Российская коррупция

«…Осенью 1985 года Владимир Иванович прибыл в республику для встреч с избирателями. После поездки в Ферганскую область, вернувшись в Ташкент, он зашел ко мне в ЦК… В беседе я воспользовался случаем и попросил Теребилова увеличить штаты судебных работников Узбекистана и прислать нам грамотных и квалифицированных специалистов. В ответ Владимир Иванович мне сказал, что данный вопрос разрешить практически невозможно. Мы договорились встретиться за ужином в гостинице ЦК. Ужинали в уютном кабинете, были вдвоем. Кушали плов, пили сухое вино… Я еще раз поставил вопрос об укреплении судебной системы республики… Утром у себя в кабинете положил в дипломат черного цвета красочные альбомы и буклеты об Узбекистане и деньги– двадцать тысяч рублей в конверте. Поехал к Владимиру Ивановичу в номер. Поставил на пол дипломат с деньгами и книгами, сказал, что подарок от меня. При этом сообщил, что там двадцать тысяч денег и книги. Он поблагодарил меня, взял дипломат и отнес его в спальню. Я попрощался и ушел. Спустя некоторое время Теребилов мне позвонил и сообщил, что смог разрешить вопросы о расширении штатов судебных работников республики. Действительно, в 1986 году Верховным судом СССР Верховному суду Узбекистана было выделено двадцать четыре или двадцать шесть дополнительных единиц судебных работников… Вторую взятку Теребилову я дал в 1986 году…»

Галина Вишневская рассказала в своих воспоминаниях, как зависело участие в заграничных гастролях даже знаменитых артистов от того, дадут ли они взятку чиновнику. Их требовали самые высокопоставленные, такие как министр культуры хрущевско-брежневских времен, член ЦК КПСС (а до этого член Политбюро) Екатерина Фурцева, типичная «кухарка», вернее ткачиха, волей случая поставленная управлять интеллектуальной сферой великого государства:

«…В Париже, во время гастролей Большого театра в 1969 году, положила ей в руку 400 долларов – весь мой гонорар за 40 дней гастролей. Просто дала ей взятку, чтобы выпускала меня за границу по моим же контрактам (а то ведь бывало и так: контракт мой, а едет по нему другая певица). Я от волнения испариной покрылась, но она спокойно, привычно взяла и сказала: «Спасибо»…

Были у нее свои «артисты-старатели», в те годы часто выезжавшие за рубеж и с ее смертью исчезнувшие с мировых подмостков. После окончания гастролей такой старатель – чаще женщина – обходил всех актеров с шапкой, собирая по 100 долларов «на Катю», а не дашь, в следующий раз не поедешь…»

С годами красный колпак стал тяготить номенклатуру. Поездки на Запад позволили взглянуть на жизнь богатых людей и вызвали зависть. Рассматривая государство как свою общую собственность, номенклатура возжаждала собственности частной, она мечтала обеспечить будущее своих детей и стала накапливать ценности. Фурцева любила бриллианты, их коллекционировала и дочь Брежнева Галина, а сам папа «собирал» автомашины иностранных марок. Министр внешней торговли Николай Патоличев получал от представителей иностранных фирм ценные подарки – изделия из золота и платины, редкие золотые монеты. ЦК велел прокуратуре замять дело против министра, в жертву кампании по борьбе со взяточничеством было решено принести его заместителя Сушкова.

Крупнейшим вором и взяточником «эпохи застоя» был протеже генсека, работавший с Брежневым в начале 50-х годов в Молдавии, министр внутренних дел Николай Щелоков. Подчиненные ему министры и начальники крупных управлений из союзных республик Средней Азии и Закавказья привозили для Щелокова деньги. В Москве их принимал приближенный министра, начальник хозяйственного управления МВД генерал Калинин. Он был строг и требовал, чтобы приносили только новенькие сторублевые купюры… Щелоков увлекался картинами и антиквариатом. В его распоряжении находился весь конфискат по уголовным делам. Наиболее ценное свозилось на специальную базу, где его осматривали «кремлевские дети» – Игорь Щелоков, Галина Брежнева и Галина Подгорная и скупали за бесценок. Сам министр просто забирал, что ему нравилось. У одного из осужденных за валютные операции была изъята коллекция произведений искусства – семьдесят три предмета, пятьдесят три из них присвоил Щелоков. За счет Министерства внутренних дел он приказал закупить для себя и своих близких шестьдесят две импортные хрустальные люстры(!). МВД приобрело за рубежом девять иномарок. Один «Мерседес» тут же стал личной машиной Щелокова, другой – его сына Игоря, третий – дочери, четвертый – невестки. Жене министра больше понравилась машина марки «BMW». Раз понравилась – тут же оформили на ее имя, благо ГАИ своя….

В день 70-летия министра его первый заместитель Юрий Чурбанов преподнес юбиляру золотые часы фирмы «Налпако» с золотой цепью «от работников аппарата». Однако аппарат не тратил личных средств, чтобы угодить любимому руководителю: ведь Гохран – в ведении МВД и можно взять ценную вещь оттуда. Ну а чтобы в казне все было шито-крыто, часы списали на подарок президенту Чехословакии Густаву Гусаку.

Один из следователей по особо важным делам МВД СССР вел дело, связанное с продажей икон за рубеж. КГБ, располагая сведениями о личной заинтересованности следователя, получил санкцию прокурора на обыск его служебного кабинета и квартиры. Удалось обнаружить украденные ценные иконы. Оказалось, что часть их предназначалась Щелокову. Сам Щелоков даже не отреагировал на обыск в здании министерства. О происшедшем председатель КГБ Юрий Андропов доложил Брежневу, на том все и кончилось.

Номенклатура пользовалась бесплатными государственными дачами, но своим детям она строила частные, используя свои должностные возможности, или присваивала государственные. Екатерина Фурцева силами стройорганизации Министерства культуры и за его счет построила дачу дочери. Таким же образом поступил и министр рыбной промышленности Ишков. История получила нежелательную огласку. Министрам пришлось подать в отставку и формально внести плату за стройматериалы. Фурцева приняла яд. Застрелился, чтобы избежать суда, снятый с должности министра после смерти Брежнева Щелоков. Но роскошная двухэтажная дача, построенная за счет министерства, осталась Игорю Щелокову. Владельцами дач в закрытой номенклатурной зоне Москвы оказались и сын, и дочь, и брат Брежнева.

Началось накопление, впоследствии названное Егором Гайдаром предпервоначальным. Хозяйственные руководители, торговые работники, генералы армии и госбезопасности, теневики и некоторые деятели искусства и культуры стали владельцами крупных по тем временам капиталов, дач и автомашин (тогда еще в большинстве своем советских марок). Состояние председателя Союза писателей СССР Георгия Маркова (по свидетельству А.С.Черняева – помощника Горбачева) оценивалось в середине 80-х годов в сумме, превышающей 14 миллионов рублей. Оно в десять тысяч раз превышало максимальную годовую пенсию.

Когда же была официально разрешена приватизация, то в первых рядах захвативших за бесценок государственные дачи и все находившееся там казенное имущество, включая картины, были они, высшие партаппаратчики, маршалы и генералы – Ахромеев, Соколов, Стерлигов и… – несть им числа. Они не боялись комиссий по борьбе с привилегиями, не боялись огласки. Стыд – не дым, глаза не ест. К тому же разговоры стихнут, забудутся, а собственность останется и перейдет по наследству к обуржуазившимся детям и внукам.

Осведомленный свидетель Филипп Бобков пишет, что коррупция, фальшь, неприкрытый подхалимаж гуляли по этажам власти. Там шло соревнование, кто сумеет лучше угодить высшему руководству. В Грузии вручили Брежневу дорогой подарок (по рассказам, это был золотой самовар), и тут руководитель другой республики преподнес генсеку еще более ценный. Одним из дарителей был тогдашний первый секретарь республиканского ЦК Эдуард Шеварнадзе. По личным соображениям Бобков не назвал второго дарителя – им был Гейдар Алиев, первый секретарь Азербайджанского ЦК, ставший, как и его грузинский коллега, сначала членом Политбюро ЦК КПСС, а затем президентом независимой республики.

Первый секретарь ЦК партии Узбекистана Рашид Рашидов, принимавший члена Политбюро Кириленко, преподнес московскому гостю подарки «по чину» поскромнее – шубы для жены и дочери из каракуля специальной выделки. Чего только ни придумывали усердные чиновники, дабы ублажить высокое начальство, жаждавшее, чтобы его ублажали. По всей стране строились сауны, рыболовные и охотничьи домики, лесные и приморские особняки – так называемые госдачи, – дворцы в Пицунде и Форосе. На «царскую охоту» в надежно охраняемых заповедниках допускался узкий круг избранных.

Эти избранные затем поднимались на трибуны и объясняли, как твердо и уверено они ведут страну «по ленинскому пути». Член ЦК КПСС Бобков убежден, что «виной всему – наросты коррупции и карьеризма, которые десятилетиями наслаивались на государственный корабль». Лишь Андропова и Косыгина как искренних коммунистов выделяет из всего брежневского руководства страны близкий к нему чекист. По его мнению, убрать наросты коррупции, очистить от них социалистическую идею мечтал Андропов. Но могли ли осуществиться эти наивные мечты?

Форсированным вывозом энергоресурсов, металла и леса обеспечивались приток валюты, наращивание мощи военно-промышленного комплекса и стабильность в стране. К моменту смерти Брежнева источники самосохранения системы перестали работать, страна оказалась в состоянии экономической стагнации. Афганская авантюра показала неспособность военной машины решать даже военно-полицейские задачи, она ускорила конфликт между интеллектуальным, культурным потенциалом общества, жаждущего элементарной свободы, и коммунистическим режимом. Попытки Андропова укрепить дисциплину производства и решить проблему коррупции полицейскими методами, такими как облавы в банях и кинотеатрах в рабочее время для выявления прогульщиков, были непродуктивны и не могли оказать никакого влияния на укрепление скатывавшейся в пропасть экономики.

Попыткой спасти режим путем его либерализации была горбачевская перестройка. Неограниченная власть партийного руководства давала определенные преимущества для преобразований: возможность быстрого принятия ни с кем не согласуемых решений (или согласуемых чисто формально – всеобщее одобрение чего угодно всегда обеспечено), их непререкаемость, подчинение всего государственного аппарата поставленной задаче, подталкивание законодательного и исполнительного процессов в нужном направлении, неограниченные возможности кадрового обновления, колоссальный идеологический аппарат, готовый обосновать и оправдать любую политику верхов; наконец, поддержка проснувшегося общественного мнения.

Общество стремилось к переменам. Но, воспитанное в рамках коммунистической идеологии, оно ждало этих перемен только от партии. С восторгом были восприняты сам Горбачев и его туманные рассуждения «о новом мышлении», перестройке. Интеллигенция готова была всемерно помогать этой перестройке, ограничивая себя рамками партийной дисциплины. Но КПСС оказалась не в силах использовать эти преимущества и реально возглавить движение за перемены.

Тот же Бобков признает, что как только какие-то благие начинания доходили до среднего звена аппарата ЦК КПСС, оно топило самое лучшее решение, выхолащивало самый замечательный план. И дело было не только в среднем звене партийного аппарата – все его звенья, начиная с самого высшего, плелись за движением реформ без руля и ветрил.

Возглавляя перестройку на уровне пропаганды, КПСС вместе со своим генеральным секретарем Горбачевым оказалась даже не внутри, а в хвосте этого движения. Могло ли быть иначе? И можно ли было залатать дыры в экономике сгнившего режима?

Перестройка – затянувшееся на целые пять лет прощание КПСС с властью – позволила вывезти за границу золотой запас страны (2500 тонн на 1985 год), колоссальные средства и недвижимость передать в возникшие словно по мановению волшебной палочки кооперативы, совместные и малые предприятия, куда переместилась и часть партийного аппарата, и госбезопасности, и хозяйственной номенклатуры. Им была предоставлена возможность экспорта сырья и перепродажи на внутреннем рынке по демпинговым ценам государственных запасов. Бывшие коллективные хозяева народных богатств растаскивали их – каждый в свой карман.

Партноменклатура передержала власть и во второй половине 80-х годов уже сознавала, что ее придется отдать. По ее поручению КГБ СССР проводил за рубежом операции по сокрытию денег КПСС. И собственные партийные средства, и крупные суммы со счетов государственных организаций при помощи фиктивных контрактов переводились в страны Запада. Там в качестве взносов «доверенных лиц» они становились уставным капиталом различных фирм. Владельцами этих фирм в конечном счете стали бывшие крупные партаппаратчики и хозяйственные руководители, чины госбезопасности или их дети.

Коммунистическая партия выродилась вместе с созданным ею обществом. Тоталитарная, или административно-командная, система стала инкубатором для преступности и коррупции, и они внедрялись во все звенья управления. Развал системы усилил эти тенденции и их разрушительное воздействие на экономические и политические процессы в обществе, на его социально-психологическое состояние. «Если мы хотели повернуть историю, – а оказывается, повернулись мы, а история не повернулась, – казните нас», – так сказал в марте 1918 года Ленин, и это походило на последнее слово подсудимого. Но свой приговор история вынесла только более чем через 70 лет.

Как ведущая сила общества партноменклатура сошла со сцены вместе с советской властью. Но не погибла. Генерал Лебедь вполне резонно заметил по этому поводу: «Когда пал Советский Союз, много ли нашлось этих номенклатурных патриотов, которые бы, как Альенде, отстреливались до последнего патрона или хотя бы покончили с собой? На всю Россию один – маршал Ахромеев. И дело тут не только в личной трусости. Нет, им просто незачем было драться и стреляться. Они в конце концов получили то, чего хотели».

Коррупция, разрушая режим, в то же время была средством сохранения власти постаревшего класса, она позволила ему «прихватизировать» государственное имущество, она объединила интересы коммунистической элиты с интересами и новой буржуазии, и мафиозных структур. Она, коррупция, дала возможность им вместе обогатиться настолько, насколько обеднели остальные граждане страны.

Эпидемия

Система получастной-полугосударственной экономики с мощным элементом бюрократического регулирования есть идеальный питательный бульон для бактерий коррупции.

    Егор Гайдар

Долгие годы коммунистический режим заглушал коррупцию, загонял ее внутрь общества, но лечить общество был не в состоянии, и в последние годы его существования болезнь государственного аппарата, подобно гнойным нарывам, прорывалась все чаще и чаще. Когда же советская власть пала, то разразилась эпидемия коррупции. Большинство тех, кто сегодня управляет страной, входили во властные структуры советского государства; стереотипы поведения, навыки и традиции сохранились и в изменившихся условиях приняли особенно уродливые формы.

Партноменклатура, чтобы сохранить себя, потеснилась в коридорах власти, допустила в свою среду так называемых демократов или людей непосредственно из уголовной среды. Бюрократия отказалась от марксистско-ленинской идеологии. Коммунизм осужден нравственно и интеллектуально. Бывшая партноменклатура, поделившая власть с «новыми русскими», успешно освоила вместо марксистской терминологии националистическую. Но социальный климат не стал здоровее. Под двуглавым орлом, сменившим серп и молот, скрывается золотой телец. По-прежнему страной правит огромная, неуклюжая, жестокая бюрократическая коррумпированная система. Она подминает под себя все общественные отношения.

Гипертрофированное бюрократическое государство со сверхмощным военным и фискально-полицейским аппаратом соединилось с рынком и частной собственностью, возник монстр, названный номенклатурным капитализмом. Его главное отличие от цивилизованного капитализма в том, что успешная деятельность предприятий зависит не от производительности труда и конкуренции товаров, а от льготных кредитов, налоговых и таможенных льгот. Коррупция в таких условиях – важнейшее орудие управления. Власть чиновника огромна. «Вместо закона – вор в законе, причем не в классическом законе, а, так сказать, вор в официальном законе – его величество Чиновник. Если говорить культурно – номенклатурный капитализм, а если так, попросту, то всеобщий бардак. Всеобщий бардак – это такой специальный, отрегулированный, жестко регламентированный порядок, выгодный тем, кто наверху, позволяющий делить честно: бублик – господам чиновникам, а дырку от бублика – народу», – так сочно выразил сущность номенклатурного капитализма в одном из своих выступлений во время президентской гонки Александр Лебедь.

Неспособность советской власти справиться с экономическими проблемами в брежневский период стала очевидной даже для руководства КПСС, и тогда номенклатура начала коррупционными методами – теневая экономика, казнокрадство, взяточничество – внедрять капиталистические отношения, стремясь сохранить при этом свою личную власть. Она начала загодя, еще в период застоя, готовить себе позиции, а при перестройке захватывать государственную собственность. По данным Института социологии РАН, в год первых выборов в Государственную думу более 75 процентов политической и 61 процент экономической элиты составляли выходцы из старой советской номенклатуры.

Партноменклатура сбросила красный колпак вместе с советской властью и напялила трехцветный. Она обменяла ставшие ей ненужными идеологические фетиши на собственность, сменила «Капитал» на капитал, разделив и захватив государственное имущество. Если раньше легитимизация власти основывалась на сакральных идеологических заклинаниях типа «диктатура пролетариата» или «общенародное государство», то теперь легитимность опирается на демократические процедуры выборов – народ сам избирает свое руководство. Поэтому новой, избранной народом номенклатуре уже не нужны идеологические фиговые листки для оправдания и прикрытия своей власти. Отныне можно властвовать и обогащаться по закону. Наряду с величайшим завоеванием демократии – гласностью это едва ли не единственное применение демократических процедур в постсоветской России.

Экономические результаты зависят не только от политики государства по отношению к бизнесу и народу, но и от внешних обстоятельств и изначальной ситуации. Когда вечный оппозиционер Андрей Синявский, глядя из Парижа, возмутился: «Это же надо было устроить такую воровскую власть, что народу стало хуже, чем при коммунистах», – он упустил из виду изначальную ситуацию. При этой ситуации могло ли быть иначе без гражданской войны?

«Современная российская идеология безнравственного обогащения коренится в московском слое позднебрежневской эпохи, когда многотысячная армия чиновников, их семей, чад и домочадцев, близких и дальних родственников размножалась, переплеталась связями, подтаскивала своих из провинции, пристраивала их на службу в столице и за границей. Возможно, ни в одной из индустриально развитых стран мира нет столь мощной, хищной и своеобразной в субкультурном отношении олигархии, что сложилась в Москве», – с такими обвинениями столичной политической элиты выступил в «Известиях» петербургский культуролог, профессор Александр Запесоцкий. Столице в силу концентрации в ней власти и капитала безусловно принадлежит приоритет, но идеология безнравственного обогащения произрастала не только в первой столице, но и во второй, и в провинции. И там сложилась своя олигархия – может быть, менее мощная, но такая же хищная, как в Москве.

Чтобы понять, в каком направлении развивалась коррупция, нужно хотя бы бегло сказать об основных этапах процесса становления нового господствующего класса.

На первом этапе «к строительству капитализма» был подключен комсомол. Комсомольским вождям было поручено обналичивание денег. Они начали эти операции в 1987 году созданием молодежно-комсомольских структур в области шоу-бизнеса, международной торговли и туризма. Следствием «молодежно-номенклатурного бизнеса» явилось раскручивание инфляции. Инфляция – самая выгодная коммерческая операция нашего времени. Она необходима возникающей паразитической буржуазии, сращенной с коррумпированным чиновничеством. Она служит прикрытием для расхищения национального богатства.

Комсомольские боссы, имеющие доверительные отношения с последними партийными и советскими руководителями, под предлогом повышения эффективности управления предприятиями сумели растащить по кускам государственную собственность, а затем создать финансово-промышленные конгломераты, объединяющие банки и десятки предприятий. Основатель финансово-промышленной империи ОНЭКСИМ-банка Владимир Потанин был секретарем комсомольской организации МГИМО, Михаил Ходорковский в 80-х годах – вторым секретарем Московского горкома комсомола, а в 90-х он уже во главе финансовой группы «Менатеп» и нефтяного холдинга «ЮКСИ», занимающего первое место в мире по разведанным запасам нефти и третье – по ее добыче. В списке богатейших людей планеты, опубликованном американским журналом «Forbs» в 1997 году, он – 133-й, его личное состояние оценено в 2,4 миллиарда долларов.

В 1987–1990 годах серией союзных и российских законов единая государственная собственность была разделена на союзную, федеральную и муниципальную и перешла в полное хозяйственное ведение верхушки различных ведомств и директорского корпуса. Если раньше директор был только государственным служащим, имеющим ничтожно мало прав, но за все отвечающим, то теперь он превратился в полноправного хозяина, свободно распоряжающегося всем имуществом предприятия. Директорам предприятий и колхозно-совхозным руководителям была предоставлена уникальная возможность индивидуального обогащения за счет государства. Эти преобразования превратили бывших государственных служащих – хозяйственных руководителей – в класс богатых.

Как это происходило, можно проиллюстрировать хотя бы на примере Сердобского часового завода, до приватизации поставлявшего несколько десятков модификаций часов в 56 стран мира. Директор завода Евгений Муравьев был активистом компартии – как тогда говорили, «вырос из парторга», был делегатом XXVIII съезда КПСС и учредительного съезда КПРФ. Приватизацию он провел по принципу коммунистического равенства: все 100 процентов собственности были поделены поровну между четырьмя тысячами работников завода. Каждый получил соответственно по 0,025 доли собственности, и бывшее государственное предприятие превратилось в ничейное. Это обстоятельство помогло директору создать при заводе шесть малых предприятий. Наиболее мощным стало МП «Согласие», в котором завод владел половиной долевой собственности, а вторую половину представляли Муравьев, его заместитель Игорь Чирков и заместитель директора автогиганта «ЗИЛ» Сергей Кружалов. В счет заводской доли приказом Муравьева малому предприятию была передана мощная строительная база с большим количеством машин и механизмов (ее стоимость – порядка четырех миллионов долларов) с условием их выкупа через пять лет. В качестве своей доли физические лица внесли «интеллектуальную собственность» – идеи, оценив их, как видим, недешево. Директором фирмы «Согласие» стал Чирков и, будучи заместителем директора завода, сам оформлял заказы фирме и сам в качестве подрядчика их принимал, а Муравьев как распорядитель заводских кредитов подписывал процентовки. Всего за полгода фирма выплатила заводу стоимость его вклада, а доли хозяев «Согласия» удвоились. Они стали владельцами гаражей с десятками грузовиков, автокранов, ангаров, набитых стройматериалами и сантехникой. Завод между тем ветшал, не мог рассчитаться с кредитами, и акционеры стали требовать расследования. Тогда Муравьев и Кружалов вышли из МП, а на его базе теперь уже единоличный владелец Чирков организовал индивидуальное частное предприятие. К тому времени его владелец построил трехэтажный дом в Сочи, достраивал двухэтажный особняк в Сердобске и заодно дачу нужному человеку – прокурору города Владимиру Кукленкову.

От греха подальше Муравьев решил сбежать. С захиревшего завода он перебрался в городскую администрацию и стал заместителем ее главы. Но успел перед уходом передать помещение заводской столовой – 700 квадратных метров в ИЧП Чиркова и поручиться за некую фирму, взявшую в банке кредит в полмиллиарда рублей и растворившуюся в пространстве. К 1996 году долги завода составили 3 миллиона долларов, а выпускал он лишь десять процентов того, что производил прежде. Заводчане пытались вернуть то, что у них было отобрано, но безуспешно: против решительно выступил новый дачевладелец – городской прокурор.

Еще Горький говорил: «В России воровать будут, пока кто-нибудь не украдет все». В этот процесс нынче вовлечены миллионы людей, однако по-крупному это могут делать лишь те, кто имеет служебную возможность распоряжаться либо государственной, либо коллективной собственностью. Нормальной, основанной на законе коммерческой деятельностью миллиардные состояния не сколотишь.

Комитет по драгоценным металлам и драгоценным камням России возглавлял Евгений Бычков, заведовавший при Ельцине отделом Свердловского обкома КПСС. В начале 1992 года судьба свела его с директором двух коммерческих структур Андреем Козленком. У того уже был опыт взаимодействия с системой комитета, и после сделки, заключенной им с подведомственным комитету заводом «Кристалл», пропало 120 миллионов. Но это не смутило Бычкова, и с его благословения завод «Кристалл» заключил с некой корпорацией «Golden ADA» из Сан-Франциско договор на открытие в США ювелирного магазина. Американскую корпорацию представлял Козленок, и на его имя «Роскомдрагмет» отправил в США 1,3 миллиона долларов.

Если бы «Роскомдрагмет» запросил, как это положено, документы о финансовом состоянии американской фирмы, то узнал бы, что на момент подписания договора корпорации не существовало. Она появилась в октябре 1992 года, когда из Москвы пришли казенные деньги, они и составили уставный капитал фирмы: 700 тысяч долларов внес от своего имени Козленок, а 600 тысяч – ранее эмигрировавшие из СССР братья Ашот и Давид Шегиряны. Эта троица и стала учредителем «Golden ADA». Операция удивительно напоминала те, что проводил КГБ в 80-х годах, укрывая за рубежом деньги КПСС.

В начале 1993 года Бычков направил министру финансов Борису Федорову письмо, в котором сообщил, что известная в США корпорация «Golden ADA» готова открыть России кредитную линию в 500 миллионов долларов под залог в виде бриллиантов, золота и ювелирных изделий. Федоров наложил резолюцию: «Не возражаю, если доложат мне о результатах проработки этого вопроса». Докладывать министру Бычков не стал, а резолюцию использовал вместо постановления правительства, которое только и могло разрешить вывоз драгоценностей из страны. А дальше начались практические дела. Бычков от имени «Роскомдрагмета» и Ашот Шегирян от имени заокеанской корпорации подписывают контракт на поставку ей драгоценностей из государственного валютного резерва России на сумму 96,6 миллиона долларов. Про кредит же «забыли». Бриллианты и золотые изделия из Гохрана потекли за океан. Вскоре «Golden ADA» сообщила, что они не находят сбыта в США, и щедрый «Роскомдрагмет» тут же уценил их втрое. На деньги российской казны Козленок и братья Шегиряны купили виллы, самолеты и вертолеты, роскошные автомобили в США, Бельгии и России.

Удачная афера влечет за собой следующую, и «Golden ADA» открыла в России специализированное предприятие по огранке драгоценных камней. Так родилась «Звезда Урала», зарегистрировавшая свой юридический адрес в московской коммунальной квартире. В феврале – марте 1994 года новая фирма получила необработанных алмазов на 88,7 миллиона долларов. Потом алмазы переправили в США, а оттуда в Бельгию, по адресам фирм, принадлежащих Козленку. Часть огранили и продали, оставшуюся часть под видом заирских Козленок продал всемирному монополисту – компании «Де Бирс».

Но на Западе уклонение от уплаты налогов – тяжкое преступление, и 1998 год Козленок встретил в афинской тюрьме. В США против него и братьев Шегирянов возбуждено дело о неуплате налогов – 60 миллионов долларов. Все их американское имущество описано и пойдет с молотка в уплату долга. Схожее положение сложилось и в Бельгии. А российские чиновники, с помощью которых страна потеряла 180 миллионов долларов, устроены прекрасно. Евгений Бычков – председатель Ассоциации российских производителей бриллиантов и заместитель председателя правления банка «Российский кредит», покровитель Козленка в МВД – заместитель министра Петр Богданов теперь владелец оружейного магазина на Петровке.

Впрочем, расследование, которое после выдачи Козленка Москве, по российской традиции, растянется, скорее всего, на несколько лет, возможно, и позволит привлечь к ответственности казнокрадов и взяточников (а без взяток казну не украсть). Может быть…

В 1988–1992 годах высшие хозяйственные чиновники провели скрытую приватизацию экономической инфраструктуры – управления промышленностью, системы распределения и банков. На месте промышленных министерств были созданы концерны (корпорации), на месте госснабов и торгов – биржи, совместные предприятия, торговые дома, на месте государственных банков – коммерческие банки. Так, вместо союзного Министерства лесной промышленности в том же здании – с той же мебелью и кадрами – возникла корпорация в форме акционерного общества «Российские лесопромышленники», и президентом ее стал последний министр Игорь Санкин. Так же на месте Миннефтегазстроя появился могущественный «Газпром» во главе с Виктором Черномырдиным.

Большая часть крупных банков была образована в результате приватизации отделений госбанков («Банк Санкт-Петербург» и другие) и спецбанков («Промстройбанк», «Агропромбанк» и другие). Им к тому же была обеспечена государственная поддержка в виде льготных кредитов на длительные сроки и под мизерные проценты. Но и капиталы новых банков, таких как «Инкомбанк», «Столичный», «Менатеп», в значительной части имели государственное происхождение (к примеру, в «Национальном кредите» – 16 процентов). Приватизация распределительной системы завершилась созданием «комсомольских» бирж – МТБ, МЦФБ.

Параллельно с этими глобальными процессами происходил и другой, менее заметный, но оказавший свое влияние и на экономику, и на нравственное состояние общества. Речь идет о легализации теневой экономики советского периода. Сам характер «левого» производства связывал его с преступным миром, и когда теневое производство превратилось в легальный бизнес, то в нем осталась и часть прежнего преступного мира, пополнившаяся свежими силами.