Книга живых

– Это офицерская шашка-то… Драгунского образца, типа одна тысяча девятьсот девятого года. Все указывает на то, что это наградное оружие. И царский вензель. И надпись «За храбрость!» на дужке с обеих сторон.

На обоймице у нее есть номер. А также клеймо. Но главное – что у нее сохранился полковой номер. А значит мы можем поискать в архивах, кто был награжден этим холодным оружием…

– Да! Это было бы здорово! Найти владельца, – торопливо заметил Казаков.

– Конечно, понадобятся расходы! – промурлыкал Петр Павлович.

– Я оплачу! – торопливо откликнулся Казаков.

– Небольшие! – успокоил его кот-котофеич. – Думаю, недели две-три на все уйдет. Архивы сохранились…

– Спасибо вам! Было бы очень здорово найти владельца через сто лет-то…

– Вы оставьте номер телефончика своего. Мы пороемся в архивах. И позвоним.

И обратился к Петьке:

– Ты все зафиксировал?

Тот только в ответ махнул огненно-рыжей головой.

– Классная вещь! Раритетная. Настоящая! – передавая шашку Казакову, оценил находку Петр Павлович. И добавил:

– Берегите ее! А если хотите, мы купим!

– Нет! Нет! Спасибо!

Казаков вышел наружу. Пока он был у коллекционера, питерское небо плотно затянули тучи, посвежело. Шел дождь. Надо было как-то выбираться отсюда, с этой пустынной, холодной улицы.

VIII

Он кое-как добрался до Музея истории религии, где ждала его Маша. Увидев промокшего до нитки Казакова, она всплеснула руками. И заявила:

– Вот что, дорогой! Тебе надо немедленно просушиться и обогреться. Давай-ка быстро помчались ко мне! Тут недалеко.

Как говорится, была бы честь предложена. И он без всякой задней мысли пошлепал по лужам вслед за нею.

Жила она действительно недалеко. В старом каменном доме. В двухкомнатной квартире.

Все у Марии дома было ладно и аккуратно. Везде коврики и ковры. На полу, на креслицах, в прихожей, на стенах. Видно, нравится ей этот мягкий, уютный женский рай с буфетом и хрусталем.

Он переоделся в коричневый с футуристическими узорами халат. Мягкий и огромный. Такой огромный, что он невольно ревниво подумал: «Какой же тут у нее жил мужик?»

А она, словно прочитав его мысли, вскользь заметила:

– Это папин халат!

После горячего душа ему в этом огромном старом халате стало так легко и уютно, что он опять вспомнил присказку: «Монах – он как кот. У него ничего нет – но ему хорошо!»

Маша усадила его за стол. Приготовила не дешевый мелкий черный чай, к которому он уже привык, а заварила в расписном фарфоровом чайнике листовой, особый индийский.

В квартире пахло какими-то духами и еще чем-то. Похоже, выпечкой.

– Маша, ну а что же с иконой? – вспомнил о своем главном вопросе Казаков. Тем более обстановка располагала к вдумчивой и неторопливой беседе.

– Так, сейчас все будет. Я уже кое-что узнала.

Мария помогла ему бережно достать упакованную в коробку «неправильную икону» и начала свой убаюкивающий рассказ:

– То, что мы здесь видим, называется «Кубанская народная икона Пресвятой Богородицы».

– Но почему на ней изображены не только Богоматерь с младенцем, но и сам Христос в силе и славе? Это ведь совсем неправильно! – затараторил он.

– А вот почему! Казачий художник, а это несомненно, так хотел выразить два самых совершенных образца святости. А это кто? Несомненно, сам Иисус Христос. И, конечно, Божья Матерь. Присноблаженная Мария.

Но тут художник испытывает объяснимую трудность. В народном сознании образ Божьей Матери неотделим от ее миссии – материнства.

И он пишет ее, как положено – с младенцем Иисусом. Получается некая тавтология. Повторение. И кажется, что это ошибка по сравнению с каноном. Но так ли это? Может, за этой «ошибкой» что-то скрывается?

– Да Бог его знает, что тут скрывается…

– А я думаю вот что: здесь художник сознательно делал это. Он хотел подчеркнуть в этом Божественном образе или символе важнейшее свойство – символику чадородия. И он хотел, чтобы зрителей и верующих посещала мысль о важности деторождения в процессе жизни и развития этноса…

– Так он что… хотел, чтобы, проще говоря, «казачьему роду не было переводу»?

– Да! В те времена для казаков рост численности народонаселения был важнейшим фактором выживания. И художники подспудно, образами, иконами подталкивали людей к этой мысли…

– Но и сейчас для России это актуально, как никогда!

– А тогда тем более, – заметила она. – В казачьих землях женщин, грубо говоря, просто не хватало. И для них казачьи станицы в тот период были женским раем. Я тут посмотрела статистику… в начале девятнадцатого века в Екатеринодаре – нынешнем Краснодаре – на тысячу сто казаков приходилось шестьсот женщин. И так было весь девятнадцатый век. Поэтому женщин ценили. Казачек не выдавали замуж за инородцев. В Черноморском казачьем войске, например, официально запрещалось выдавать девиц в замужество за людей, «не принадлежащих к сему войску».

То есть такая вот народная икона подспудно воспитывала ясное понимание. Все – для жизни, все – для продолжения рода. И церковь, понимая это, действовала в должном ключе. Вот смотри!

Мария достала из папочки ксерокопию документа и подсела к нему на ручку кресла.

– Вот смотри, что я нашла! Дело номер тысяча два.

Он чуть отодвинулся от ее горячего бедра. Но она, не обращая внимания, продолжала читать: «О доставлении права казачке 3. Степановой вступить во второй брак за взятием в плен ее мужа».

– А речь здесь идет вот о чем.

И она наклонилась к нему так близко грудью, что он напрягся. Но отодвигаться было некуда.

Она заметила это и торопливо застрочила:

– Здесь казачье станичное общество ходатайствует перед церковью об беспрецедентном решении – благословить молодую женщину при живом, но, судя по всему, пропавшем муже-казаке на второй освященный брак. И церковь, похоже, пошла на это. Памятуя, что «суббота для человека, а не человек для субботы», ее венчали заново. Вот так вот…

Слегка ошалевший от ее близости, тепла и неожиданно разгоревшегося желания, Казаков все еще пытался противиться ее чарам.