– Ну, как – Воркута? С мамой разговаривал?
– Ага! – с воодушевлением, как будто бы явился свидетелем чего-то чрезвычайно таинственного и необыкновенного, делился впечатлениями со сменщиком, отправлявшийся на отдых дневальный.
Через пару часов ему предстояло продолжить службу… Вновь заступивший на пост с завистью смотрел товарищу вслед. «Надо ж, как не повезло! – в сердцах досадовал он. – Такой прикол ушами проаплодировал! Уж, в следующее дежурство он своего не упустит…»
– Ничего! Может быть, он еще разок отчебучит номер! – сонно зевая, напрасно успокаивал его везунчик.
Воркута, как часы с кукушкой, был пунктуальным и будил ночную казарму лишь однажды, примерно около двух ночи.
– Счас, будет он тебе второй раз у мамы домой проситься! – возражал занявший его место дневальный. – Коль с первого раза не «дембельнулся», то, поди, уже смекнул, что от службы ему никак не отвертеться!
И солдат, сквасив разочарованную мину, всем своим видом выказывал абсолютное неверие в то, что Воркута осчастливит его, точно, так же, как и постового, который, получив свое сполна, в отличнейшем расположении духа, не спеша, на тот момент укладывался на боковую.
– Знал бы, что так будет, лучше бы вовсе глаз не сомкнул!
В это время Воркута заворочался в постели. Дежурный напряг свой слух так, что его барабанные перепонки едва не полопались.
– Ну, давай же! Давай! – от нетерпения дневальный едва не подпрыгивал на месте, мысленно обращаясь к спящему Воркуте, как будто бы к говорящему попугаю, который, время от времени, не переставал всех удивлять своими редкими способностями. – Скажи, что к маме хочешь! Дома – хорошо! Мама каждый день пельменями кормить будет!.. И ни тебе – подъема, ни отбоя, ни строевой подготовки!
– Ма а а а… – сквозь сон выдохнул Воркута и вновь захрапел еще громче прежнего.
– Ты слышал?! Слышал?! – восторженным шепотком, чтобы не разбудить спящих товарищей, восклицал дневальный, взывая к сменщику.
Но, к сожалению, тот, никак не реагировал на это, поскольку, едва его голова коснулась подушки, тут же отключился. Наверняка, он уже видел десятый сон.
Пробудившись рано утром, Воркута подозрительно всматривался в бесстрастные лица дневальных. Он прекрасно знал о своей привычке разговаривать по ночам и, конечно же, стыдился ее и считал скверной. Знал, что из-за этого недостатка сослуживцы за глаза подсмеиваются над ним. Поэтому ничего не прочитав на нарочито тупых и непроницаемых физиономиях дневальных, немного успокаивался. Затем подозрение снова закрадывалось ему в душу. И тогда ненависть переполняла его сердце. Не в силах совладать с ней, Воркута вымещал свою злобу на молодых солдатах. Он принуждал их к тому, чтобы они стирали его гимнастерку, чистили сапоги, бегали в солдатский магазин за сигаретами, а иногда и пивом. Отдавали ему часть своего довольствия и заработанных денег. Но поступал он так не столько по вышеуказанной причине, то есть из-за собственных комплексов, которых ужасно конфузился, а, больше, руководствуясь теми неписанными правилами, которые в пору армейской дедовщины, казались служащим в порядке вещей. Своеобразной нормой!.. До поры до времени Воркуте все сходило с рук. Никто не останавливал его, когда он открыто избивал наиболее строптивых новобранцев, которые не признавали авторитетного старослужащего. Это сделало его еще более самоуверенным и наглым.
– Ну, так что, зема?! – продолжал Воркута, хмуро глядя на явно пасовавшего перед ним Иванова.
Это был тот самый дневальный, прошлой ночью сменивший на посту своего товарища.
– Показать тебе, как нужно жмыхать[1 - Жмыхать – полоскать, стирать.] робу?
Старослужащий щелкнул двумя пальцами, и кто-то из его товарищей тут же притащил отлично простиранные китель и штаны. На них не было ни единого пятнышка. Они сияли чистотой, как новые. Отличие состояло лишь в том, что по сравнению с нулевым это обмундирование немного выцвело. По-видимому, оно подвергалось чистке уже не впервой.
– Надень! – приказал Воркута, подавая чистенькую форму Иванову.
Рекрут послушно выполнил требование старослужащего.
– Ну, вот теперь ты на солдата похожий! – с довольным видом ухмыльнулся тот, с головы до пят оглядывая новобранца.
Он протянул Иванову начатую пачку сигарет.
– Кури, не стесняйся!
Присев на краешек кровати, где по-хозяйски развалился Воркута, наивный солдатик прикурил от его спички. От волнения несколько раз подряд он затянулся так глубоко, что раскаленный кончик дымящейся сигареты очень скоро удлинился вдвое больше обычного. Вынув ее изо рта, Иванов аккуратно подул на красный глазок и указательным пальцем стряхнул пепел. Но, как назло, сделал он это не очень аккуратно. Пылающая головка обломилась и упала, но не на пол, а прямо на чистенький китель, в который по требованию Воркуты облачился молоденький солдатик. Словно муху, которая оплошно уселась на пахнувшее мылом и еще чем-то обмундирование, Иванов с размаху прихлопнул ее ладошкой. Это было роковой ошибкой, которая едва не стоила ему жизни. Китель, постиранный в бензине, тут же вспыхнул, как порох!
– Ай, ай! Ой! По мо ги те! – взвыл Иванов, вскочив на ноги.
В мгновение ока вся одежда на нем занялась страшным пламенем. Еще две-три секунды и неосторожный курильщик сгорел бы заживо. Воркута и его товарищи не растерялись. Срывая одеяла с кроватей, они стали набрасывать его поверх Иванова, который, упав на колени, вопил так, как будто с него живого снимали кожу. Понадобилось более двух десятков одеял для того, чтобы пламень вначале пошел на убыль, а затем вовсе угас…
Дымящийся ворох одеял, иные из которых отчасти пришли в негодность, тотчас разгребли, чтобы виновник и жертва чрезвычайного происшествия в солдатской казарме в одном лице под ними не задохнулся… Поскольку было лето, окна распахнули… Затем, словно сговорившись, солдаты обступили со всех сторон Иванова, не зная, что дальше предпринять.
Лежа на полу, пострадавший представлял собой очень жалкое зрелище. Обгорело не только обмундирование, в которое его обрядил Воркута, но все лицо, руки и тело. Солдат, в котором мало что оставалось от человеческого обличья, не двигался. Теперь он больше походил на труп. И, если еще не стал им до конца, то это было лишь делом незначительного отрезка времени. Но на опасных шутников, зашедших в своих проказах дальше положенного, подобная «перспектива» со всеми вытекающими из нее последствиями, казалось, особенного впечатления не производила. Возможно, они до конца решили выдержать марку крутых парней, которым все нипочем, или же не понимали всей серьезности того, что стряслось.
– Вот, как надо, стирать обмундирование! – торжествовал Воркута тыча пальцем на полуживую мумию в обгоревших лохмотьях. – Самая распоследняя прачка делает это лучше, чем вы, салабоны!
Молодые солдаты, ставшие невольными свидетелями жуткой расправы над их товарищем, с ужасом смотрели на Воркуту.
Время было послеобеденное, когда служащим отводился один час на отдых. Красногубов мирно спал на своей койке. Внезапно его разбудил страшный шум, который переполошил всю казарму. Ничего не понимая, Виктор протер заспанные глаза. Бросив рассеянный взгляд туда, где кучковались Воркута и его приспешники, он увидел на полу неподвижное тело. Оно походило на обугленное полено.
– Что случилось? – спросил Красногубов своего соседа по койке.
Тот испуганно посмотрел на него.
– Ты – что, не видишь?! Воркута доконал Иванова! Чуть заживо его не спалил! В санчасть надо срочно беднягу! А то окочурится!
– Так, в чем – проблема?
– Сам бы хотел знать! Мутят они чего-то!.. Наверно, ждут, когда Иванов ласты откинет, чтоб потом на него всю вину за пожар в казарме списать.
– Так надо выяснить!
– Ага, попробуй-ка, сунься туда! Тебя так же, как и Иванова сюрпризом обрадуют или еще как за борзость накажут!.. Без команды Воркуты никто и пальцем не пошевельнет, чтобы помочь бедняге. Всякому собственная шкура дороже, чем чужая!
– Но, ведь, помочь-то надо! У него, как и у нас с тобой, поди, тоже мать есть! Домой ждет!..
– Ты б не связывался с ними, Витек! Чуть раньше или чуть позже они один хрен Иванова в санчасть отволокут. Иначе от командиров по пятое число получат!
Но Красногубов уже поднялся с койки и медленно направился к Воркуте и когорте старослужащих, крепко державшихся своего вожака. Растолкав товарищей, уже успевших тесно обступить неподвижно лежавшего на полу солдата, Виктор молча склонился над ним.
– Иванов! – негромко позвал Виктор.
Но тот не подавал никаких признаков жизни. По всему было видно, что еще совсем немного, и бедняге уже не понадобиться ничья помощь.
– Эй, земляк! – прикрикнул кто-то из прихвостней Воркуты на Красногубова. – Кто тебя научил совать свой длинный нос, куда не просят? Или тоже кителек постирать хочется? Так, извини, у нас, пока что, стиральный порошок весь вышел! Хорошего – помаленьку!
– Ха-ха-ха! – дружным хохотом поддержали острослова товарищи.
– Что с парнем-то сотворили? – грозно нахмурившись, спросил Виктор, не бращая внимания на издевки отщепенцев.
– Как – это, что?! Ослеп?! Не видишь, у нас тут показ мод происходит?
И все тот же острослов кивнул в сторону старослужащих.
– Это, вот, жюри!
Потом он показал на Иванова.