Книга живых

Теперь пришла очередь изумиться Казакову. И он пробормотал про себя:

– Да, это, видно, Божий промысел!

И уже с этой секунды больше не сомневался. Он знал, что в мире никаких случайностей не бывает. А если они кажутся нам таковыми, то это говорит только о том, что это проявление другой закономерности, о которой мы просто не знаем.

Все трое, по-разному потрясенные этим совпадением, засобирались в дорогу.

Ребята ехали на своей машине, так что в один миг отец Анатолий обрел не только духовных чад, но и транспортное средство и попутчиков.

Они дружно погрузились в видавший виды «джип-широкий», на котором парочка ехала из Миллерова.

Наглухо закупорили окна. И уже через несколько минут мощный кондиционер превратил салон из парной в холодный погреб.

Двигались сначала по трассе «Дон». А потом свернули на сложной развилке на дорогу, ведущую в Вешенскую.

Трасса сначала стрелой рассекала бескрайнюю степь. А потом начала причудливо петлять и на некоторых участках круто заворачивать.

«Как бык поссал!» – вспомнил отец Анатолий еще детское определение таких поворотов.

И разговор в салоне шел такой же петляющий и причудливый, какой случается, когда люди не знают друг друга и как бы нащупывают нейтральную почву, чтобы ненароком никого не обидеть.

– Бедная в этих краях земля! – вздыхая, заметил отец Анатолий. – На севере, в Воронежской области, там черноземы. Южнее – Ростов, Краснодар – там тоже земля богатая. А здесь, на Верхнем Дону, сплошь супесь.

И, разглядывая ряды порыжевших крыш попадающихся по обочинам хуторов и станиц, продолжил:

– Оттого и народ бедновато живет. Богатство – оно от земли идет… – И подумав, добавил: – И от труда.

Но, судя по всему, молодежь восприняла его сентенцию достаточно скептически. Потому что Роман, который расслабленно, как поводья, держал двумя пальцами баранку и сидел, будто в седле, заметил:

– В наше время самые богатые люди – айтишники, программисты да те, кто нефтью торгует.

На что, собственно, отцу Анатолию возразить было нечего.

Заметив лежащий в нише перед лобовым стеклом календарик, изображающий связку разноцветных каратистских поясов, завязанных замысловатым узлом, Анатолий пригляделся и прочитал надпись над картинкой: «Федерация традиционного карате “Фудокай”».

– А что значит «Фудокай»?!

– В переводе с японского – «стабильное, прочное общество»! – ответил «спартанец».

– И вы в этой федерации состоите? – заинтересовался бывший спецназовец, сидевший внутри иеромонаха.

– Он работает в ней тренером! – с гордостью вклинилась в мужской разговор Дарья.

– Очень интересно! – заметил Казаков, вспоминая свое прошлое и уроки «психологического карате» Дейла Карнеги, который советовал «вести разговоры о том, что интересует вашего собеседника». И поэтому добавил наугад:

– И большая федерация?

Тут уж он, как говорится, попал в точку. Потому что Роман начал обстоятельно и подробно рассказывать историю эволюции единоборств в новой России, историю своей родной федерации.

Из его рассказа отцу Анатолию открылось, что больше двадцати лет тому назад группа энтузиастов, в число которых вошли любители восточных боевых единоборств, каратисты-самоучки, бывшие спецназовцы и тренеры, объединились в федерацию.

А потом нашли человека, который стал помогать. И словом, и делом. Образовалась дружная компания. И дело пошло на лад.

Постепенно эта, так сказать, самодельно-самопальная федерация набрала силу и вес. И превратилась в сильнейшую в Центральной России.

Роман пятнадцать лет назад пришел тренироваться в полуподпольную секцию, а теперь, окончив институт физической культуры, вернулся в признанную государством федерацию.

Казаков, который и сам прошел когда-то большой путь по изучению единоборств в спецназе КГБ, квалифицированно и с удовольствием поддерживал разговор с молодым спортивным профессионалом. Сравнивал тхэквондо и карате, рассуждал о перспективах этого спорта как олимпийского вида.

Так, под разговоры о кобудо и сито-рю – дисциплинах, в которых соревнуются нынешние молодые «гении единоборств», они мчались по раскинувшейся вокруг казачьей стране. С ее хуторами и станицами, приткнувшимися к великой вольной реке – Тихому Дону.

* * *

О казачестве Казаков знал с детства. А в этом детстве было много чего. Дедушка – истовый родовой казак. Папаша – напивавшийся до беспамятства и бегавший со старой шашкой по двору с криками: «Я казак! Искрошу всех в капусту!» И искал их с матерью, прятавшихся в огороде. И крошил там шашкой круглые, скрипучие кочаны.

Потом он столкнулся с «родственниками-казаками» на чеченской войне. Там они признали его своим.

А он уехал в Казахстан. И оттуда ушел в церковь.

Но если ты казак по крови и духу, то судьбу не обманешь. И она привела его в Крым в его минуты роковые.

Тогда он стоял с казаками и спецназовцами на Чонгаре. Ездил по военным городкам украинцев. Истово призывал не допустить братского кровопролития.

И разгоряченные люди видели его, изможденного после многомесячного поста на Афоне. Он вставал между ними в черной рясе, с белой бородой и серебряным крестом в поднятой руке. А они смотрели в его горящие огнем очи и умолкали. Расходились в разные стороны.

Но, как говорится, было, да прошло. Казаки вернулись из Крыма по своим куреням. А он, иеромонах Анатолий, обогащенный еще и этим опытом, вернулся в монастырь, чтобы продолжить свой молитвенный подвиг.

Но не ложилось ему в монастыре. Не ко двору он пришелся. Показался братии слишком уж умным, а может, и слишком гордым. Ведь как ни пытался он выглядеть как все – тихим, простым, сирым и убогим, а не получалось. То ли казачья кровь его еще играла. То ли не выработалось смирение.

Спокойная, пожилая братия от души радовалась своему такому вот тихому житию и не забывала талдычить, что жизнь в монастыре – это рай.

А ему было скучно.

Ну и чуть что – «наушники» нашептывали игумену про него: «Оскоромился! Не то поел во время поста! Не так глядел во время службы на красивую прихожанку!»

А у него такое ощущение было от монастырских людей, как у Гулливера, вернувшегося домой из страны великанов. Все вокруг – маленькие. Лилипуты.

Ему бы в схиму постричься да засесть на старости лет в келье. Поучать братию и прихожан, как жить на свете. А он все рвется на свободу.

Так что с благословения владыки стал служить в церквях.

И вот теперь его волею оказался в этих краях.

II

«А дорога серою лентою вьется». И постепенно приближает их к Вешенской. Казаков вглядывается в мелькающие заборы, улицы и сравнивает эти места с Кубанью, где побывал недавно:

– На Кубани улицы станиц выстроены аккуратно. Одна за другою. В ряд. И называют их линиями. А здесь строились, похоже, как Бог на душу положит!