой, бюрократической. Петр Струве, один из первых проповедников марксизма в России, уже в начальных революционных преобразованиях распознал все ту же гоголевскую Русь, разве только прикрытую красным колпаком. Под ним он увидел до боли знакомые черты Городничего. И не он один. Его коллега еще по первым марксистским кружкам Николай Бердяев заметил: «Быть может, самое мрачное и безнадежное в русской революции – это гоголевское в ней».

Гоголевский Городничий – символ всевластного провинциального коррумпированного самодура. Так уж повелось еще со времен Московской Руси, что чем дальше от столицы, тем сильнее власть на местах – будь то воевода, губернатор или городничий, секретарь обкома или секретарь райкома. Шло время, менялся общественный строй, менялись «режимы», но «принцип городничего» оставался неизменным. Этот принцип – всевластие вплоть до произвола и в то же время личная преданность вышестоящему начальству, преданность, основанная на страхе. Верховный городничий – царь или генеральный секретарь КПСС мог снять с работы или даже физически уничтожить провинциального городничего – воеводу, губернатора, секретаря обкома. Сталин, как известно, уничтожил несколько слоев своих провинциальных наместников. Те отыгрывались на подчиненных, тешили свою душу, казнили и миловали в пределах своей сатрапии, никого не жалея. Они присвоили себе право распоряжаться не только судьбами и жизнью людей, но и государственным имуществом. Они и рассматривали его как свое и брали для себя все, что хотели.

Советник Брежнева по вопросам внешней политики, академик Георгий Арбатов написал в своих воспоминаниях о покойном генсеке: «Это был по-своему очень неглупый человек» (Знамя, 1990, № 10). Академик почти дословно привел характеристику Городничего, данную Гоголем: «Городничий… очень неглупый по-своему человек». Случайное совпадение? Может быть… Но – закономерное.

Постоянный ветер страха, дувший в коридорах советской власти, усугубил многие отрицательные черты российского чиновничества, развил доносительство и угодничество и выпестовал идеальные условия для вызревания коррупции. Коррупция расцвела сразу же после отмены режима военного коммунизма. Страна ждала этого часа и бурно на него отреагировала возрождением предпринимательства, производства, торговли и неприкрытой коррупции. Государство разрешило частнопредпринимательскую деятельность, но оставило в своих руках распределение заказов, сырья, материалов. Столь свойственная российской государственности половинчатость – всегда поле деятельности для чичиковых, они умеют извлекать из этого колоссальные прибыли.

Психология люмпена, помноженная на бюрократическую традицию (гоголевская Русь) и на коммунистическую гэбешную идеологию (идеал с детских лет – Павлик Морозов), плюс формальные требования (диплом, подходящие анкетные данные), и выработала тип советского чиновника, угодливого к начальству, некомпетентного, безынициативного, не сомневающегося, подозрительного, преданного официальной «линии» и готового проводить ее по указанию сверху и доносить на всех (включая свое начальство), кто от нее отклоняется. Но если партия оправдывала любые средства для достижения своих целей высокими идейными соображениями, то стоящий на земле чиновник объяснял свои способы достижения цели, включая взятку и казнокрадство, практическими потребностями жизни и традициями.

«Взяточничество охватило, как будто тисками, все хозяйственные учреждения. Словно дьяволы, взяточники снуют везде и всюду, внося разложение и смрад гниения», – панически кричал «Еженедельник советской юстиции» (1922, № 35). Размах коррупции вызвал замешательство в руководстве страны. Ленин в письме к своему заместителю Льву Каменеву жаловался: «Иностранцы теперь взятками покупают наших чиновников и вывозят «остатки России»». Вполне резонно он полагал, что с коррумпированным аппаратом невозможно делать политику, что нет никакой политики там, где есть взятка. А первый чекист – Феликс Дзержинский считал, что если советская власть не справится со взяткой, то взятка доконает советскую власть. Ленин видел выход в массовом «крестовом» походе передовых рабочих «для вооруженного уничтожения спекуляции, взяточничества и неряшливости». Приравняв взяточничество к неряшливости, вождь вряд ли реально мог представить себе, как участники крестового похода будут уничтожать взяточников. Расстрел на месте в момент получения взятки? Но только очень неряшливый чиновник мог допустить присутствие свидетелей при этой акции. Рассчитывать на такое не приходилось.

2 сентября 1922 года Совет труда и обороны (СТО) образовал специальную комиссию по борьбе со взяточничеством во главе с Дзержинским. Комиссии было дано право привлекать к ответственности и тех, кто давал и брал взятки, и тех, кто, зная о взятке, не разоблачил взяточников, и устраивать показательные процессы. Были созданы также ведомственные комиссии. В их задачу входила тотальная проверка всех сотрудников учреждений, в первую очередь тех, кто по характеру своей деятельности мог брать взятки. Ленин настаивал на расширении применения расстрела, и в принятый в мае Уголовный кодекс декретом ВЦИК и Совнаркома были внесены изменения: смертная казнь устанавливалась и за получение, и за дачу взятки. Декрету была придана обратная сила. После двухсотлетнего перерыва, впервые с петровских времен, государственная власть стала за взятку убивать.

Тогда же была объявлена судебно-карательная кампания по борьбе со взяточничеством. Заместитель наркома юстиции Николай Крыленко издал циркуляр, в соответствии с которым при судах создавались специальные камеры для рассмотрения дел о взяточничестве, вводилось упрощенное судопроизводство без участия сторон и с вызовом минимального числа свидетелей. Если суд признавал подсудимого социально опасным лицом, то, даже при отсутствии улик в получении или даче взятки, он мог запретить ему проживание в определенных местностях на срок до трех лет. Как пособники взяточничества рассматривались те, кто был заинтересован в передаче взятки, осведомлен о ней, но не донес. Судам предписывалось в течение месяца (с 10 октября по 10 ноября) повсеместно рассматривать только дела о взятках и назначать за взяточничество максимальное наказание. Осужденных надлежало направлять в отдаленные места заключения (Архангельская область). За полгода судебно-карательной кампании за взяточничество было осуждено 3265 человек, из них 62 человека приговорено к расстрелу. Наибольшее число обвинительных приговоров за взяточничество за всю предыдущую и последующую российскую историю было вынесено в 1923 и 1924 годах – соответственно, 9258 и 10936 человек, расстреляны 91 и 46 человек. Но даже в 1924 году количество осужденных за получение и дачу взяток не превысило 1,07 процента от общего числа осужденных.

Именно в эти годы на судебно-прокурорский небосклон взошла кровавая звезда Андрея Вышинского. Недавний меньшевик, он показал себя настоящим ленинцем, выступая государственным обвинителем по ряду дел о коррупции. Наиболее крупным было рассмотренное Верховным судом РСФСР в Ленинграде дело судебных работников. На скамье подсудимых в мае 1924 года оказалось сразу 42 человека – судьи и следователи губернского суда и окружного военного трибунала, адвокаты и нэпманы. Они обвинялись в получении или даче взяток, и для 17 взяткополучателей и взяткодателей Вышинский потребовал смертной казни. Суд приговорил их к расстрелу.

В годы нэпа состоялось довольно много коррупционных процессов – дело о хищениях и взятках в Ленинградском торговом порту, дело о взяточничестве сотрудников хлебного отдела Госбанка, группы ответственных работников НКПС, московского представительства среднеазиатских железных дорог – с расстрельными приговорами. Взяточничество ушло в подполье, и коррупция стала менее очевидной. В 1927 году смертная казнь за должностные и хозяйственные преступления была отменена. Но не расстрелами это было достигнуто, а успехами нэпа, буквально за год накормившего голодную страну, восстановлением народного хозяйства, экономической стабилизацией.

К этому времени из государственного аппарата стал вытесняться чиновник эпохи гражданской войны и военного коммунизма – вернувшийся с фронтов пролетарий. На государственную службу стали приходить молодые и более подготовленные люди. Это были представители новой интеллигенции, которой идеологи коммунизма, не признавая классом, присвоили наименование прослойки между производителями материальных благ – рабочими и крестьянами. Суть этого широкого и формально образованного слоя гораздо более точно отражает наименование, данное ему А. И. Солженицыным, – «образованщина». Она воспитывалась на отрицании моральных ценностей, выработанных религией и многовековой культурой. Как учил Ленин, в классовом обществе господствует буржуазная мораль, а в обществе, создаваемом победившим пролетариатом, моральная чистота не нужна. Люди «черпают свои нравственные воззрения в последнем счете из практических отношений, на которых основано их классовое положение» – таков основополагающий ленинский принцип коммунистической морали. Его органически впитала в себя «образованщина», и он стал основой ее собственной психологии.

С концом нэпа взятка, плотно внедрившаяся в аппарат управления, умело замаскировалась. Государство становилось все более идеократическим и тоталитарным, в нем не было места для буржуазного явления – коррупции, и она официально перестала существовать. Гласность была низвергнута на уровень Московской Руси, когда не подлежали огласке любые сведения о деятельности государственного аппарата. Последние скудные статистические сведения о взяточничестве были опубликованы в 1928 году, и завеса секретности опустилась на шестьдесят лет. Секретность скрыла от общества и взяточничество, и казнокрадство, и лишь изредка, когда это находило нужным высокое начальство, можно было упоминать только об отдельных делах. Страна военизировалась, и секретность скрыла заводы и целые отрасли промышленности, многие города и обширные регионы.

Чем больше в стране государственных тайн, тем ниже уровень нравственности и в обществе, и у власть предержащих. Красный колпак секретности укрывал все, что касалось образа жизни номенклатуры. В начале 30-х годов номинальный глава государства Михаил Калинин подарил оперной певице Татьяне Бах роскошное соболье манто стоимостью 37 тысяч рублей. За такую фантастическую по тем временам сумму даже «всесоюзный староста» не мог сделать подарок своей пассии. Пикантность этого подарка состояла в том, что манто раньше принадлежало последней императрице Александре Федоровне и хранилось в Кремле среди прочих царских драгоценностей. Калинин просто украл его из казны. Глава ОГПУ Генрих Ягода доложил об этом Сталину. Этим все и ограничилось.

Секретность – идеальное условие для коррупции, и мы никогда не узнаем, сколько народных средств было разворовано в таких ведомствах, как госбезопасность, армия, атомная промышленность. Мы никогда не узнаем, какие колоссальные взятки получало секретное начальство, распределявшее заказы и квоты на сырье. Лишь по отдельным свидетельствам и образу жизни высших слоев коммунистического общества можно судить о масштабе коррупции.

В сталинское время любая информация о коррупции, любой факт о реальном положении вещей были скрыты за завесой секретности, за одно знание о них грозила смерть. Вот авторитетное свидетельство из архивов госбезопасности: «Сейчас все построено на взятках… живет только правительство, а широкие массы бедствуют». Это подслушанная и записанная оперативной техникой МГБ приватная домашняя беседа командующего Приволжским военным округом (а в прошлом Сталинградским фронтом) генерала Василия Гордова с начальником штаба округа генералом Филиппом Рыбальченко.

Только гласность чуть приоткрыла завесу секретности. Валентин Бережков, бывший переводчик Сталина и помощник Молотова, рассказал в своих воспоминаниях о деятельности Главного управления советским имуществом за границей (ГУСИМЗа), которое возглавлял подручный Берии Меркулов. «ГУСИМЗ, – пишет Бережков, – не только управлял огромным трофейным имуществом, попавшим к нам после войны, но фактически поощрял организованный грабеж в странах Восточной Европы. Оттуда вывозили целые особняки и дворцы для большого начальства и высшего военного командования. Их разбирали на блоки, а потом собирали в подмосковных поместьях. Об автомобилях, скульптурах, картинах говорить нечего. Их вывозили целыми эшелонами. Именно оттуда берут начало некоторые “частные коллекции”, появившиеся у иных “пролетарских чиновников” после войны». Уполномоченный МВД в оккупационной зоне Германии генерал Иван Серов (будущий председатель КГБ СССР) захватил в подвалах рейхсбанка 80 миллионов рейхсмарок, скрыл их от финансовых властей, то есть украл, и использовал для скупки товаров для себя, ближайшего окружения и начальства.

8 мая 1945 года в Берлин прилетел заместитель наркома иностранных дел Андрей Вышинский. Он прибыл для участия в церемонии принятия капитуляции фашистской Германии. Но решил совместить приятное с полезным – полезным лично для себя. Он взял с собой Степана Гиля, бывшего шофера Ленина. Его задача была подобрать хорошую немецкую машину для нынешнего хозяина. Отличный «Мерседес» был найден, опробован и отправлен в Москву на железнодорожной платформе. Другой «Мерседес» Серов отправил своему шефу – Берии.

Тоталитарное государство взяло под контроль средства достижения всех жизненных целей и установило иерархию ценностей тех или иных нужд. При плановой экономике важнейшее значение приобретает положение отдельных лиц и групп в системе принятия решений. Решение зависело исключительно от тех, в чьих руках был аппарат насилия. Они навязывали свои взгляды – как обязательные – всему обществу, и все экономические и общественные вопросы становились политическими. Степень участия в решении этих политических вопросов и определяла положение чиновника. Она имела гораздо большее значение, чем зарплата, ибо постоянный дефицит практически всех товаров и благ не давал возможности реализовать деньги тем, у кого они были в достаточном количестве. Только положение давало дефицитные товары, трофейное имущество в собственность или государственное имущество в пользование (дачи, квартиры, машины), заграничные поездки, путевки в санатории и на курорты. Институт привилегий – это было узаконенное воровство, созданное, в частности, и для того, чтобы номенклатурный слой чиновничества мог обеспечить свои потребности без не поддающейся сплошному контролю коррупции. И компартия, разделив общество по привилегиям, добилась его расслоения. Многочисленные его слои – партноменклатура различных рангов, отставники, старые большевики и множество других категорий, получавших те или иные блага, недоступные другим.

В советской литературе довольно часто цитировались ленинские слова: «Всякий знает, что Октябрьская революция на деле выдвинула новые силы, новый класс…» или «Мы вправе гордиться, и мы гордимся тем, что на нашу долю выпало счастье начать постройку советского государства, начать этим новую эпоху всемирной истории, эпоху господства нового класса…» Этот новый класс впоследствии и получил наименование «номенклатура». Вряд ли стал бы им гордиться Ленин, если бы осознал, во что довольно быстро, еще при его жизни, превратился новый господин великой страны, как он, присвоив себе всю государственную собственность, быстро обюрократился и коррумпировался и стал жестоким эксплуататором того самого пролетариата, от имени которого правил.

Чем значительнее положение чиновника, чем выше его место в номенклатурной системе, тем больше благ он получал. Закрытые распределители и совнаркомовские пайки, которые были введены секретным распоряжением Ленина в голодном 1920 году, окончательно утвердившиеся к концу 20-х годов, обеспечили послойную управляемость обществом. Но, в отличие от феодального, в обществе «развитого» или, как его еще называли, «реального» социализма блага номенклатуры напоказ не выставлялись. Говорилось лишь о привилегиях участников войны, ветеранов труда, инвалидов и т. п. Тщательно скрывались адреса магазинов-распределителей, закрытых ателье, поликлиник и санаториев номенклатуры. Каждый из номенклатурщиков знал, какие привилегии ему обеспечивала партийная табель о рангах, и переступить ее не мог.

Сталин ввел так называемые конверты для руководителей разных рангов, начиная с первых лиц районного звена (секретарей райкомов и председателей исполкомов). Каждому такому ответственному работнику доставлялся ежемесячно конверт с денежной суммой, кратной его должностному окладу. Это вознаграждение за должность не облагалось налогами, с него даже не платили партийные взносы. После ХХ съезда партии система конвертов получила огласку, и Хрущев был вынужден ее отменить, но отменить так, чтобы не обидеть номенклатуру: была сохранена и усовершенствована система больших и малых «кремлевок» для номенклатуры высшего ранга, то есть право бесплатного получения товаров и покупки их по льготным ценам, ниже себестоимости, столовые с льготными ценами, бесплатные путевки, система государственных дач со специальной обслугой. О здоровье начальства беспокоилось 4-е управление Минздрава, в распоряжении которого были поликлиники, больницы, санатории и любые специалисты. Каждый руководящий чиновник получал право на персональную пенсию в зависимости от должности – союзную, республиканскую или местную. Ранг пенсии определял характер и размер благ пенсионера. Распределением всех этих тайных льгот и благ ведало Управление делами ЦК КПСС, а на местах – соответствующие управления обкомов и ЦК союзных республик. Это была взятка партии руководящим чиновникам партийно-государственного аппарата за преданность и готовность исполнять любые ее требования.

Нелояльность означала выпадение из номенклатуры и лишение всех льгот. Все это выработало в сознании советского чиновника-конформиста ту беспринципность, которая позволила ему при перемене обстоятельств с легкостью необыкновенной превратиться из коммуниста в монархиста, из атеиста и борца с религиозными предрассудками – в верующего, демонстрирующего глубину своей веры по телевидению, из противника частной собственности – во владельца коттеджей-замков и акций крупнейших предприятий.

Сказанное, впрочем, не означает, что деньги не имели большого значения. Льготы льготами, но и за деньги можно было получить немало благ. Дела о казнокрадстве (хищениях социалистической собственности) не прекращались никогда. Время от времени возникали и крупные дела о взятках. В 1949 году Ленинградский городской суд осудил за получение взяток членов приемной комиссии Юридического института, четвертую часть абитуриентов – более 60 человек – эта комиссия зачислила за взятки.

В послевоенные годы окончательно сложилась иерархическая система взяточничества в торговле, бытовом обслуживании, строительстве. Иерархия взяток состояла в том, что руководители, получавшие взятки от директоров предприятий, сами выплачивали определенные суммы своему начальству, и низы должны были учитывать, давая взятки, что часть этих сумм уйдет выше. Как было установлено по одному из дел, расследовавшемуся в 80-е годы, директора ленинградских кладбищ, собирая дань с бригадиров могильщиков, выплачивали определенную ежемесячную мзду руководителю специализированного объединения, его заместителям, учитывая «расходы» последних в горисполкоме.

Жесткое централизованное планирование производства и распределения всего и вся неизбежно приводило к возникновению прорех в едином плане. Чтобы гигантский народнохозяйственный механизм не забуксовал, его приходилось постоянно латать на ходу. Перераспределение необходимых для этого материальных ресурсов находилось в руках всесильного аппарата. От госплановских и министерских Акакиев Акакиевичей зависело благополучие крупнейших предприятий, отраслей производства, областей и регионов.

Для пробивания фондов, заказов, ресурсов, изменения планов требовался постоянный контакт с чиновниками центрального правительственного аппарата, и в столице возник целый институт профессиональных толкачей-взяткодателей. Такой толкач – представитель предприятия, области, региона постоянно обитал в Москве и при помощи мзды (угощений в ресторанах, подарков и просто денег) или «девочек» выбивал у столоначальников необходимые ресурсы, добивался изменения планируемого выпуска продукции и т. п. Практически каждый крупный хозяйственник выплачивал в той или иной форме мзду московским чиновникам.

Взятка как способ затыкания дыр планирования, а иногда единственная к тому возможность, довольно широко применялась и на местах. Юридический состав взяточничества обязательно требует личного интереса взяткодателя. Но сложилась практика передачи взяток в интересах производства, когда личный интерес дающего отодвигался на второй план и не был прямым. Судебная практика, толкуя закон, выработала термин «взятка в ложно понимаемых интересах государства». Тем самым как бы официально признавалось, что коррупция стала одним из средств управления народным хозяйством.

Взятки в интересах предприятий давались из необъятного кармана «хозяина» – государства. Исследования прошедших через суды дел, которые я провел в 70-х годах, показали, что 85 процентов всех сумм, переданных в качестве взяток, были изъяты из государственных средств. Но, крадя миллионы, чиновники приносили вред на многие миллиарды. Грандиозные великие стройки и тому подобные проекты, нередко хорошо «подмазанные» заинтересованными лицами, внесли свой немалый вклад в разрушение экономики страны и оставили высушенный Арал, гибель рыбы в Волге и Азовском море и многое другое, что в конечном счете и ускорило конец режима.

Хотя толкачи и смазывали наличными неповоротливую машину коммунистической экономики, она не могла удовлетворить реальные потребности общества, и буквально во всех сферах жизни установились теневые отношения. Промышленность из специально создаваемых излишков сырья выпускала «левую», то есть неучтенную, продукцию, торговая сеть реализовывала «левый» товар, шоферы продавали «налево» транспортные услуги, крестьянин уклонялся от работы в колхозе и торговал плодами приусадебного участка, партийные, госплановские, министерские и прочие чиновники за взятки распределяли сырье, материалы, права на поставки и заодно торговали должностями, дававшими возможность такой торговли, милицейские начальники и прокуроры обеспечивали прикрытие теневой экономики. Разумеется, за взятки. Постепенно теневые отношения стали играть настолько важную роль, что без нее экономика вообще не могла функционировать. Пробуксовка плановой системы показала, что она не в состоянии распространить свое влияние на все сферы жизни, и чем дальше, тем больше государство вынуждено было отпускать вожжи управления обществом.

В послесталинское время скрывать все это стало значительно труднее. Некоторое размораживание общественных отношений, так называемая оттепель, обнажило широкое распространение взяточничества и зараженность им карательных структур. Никакая теневая экономика, а она всегда составляла значительную часть экономического потенциала страны, не могла бы существовать, если бы карательные органы, официально называемые правоохранительными, не оберегали ее и не были составным элементом ее организации. Это прежде всего относилось к милиции и особенно к ее подразделениям, предназначеным для борьбы с экономическими преступлениями.

Эта специфическая структура была коррумпирована сверху донизу и, выявляя мелких расхитителей и спекулянтов, охраняла организованную хозяйственную преступность, или, иначе говоря, теневую экономику. Уголовные дела показали, что не только милиция, но прокуратура и суд также поражены взяточничеством. В 1961 году было раскрыто организованное взяточничество в Московском областном суде, московских городской и областной прокуратурах. В областной прокуратуре почти весь следственный аппарат во главе с начальником следственного отдела оказался замешанным во взяточничестве.

Возникающие то в одном конце страны, то в другом дела о взяточничестве и хищениях государственного имущества подрывали миф о ликвидации преступности, сеяли сомнение в скорой победе коммунизма, срок наступления которого XXII съезд КПСС, состоявшийся в 1961 году, определил через двадцать лет. Глава партии Никита Хрущев пообещал народу жизнь в земном раю и не мог смириться с тем, что какие-то воры и взяточники не пустят его в Эдем. Он решил покончить с казнокрадством и взяточничеством одним решительным, можно сказать, петровско-ленинским ударом. Была введена смертная казнь за хищения социалистической собственности в особо крупных размерах и валютные операции, а затем, в июле 1962 года, и за получение взятки.

Партия была сердцевиной государства, и всем должностным лицам, занимавшим хоть мало-мальски ответственное положение, необходимо было состоять в ней. Поэтому неудивительно, что больше половины привлеченных за получение взяток чиновников были членами КПСС. «Система не оставляла шанса быть честным. Мало кто в нашем обществе не брал и не давал, таких считали за дураков», – публично признавался, дураком себя не считавший президент мятежной Чечни Джохар Дудаев.

Если на севере и в центре России, на Урале, в Сибири иерархическая система взяток прочно опутала государственную торговлю, строительство и другие отрасли хозяйства, милицию, лишь частично затрагивая партаппарат, суды и прокуратуру, то в южных республиках эта система была всеобщей. Там все должности – секретарей парткомов, милицейских начальников, прокуроров и судей всех уровней, хозяйственных руководителей – имели свою цену и покупались. Назначение на должность без взятки было практически невозможным. Купивший себе должность чиновник старался как можно быстрее возместить свои затраты. Существовала даже взяточная такса на приобретение партбилетов. Русские представители центра – вторые секретари ЦК компартий республик, обкомов, первые заместители республиканских и областных прокуроров, министров внутренних дел республик или вписывались в систему или ей не препятствовали да и не могли бы это сделать даже при желании.

Отставной заместитель председателя КГБ СССР Филипп Бобков в своей книге «КГБ и власть» приводит ответ первого секретаря ЦК компартии Азербайджана Гейдара Алиева на его вопрос об успехах в борьбе со взяточничеством: «Гарантировать могу только одно – в ЦК партии Азербайджана взяток не берут».

Однако дело обстояло совсем не так радужно даже в самом высоком органе управления. Вот что рассказал мне ответственный работник российской прокуратуры Николай Сироткин, работавший при Алиеве первым заместителем прокурора Азербайджана:

– Как-то в ЦК компартии республики приехал инспектор ЦК КПСС. Совершенно случайно он открыл дверь в кабинет одного из секретарей ЦК, и перед ним предстала драматическая картина: хозяин кабинета бил по лицу пачкой денежных купюр стоявшего навытяжку человека и что-то возбужденно выкрикивал по-азербайджански. Увидев московского гостя, секретарь ЦК перешел на русский: «Негодяй посмел предложить взятку!» Составили акт, изъяли пять тысяч рублей. Взяткодатель, а это был первый секретарь одного из бакинских райкомов, признал свою вину, был арестован и осужден. Но сидел он недолго, его списали по болезни и после освобождения снова включили в номенклатуру – дали ответственную хозяйственную должность. Истину же я узнал позже: гнев секретаря ЦК вызвала не взятка, а ее малый размер – вдвое меньше положенного. Но он оценил готовность подчиненного принести себя в жертву обстоятельствам и не оставил его своими заботами после суда.

Особое положение в системе взяток занимала столица Союза ССР. Чиновники многочисленных министерств и ведомств исправно получали свою долю. Значительная часть того, что было украдено в республиках и областях, в виде взяток поступало в центр. Фонды и планы – все зависело от министерств и ведомств, и аппарат беззастенчиво обирал провинцию. Но она подчас охотно давала себя грабить, ибо это было выгодно и прикрывало действия местных чиновников. Особую роль в развращении столичного чиновничества играли среднеазиатские и кавказские республики. Недаром туда так любили выезжать с проверками или «для оказания помощи» чиновники центральных ведомств.

В 1983 году в КГБ обратился директор Подольской хлопчатобумажной фабрики с заявлением о том, что представители поставщиков хлопка из Узбекистана предлагают ему 40 тысяч рублей – громадную по тем временам сумму – за оформление документов в получении нескольких вагонов хлопка (вагоны и на самом деле прибыли, но без хлопка). Взяткодатели были арестованы, и это положило начало серии хлопковых дел, получивших общее название «узбекское дело». Они – эти гремевшие в последние перестроечные годы дела – как в зеркале отразили неприглядную и официально скрываемую сторону советской действительности, показали, что чиновники самых высоких рангов, вплоть до министров и членов ЦК, «кормились» в южных республиках и что средства для дачи им взяток местные коммунистические ханы извлекали все из того же бездонного государственного кармана путем приписок и за счет своего несчастного, беспощадно эксплуатируемого народа.

Когда в среднеазиатские республики выезжал заместитель министра внутренних дел Юрий Чурбанов, то ублажить члена «царской семьи» стремились и секретари обкомов, и министры внутренних дел республик. Зять генсека возвращался всегда со щедрыми подарками и немалыми деньгами.

В книге «Кремлевское дело» бывшие руководители следственной группы прокуратуры СССР Тельман Гдлян и Николай Иванов приводят выдержки из показаний ряда партийных руководителей республики о даче ими взяток председателю Верховного суда СССР В. И. Теребилову. Вот как об этом рассказывал на следствии первый секретарь ЦК компартии Узбекистана И. Б. Усманходжаев: